Четыре крыла - Татьяна Юрьевна Степанова
– Кого еще несет? На сегодня на кастинг только певчие! – вздорно ответила из-за кисейных штор Анна Дрынова.
Ее брат махнул рукой и вперевалку поплелся по дорожке к стайке детей, поправляя на ходу свои алые дорогие подтяжки, сползающие с покатых плеч. Дети окружили его, он обнял их всех четверых, сгреб в охапку, и они скрылись за подстриженными кустами. Макар и Клавдий остались возле веранды. Пахло дымом тульского самовара на сосновых шишках. Белые кисейные шторы бесшумно разошлись, подобно театральному занавесу, и на ступенях возникла Анна Дрынова.
Клавдий увидел ее уже не в рекламном ролике сыродавленного масла. Но она и в реальности до боли напомнила ему ту самую Аннушку, уже разлившую постное масло на Патриарших.
Невзрачное от природы круглое плоское лицо не исправишь никакой пластикой, ибо грубые простецкие от рождения черты нельзя украсить или оживить сделанными щечками и ямочками на них. Клавдий попытался представить ее рядом с красавцем Адонисом. И не смог. Вместе с роскошной алкоголичкой Васей Моревной Адонис являл яркую пару. А с Аней-Мордоворот – нет, хоть убейте его…
Рыхлая, толстоватая, отчаянно борющаяся с возрастом и лишним весом Анна Дрынова оделась вроде нарочито просто – в серые фланелевые брюки и хлопковую водолазку без рукавов, ворот прикрывал увядающую шею. Но на сером фоне тускло поблескивали на солнце полоски черных стразов – фирменная фишка баснословно дорогой марки Brunello Cocinelli. Крашеные волосы-паклю Анна Дрынова небрежно собрала на затылке в хвостик.
– Добрый день, мы к вам по поводу пропажи без вести вашего знакомого Игоря Виноградова и еще двух человек, связанных с ним. Их родители написали заявление в полицию, и скоро полицейские приедут и к вам, Анна Ильинична, – не давая ей опомниться, громко возвестил Клавдий. – Моя фамилия Мамонтов, со мной сын Псалтырникова Макар. Мы разыскиваем Руслана Карасева и его одноклассницу, они общались с вашим сожителем Виноградовым, прозванным вами Адонисом. Они все исчезли одновременно. Полиция подозревает тройное убийство, а мы с Макаром пока разбираемся.
– Убийство? Полиция ко мне? Сюда?! – Анна Дрынова воззрилась на друзей. – Сын Псалтырникова? Но вы же в Лондоне… Я слыхала о вас… И он… Игорь не мой сожитель!
– А кем тогда приходится вам человек, прозванный вами Адонисом – любовником античных богинь, которым он безжалостно изменял? – Клавдий решил продолжать действовать с напором.
– Садитесь. Что ж мы на ногах о серьезных вещах? – Анна растерянно, но гостеприимно указала на стол с самоваром. – Милости прошу. Чайку с кандибобером… Макар, вы не в Лондоне, надо же… Удивительно! Столь переменчива судьба человеческая. Вам чаю на аглицкий манер – с молоком? А вам, Мамонтов? Вы часом не сын известного археолога Мамонтова? Я читала, помнится, его монографию о влиянии соперничества Рима и Парфии на Армянское царство. Он поднимался с женой, тоже ученой-археологом, на Арарат, да?
Клавдий обалдел. Кивнул. Уставился на нее, невзрачную пятидесятилетнюю женщину. Полно, ее ли вопли слышали они с Макаром всего пять минут назад? И ее ли портрет рисовал им Карамазов, выставляя зачинщицей безобразной драки в «Малом», когда она полоснула Адониса ногтями, намереваясь выцарапать ему глаза? Анна Дрынова сейчас вещала об отце Клавдия – профессоре – вежливым интеллигентным тоном. И она читала его монографию! Знала про Арарат, куда отец с матерью действительно совершили восхождение во времена детства Клавдия.
Друзья в крайнем замешательстве сели за накрытый стол. Анна Дрынова хозяйничала у самовара. Внезапно она обернулась и с чисто базарными интонациями крикнула кастинговому хору в беседке:
– Вы не подходите! Мне нечего вам предложить. Вы плохо поете! Всего хорошего!
– Анна Ильинична, мы ж репетировали, спевка! Послушайте еще нас! – регент замахал руками, и хор его грянул: «И сколько нет теперь в живых тогда веселых, молодых! Бом!»
– Вы фальшивите. Скверное исполнение. Прощайте, господа! – Дрынова махнула рукой, – вон! Все вон!
Она подождала, пока унылые бородатые мужики и тетки в платках ретируются к воротам, подхватив папки с нотами, и вновь занялась самоваром, потчуя Макара и Клавдия.
