Однажды в Мидлшире - Дарья Эпштейн
– Грета! Плохая собака…
Джо нагнулся подобрать свою вещь, и Грета нервно лизнула его в лицо, а потом снова уставилась в ту же точку. Мальчик проследил за ее взглядом. Там, в темноте, мелькнуло и тут же исчезло что-то серое, едва заметное, как всколыхнувшаяся вуаль. Стало холоднее.
– Пойдем отсюда, а? – сказал Джо.
Он потянул Грету за ошейник. Взгляд скользнул по картине. Мужчина, женщина и их дети. Мужчина похож на худого попугая, женщина совсем скучная, а вот старшему мальчику тут явно не нравится. Позвать бы его погулять…
Мысль пришла ниоткуда и насмешила бы Джо, если бы вокруг не было так мрачно. Он снова потянул заупрямившуюся собаку и ощутил на щеках холодное дуновение. А потом – Джо мог бы поклясться в этом – кто-то коснулся его затылка. Он резко обернулся. Никого не было.
– Ой-ой…
– Джо! Ты потерялся?
Это был голос Джона. Джо выдохнул. Дворецкий включил свет.
– Тебя что-то напугало?
– Кажется… привидение.
– О? – Джон чуть склонил голову.
– Вон там! – Джо указал пальцем.
Дворецкий прошел в указанном направлении, огляделся, а потом с улыбкой обернулся. В руках у него был краешек легкой белой занавески.
– Кажется, нашел. От окна дует, и она колышется. Пару дней назад я тоже принял ее за призрака. – Тут он понизил голос: – Испугался до чертиков. Только никому не говори.
Они пошли рядом. Грета семенила позади.
– Значит, тут привидений нет? – спросил Джо.
Джон пожал плечами:
– Ну, ведь это очень старый замок, правда?.. Кстати, если не ошибаюсь, твоя мама только что вернулась. Думаю, скоро она за тобой зайдет и расскажет новости.
Виктор открыл глаза и не сразу понял, где находится. Над ним был деревянный потолок с толстыми балками. С балок свисали бумажные снежинки и блестящие пушистые гирлянды. Он лежал на стареньком диване среди подушек, укрытый мягким шерстяным одеялом, и утреннее солнце омывало его лицо. Где-то тикали часы. В тишине их звук походил на робкие шаги по хрустящему снегу.
Конечно. Сьюзан. Он заснул у Сьюзан.
Вчерашний день вернулся и рухнул на него всей тяжестью. Виктор зажмурился и внутренне застонал.
Ему досталось ото всех. Дропс, разговаривая с ним, перепрыгнул фазу вулкана и перешел к холодной, трезвой ярости. Он не прибегал к прямым оскорблениям, но этого и не требовалось. Главный редактор «Мидлшир-таймс» был способен публично выпороть человека, находясь с ним наедине, по разные стороны стола, и не повышая голоса.
Виктор самовольно и без предупреждения ушел из редакции. Не закончил свою работу, не сдал вовремя материал. Побежал делиться непроверенной информацией, и не с кем-то, а с одним из героев расследования.
Это было не самым худшим. Когда казалось, что поток иссяк и можно попытаться что-то сказать в свое оправдание, Дропс пришпилил его к стулу и лишил слов.
– Это не ваша история, Виктор. Это история Сьюзан. Вы решили ей помочь, пожалуйста, я не против. У нас все друг другу помогают, если это не вредит основной работе. Но то, что сделали вы, – это не помощь. Вы просто забрали ее историю себе. Да, вы сделали это неосознанно и Сьюзан на вас не обидится. Она слишком добрая девочка и настолько боится своего таланта, что даже не поймет, на что здесь обижаться. И скорее всего, решит, что так и должно быть. Но вы, Виктор. Вы писатель и сын писателя и должны понимать, что значит забрать себе чужое. Вы не думали об этом в моменте, так подумайте сейчас. Мир не вертится вокруг вас.
Виктор вернулся на свое место и долго смотрел на незаконченный текст на экране. Менди взглянула на него только раз, без всякого выражения, и уткнулась в свой ноутбук. Виктору ничего не оставалось, как уйти с головой в работу. Уши у него горели.
Дома было не лучше. Виктор то и дело уплывал в самокопание и никак не мог сосредоточиться на романе. В итоге Михлич вспылил и исчез, драматично хлопнув дверью. Виктор остался один у почти погасшего камина. Промаявшись так некоторое время и не в силах выносить собственное общество, он не придумал ничего лучше, как запрыгнуть в автомобиль и колесить по Мидлширу.
В сумерках деревушка была еще более сказочной, чем при свете дня. На домах постепенно загорались рождественские гирлянды. Во дворах стояли наряженные елки и светящиеся фигурки снеговиков и оленей. На одном доме Виктор заметил деревянного Санту, цепляющегося за конек крыши. Возле трубы стояли его сани, – правда, неведомый художник не угадал с размером, и Санта мог поместиться в них, только поджав ноги к подбородку.
Виктор заглянул в знакомый магазинчик, и хозяйка достала из-под прилавка припасенный специально для него пирог. Они немного поговорили о приближающихся праздниках и паровом отоплении, и он поехал дальше.
У дома миссис Андерсон пришлось притормозить – она заезжала во двор в крошечном желтом автомобильчике, который буксовал в свежем снегу и никак не хотел попадать в ворота. Когда ей наконец удалось и задняя часть машины оказалась во дворе, она опустила стекло и крикнула:
– Здравствуйте, Виктор! Вы едете к Сьюзан?
– Почему вы так решили?
Но она не услышала и ответила:
– Передавайте ей привет!
Дорога освободилась, и Виктор нажал на газ. Красный зверь зарычал. Он устал наматывать круги, и когда хозяин повел его вверх по склону, побежал легко и быстро. Через пять минут Виктор звонил в дверь.
Сьюзан встретила его в домашнем халате, и Виктор осознал, что, должно быть, уже довольно поздно.
– Я хочу извиниться, – сказал Виктор Эрскин. – Я поступил как свинья.
Сьюзан провела его в дом, и все было точно так, как предполагал Дропс. Она нахмурилась, а потом сказала, что ничего страшного не случилось, и ей пришлось повторить это много раз, потому что Виктор настаивал на обратном.
В конце концов она просто взяла его за руки и сказала, глядя прямо ему в глаза:
– Виктор, я действительно на тебя не злюсь и не считаю, что ты пытался украсть мою работу. Меня больше волнует, что ты не проверил все дважды… Но если ты настаиваешь и тебе так будет легче – окей, ты свинья. Но ты свинья, которой стыдно, и я считаю, что этого достаточно. Так что перестань хрюкать и начни пить чай.
А потом они разговаривали. Сначала – про миссис Андерсон и о том, как теперь поступит лорд, затем – про
