Филлис Джеймс - Изощренное убийство

Доктор Мэддокс посмотрела на доктора Ингрэм с неподдельным интересом и некоторым удивлением, словно столкнулась с исключительно тупым ребенком, который непостижимым образом умудрился высказать умное замечание. Она заявила:

— Я вижу, предрассудок, который предписывает никогда не говорить правду об усопших, вам не чужд. Меня всегда интересовали истоки этого атавистического обычая. Мы должны как-нибудь об этом поговорить. Мне было бы интересно услышать ваше мнение.

Доктор Ингрэм, пунцовая от смущения и готовая вот-вот разразиться слезами, выглядела так, словно это предложение поговорить было привилегией, от которой она была бы счастлива отказаться. Доктор Этридж удивился:

— Говорить о ней столько нехорошего? Мне было бы совестно, если бы кто-то здесь говорил что-то нехорошее. Разумеется, существует кое-что, о чем говорить не следует. Но среди членов этой комиссии нет ни одного, кто бы не ужаснулся бездушной жестокости, с которой была убита мисс Болем, и не пожелал вновь увидеть ее в добром здравии независимо от того, каковы были ее недостатки как администратора.

Фальшь этой напыщенной тирады была слишком очевидной, чтобы никто ее не заметил. Словно уловив всеобщее удивление и замешательство, Этридж поднял глаза и с вызовом спросил:

— А что, есть? Разве есть?

— Конечно, нет, — подтвердил доктор Штайнер. Он произнес это успокаивающим тоном, но скосил свои внимательные маленькие глазки на Бейгли, желая встретиться с ним взглядом.

В этом взгляде не было смущения, но Бейгли увидел в нем проблеск злорадного веселья. Главный врач вел себя не очень умно. Он позволил Альбертине Мэддокс выйти из-под контроля, а его власть над членами комиссии была уже не так сильна, как прежде. Печальнее всего то, подумал Бейгли, что доктор Этридж был искренен. Он верил в каждое слово, которое произносил. Он — как и все остальные, если бы дело касалось их, — испытывал неподдельный ужас перед насилием. Он был человеком, способным к сочувствию, его шокировала и удручала мысль о беззащитной женщине, нашедшей страшный конец. Но его слова звучали лицемерно. Он искал убежища в формальностях, намеренно пытаясь разрядить эмоциональную обстановку заседания и доведя ее до банально-традиционной. А преуспел только в том, чтобы казаться неискренним.

После выпада доктора Ингрэм заседание, казалось, приобрело хаотичный характер. Доктор Этридж периодически делал попытки взять все под контроль, а разговор в тривиальной и бессвязной манере блуждал по ряду разных тем, но всегда неизбежно возвращался к убийству. Возникало ощущение, что членам лечебно-медицинской комиссии надо сформулировать некий общий взгляд. Прощупывая одну версию за другой, собравшиеся в конечном итоге пришли к выводу, что предположение доктора Штайнера верно. Убийца, очевидно, проник в клинику раньше, днем, когда система регистрации посетителей еще не работала. Он спрятался в подвале, не спеша выбрал орудия убийства, вызвал вниз мисс Болем, узнав ее добавочный номер из карточки, висевшей у телефона. Он поднялся на верхние этажи так, что его никто не заметил, и выбрался через одно из окон, сумев закрыть его за собой, прежде чем пройти по карнизу к пожарной лестнице. Тот факт, что осуществление подобных действий требовало значительного везения вкупе с невероятной и поразительной ловкостью, не особенно акцентировался. Под руководством доктора Штайнера теория получила дальнейшее развитие. Телефонный звонок мисс Болем секретарю комитета был оставлен без внимания как не относящийся к делу. Она наверняка хотела пожаловаться на какой-то пустяковый проступок, реальный ли, выдуманный ли, но не имевший никакого отношения к ее последующей смерти. Гипотеза о том, что убийца вскарабкался по тросам в шахте лифта, была отброшена как несостоятельная, хотя доктор Мэддокс обратила внимание на то, что для человека, сумевшего закрыть тяжелое окно, балансируя на внешнем карнизе, и преодолевшего с риском упасть еще пять футов до пожарной лестницы, шахта лифта вряд ли могла стать непреодолимым препятствием.