– Простите великодушно, вы стали невольными свидетелями нашей семейной баталии с братом, – она виновато улыбалась. – Мы не со зла лаялись. Его психолог советовал не сдерживать эмоций, выпускать пар. Леня прежде горел на работе, вез на себе огромный воз обязанностей. Сейчас он переживает полосу неудач, он в депрессии, я просто пытаюсь его вытащить из омута.
– Оскорблениями? – спросил Макар.
– Он лежал в дорогом рехабе в Одинцове. Вы, наверное, Макар, слышали про сие заведение. Рехаб Ленечке не помог. Он лакает водку и постоянно заедает стресс. Набрал дикий вес. У него проблемы с сердцем, диабет, давление скачет. Наш семейный гештальт-психолог посоветовал радикальный метод: сильная эмоциональная встряска. Когда Леня обижен, взвинчен после скандала, он теряет аппетит на некоторое время, – Анна покачала головой. – Я на него шумлю. Он отвечает, переживает – и не лопает. А я не обижаюсь на его слова. Мне пишут столько негатива в Сети из-за моих ролей в рекламе, если бы я реагировала на каждого хейтера, давно бы сошла с ума.
– Кто же вам все же Адонис, если не сожитель? – Клавдий повторил свой вопрос, не прикасаясь к чашке чая. – Больше двух месяцев с известной вам вечеринки в «Малом» его никто не видел, на звонки и мейлы он не отвечает, в Сети не появляется. Отец его в тревоге, полиция уже подозревает убийство – его и другого парня, ударившего вас по лицу во время драки в клубе. Ваши синяки зажили, смотрю…
– Зарубцевались. – Анна Дрынова подняла на него глаза. – А что у вас с рукой?
Опять – сто сорок пять! Но в Шишкином Лесничестве чтили традиции «Мосфильма»: даже местный ресторан назвали в честь Лелика и Козлодоева.
– Золото и брильянты, – серьезно произнес Клавдий, созерцая ее внушительный бриллиант на среднем пальце левой руки.
– Игорь был моим протеже в сфере модельного бизнеса, моим отдельным проектом, – произнесла Анна Дрынова. Помолчала и добавила: – И моей ошибкой.
– Ваша приятельница Василиса с Камергерского косвенно подтвердила насчет бизнеса, – кивнул Клавдий. – Но она дополнила показания: вы и Адонис находились в отношениях, вы даже сочинили ему любовные стихи. По словам Василисы, искать Адониса следует у вас, в Шишкином Лесничестве. Живого или мертвого. Либо вернувшегося к вам от нее, беременной, либо – убитого вами из ревности.
ПАУЗА.
Анна Дрынова отвела взор. Никогда ей не забыть той их сумасшедшей ночи… Стихи-стихи… Адонис – бог, и сам того не знает… Они с ним сидят на смятой постели в ее спальне наверху, голые и счастливые. Несмотря на первомайские холода, он… Адонис час назад совершил заплыв в их дачных прудах. В чем мать родила! А она караулила на берегу. В два часа ночи на прудах было пусто и тихо, лишь ветер шумел в соснах да маячила среди майских туч луна. Мокрый, сильный, божественно красивый, молодой, горячий, он вышел на берег, а она подлетела к нему с овчинным тулупом в руках – в него традиционно облачался ее братец Леня после бани. Но Адонис завернул в тулуп ее саму, подхватил на руки и понес в темный дом. Он взял ее прямо у входной двери на веранде, и она кричала от наслаждения на весь Шишкин Лес… В постели они любили друг друга с животной страстью, целовались, пили просекко, и она декламировала посвященные ему стихи: «Ты был рядом – покорный и сильный, потерявшихся глаз не сводя, улыбнулся, но как-то насильно, полугорько и полушутя, и сказал…»
– А разве не у Ахматовой так? «Он вышел шатаясь, искривился мучительно рот…» трам-там-там? И дальше: «улыбнулся спокойно и жутко и сказал»? – поинтересовался он мимоходом, зачерпывая столовой ложкой из литровой банки черную икру. Ее Анна забрала для ночного пира из запасов брата-обжоры, поставила прямо на одеяло в постели, а просекко они вообще хлестали из горла в ту волшебную ночь обжигающего неуемного секса. Закусывали лишь икрой, подобно героям фильма «Кабаре».
– Нет. Мой стих – тебе, мой прекрасный Адонис, – ответила она, потянулась к его губам, вымазанным черной икрой. – Невозможное стало возможным и далекое близким вдруг… И обжег нетерпеньем тревожным поцелуй его сладостных губ!
– Правильно, Ань, воровать надо у классиков, – Адонис, даже не придав значения своим унижающим ее честь поэта словам, наклонился для очередного поцелуя, но…
Она отпрянула, схватила с тарелки десертную вилку