Доктор Бейгли, утомленный созданием портрета мифического убийцы, чуть прикрыл глаза и посмотрел из-под полусомкнутых век на вазу с розами. Их лепестки медленно и почти заметно раскрывались в тепле комнаты. Теперь красные, зеленые и розовые тона смешались в аморфном цветном узоре, который, когда он перевел взгляд, отразился на блестящей поверхности стола. В следующий миг он открыл глаза и увидел, что на него пристально смотрит доктор Этридж. Во внимательном аналитическом взгляде коллеги читалось беспокойство; доктор Бейгли подумал, что в нем также была жалость. Главный врач сказал:

— Некоторым членам нашей комиссии на сегодня уже достаточно. Как, полагаю, и мне. Если ни у кого больше нет срочных вопросов для обсуждения, то я объявляю заседание закрытым.

Доктор Бейгли подумал, что не случайно получилось так, что он и главный врач уходили последними и остались в комнате один на один. Проверяя, закрыты ли окна, доктор Этридж спросил:

— Ну что же, Джеймс, вы уже решили, хотите ли сменить меня на посту главного врача?

— Вопрос состоит в том, буду ли я подавать заявление, когда откроется вакансия, ведь правда? — ответил вопросом на вопрос доктор Бейгли. Затем он осведомился: — А как насчет Мейсон-Джайлса или Макбейна?

— Эм-Джи это не интересует. Это, конечно, предполагает максимум работы здесь, а он не хочет отказываться от совместительства. Макбейн связан с новым региональным учреждением для подростков.

Для главного врача, периодически демонстрировавшего черствость, было типично полное нежелание как-либо смягчить тот факт, что сначала он прорабатывал другие кандидатуры. Такое впечатление, что он уже готов согласиться на то, что осталось, подумал Бейгли.

— А Штайнер? — спросил он. — Он ведь тоже подаст заявление, как вы считаете?

Главный врач улыбнулся:

— О, я не думаю, что региональный совет назначит доктора Штайнера. Это клиника относительно широкого профиля. Нам нужен человек, который сможет централизованно управлять ею. К тому же, возможно, наступит время очень больших перемен. Вы знаете о моих взглядах. Если грядет еще более тесная интеграция психиатрии с общей практикой, то такому заведению, как это, возможно, придется исчезнуть ради всеобщего блага. Нам нужно получить доступ к стационарам. В итоге клиника Стина может естественным образом найти свое место в амбулаторном отделении неспециализированной больницы. Я не говорю, что это весьма вероятно. Но подобное возможно.

Так вот какие настроения царили в региональном совете?! Доктор Этридж все предвидел. Маленькое учреждение амбулаторного типа, без всякой регистратуры, без обучения молодых специалистов и без связи с больницей вполне могло стать анахроничным в глазах тех, кто все планировал заранее. Доктор Бейгли сказал:

— Мне все равно, где лечить пациентов, если это будет происходить в тишине и покое, при определенной доле терпения, без излишних формальностей и накрахмаленного белья. В таком психиатрическом отделении при неспециализированной больнице дела могут пойти прекрасно, если руководство учреждения будет понимать наши потребности в отношении персонала и условий работы. Я слишком устал, чтобы сражаться. — Он взглянул на главного врача. — Вообще-то я уже почти принял решение не участвовать в конкурсе на замещение этой должности. Я даже звонил вам в кабинет вчера вечером из служебного помещения медперсонала, чтобы узнать, не могли бы мы поговорить об этом после работы.

— Правда? В котором часу?

— Приблизительно в шесть двадцать или шесть двадцать пять. Никто не ответил. А позднее, естественно, наши мысли заняли совсем другие проблемы.

Главный врач задумался.

— Должно быть, я был в библиотеке. И я очень рад, что так получилось, если это означает, что у вас было время передумать. Надеюсь, вы все-таки передумаете, Джеймс.

Он выключил свет, и они вместе спустились по лестнице. Остановившись у нижней ступеньки, доктор Этридж повернулся к Бейгли и произнес:

— Так вы говорите, было примерно шесть двадцать, когда вы звонили? Это интересно, в самом деле весьма интересно.

— Что-то около того, я полагаю.

С раздражением и удивлением доктор Бейгли осознал, что именно он, а не главный врач разговаривал так, словно чувствовал себя виноватым или смущенным. Его охватило сильное желание покинуть клинику, вырваться из-под изучающего взгляда голубых глаз, которым доктор Этридж так легко смог поставить его в невыгодное положение. Но оставалось кое-что еще, что нужно было сказать. У двери доктор Бейгли остановился и посмотрел в лицо главному врачу. Как ни старался он изобразить безразличие, его реплика прозвучала неестественно и даже немного воинственно:

— Меня мучает вопрос, следует ли нам предпринять что-то в отношении сестры Болем.