Екатерина Лесина - Рубиновое сердце богини
В войне есть смысл!
Пигалица
Утро началось. Просто взяло и началось, и теперь мне придется вставать, умываться, завтракать, в общем, делать вид, будто ничего, собственно говоря, и не произошло. Зеркало в ванной выдало очередную порцию ужасов, красота моя с каждым днем крепчает. Или красота крепчать не может? Впрочем, какая разница, не для кого прихорашиваться.
Не помню, как добралась вчера. На такси – это точно, хотя Пыляев пытался уговорить меня не делать глупостей, я, кажется, послала его куда подальше.
Ну и правильно сделала!
Или не правильно?
Пыляев ведь не виноват, что мой бывший муж оказался скотиной. А ведь все так хорошо начиналось. Воспоминания лезли наружу, словно барахло из старого чемодана.
Я сама не москвичка, и этот факт, уж не знаю почему, особенно раздражал Аделаиду Викторовну, как и то, что на момент нашего с Гошкой знакомства я училась в техникуме и работала в магазине. Продавщицей. Не самое лучшее время – денег нет, вокруг кипит жизнь, а возможностей хватает лишь на то, чтобы понаблюдать за этой жизнью со стороны. Я была обыкновенной провинциальной девчонкой, не слишком красивой, не слишком умной, средненькой, и Гошик с его манерами, знанием этой самой недоступной для меня жизни и барской привычкой ко всему самому лучшему показался мне даже не принцем – существом с другой планеты.
Зачем он на мне женился? Он ведь отчетливо понимал – я не ровня ему. К сожалению, я тоже это понимала – бабушка постаралась, чтобы внучка здраво оценивала собственные силы. Понимала и старалась изо всех сил – перенимала изысканно-небрежные манеры Аделаиды Викторовны, читала книги, которые, по мнению Гошика, принадлежали к сокровищнице человеческой мысли, училась одеваться и накладывать макияж. Может, Гошке не нужна была такая жена? Может, если бы я продолжала заниматься хозяйством, вытирать пыль с драгоценной коллекции фарфора, пылесосить ковер ручной работы да готовить любимые Гошиковы блюда, то все осталось бы по-прежнему?
А я возомнила себя равной небожителю. Глупо, очень глупо. Первое серьезное выяснение отношений случилось, когда Гошка решил открыть фирму. Димка, естественно, участвовал, ну и я захотела. Муж сказал, будто для долевого участия нужно вложить некую сумму денег, а денег у меня не было. Пришлось продать бабушкину квартиру, я верю, она бы поняла, она всегда надеялась, что я стану самостоятельной. Деньги появились, но Гошик по-прежнему протестовал, разразился скандал, Аделаида Викторовна в очередной раз напомнила, как я должна быть благодарна ее сыну за то, что живу в Москве и ни в чем не нуждаюсь, а Пыляев заступился. Он всегда за меня заступался, я же никогда этого не замечала.
И вот что мне делать?
Для начала я попыталась дозвониться Пыляеву. Бесполезно, не берет трубку, то ли не желает со мной разговаривать, то ли звонка не слышит. Побродив по квартире еще с полчаса, я приняла решение – съезжу, помирюсь и про Толика заодно расскажу. Вдвоем думать проще.
Я уже обувалась, когда телефон в прихожей нервно зазвенел. Пыляев?
– Алло?
– Маша? Машенька, это вы? – Анастасию Павловну я узнала не сразу.
– Я.
– Слава богу, Машенька, я так волновалась. С вами все в порядке?
– Да, Анастасия Павловна, все в полном порядке. – Это если не обращать внимания на некие мелкие неприятности, случившиеся со мной за последние сутки.
– Ох, мы так волновались. Вас нету, Валет прибежал весь в пене, седло под брюхом…
– Прибежал?
– Конечно, лошадь – умное животное, – мне показалось, что госпожа Пыляева хотела добавить «в отличие от человека», но сдержалась.
– Я… Мне срочно нужно было уехать.
– Какие-то проблемы?
– Нет. То есть да. – Слово за слово, и я рассказала Анастасии Павловне все, ну, почти все. Рассказала и расстроилась: зачем нужно было взваливать на человека мои проблемы?
– Машенька, милая моя, приезжайте поскорее. – Анастасия Павловна говорила взволнованно, и мне ужасно захотелось вернуться в Вимино, где большой дом, камин с настоящим огнем внутри, елки в снегу и серебряный конь, живущий в сарае. Там покой, мир, и жизнь течет медленно.
– Я не могу.
– Глупость какая, конечно же, можете. Можете и должны, а я постараюсь, чтобы вас никто не беспокоил. Никто, – отчетливо повторила Анастасия Павловна.
Мамочка
Аделаида Викторовна была разочарована, и кем – собственным сыном. Ее ребенок, ее надежда, труд всей ее жизни оказался слабаком, способным лишь на то, чтобы жаловаться да лить слезы. Когда она совершила ошибку? И в чем именно? Чересчур опекала? Но Жорж рос таким болезненным и беспомощным. Нет, Аделаида Викторовна все делала правильно, виноваты гнилые Алешкины гены.
Вчера Жорж заявился в абсолютно невозможном состоянии – он был пьян, причем пьян настолько, что буквально рухнул на пороге квартиры. Адочка не стала его беспокоить, она не любила пьяных, а Машки, которая обычно возилась с Георгием, не было. Наверное, впервые за долгое время Аделаида Викторовна пожалела об отсутствии невестки. Жорж так и проспал всю ночь в коридоре, свернувшись клубочком возле полки с обувью. Пьяный храп разносился по всей квартире, и Адочка, которая очень серьезно относилась к своему здоровью в целом и ночному отдыху в частности, несколько раз порывалась устроить поганцу ледяной душ, но сдерживала себя, откладывая разбор полетов на утро.
Однако утром Георгий разговаривать отказался, он жаловался на головную боль, хлебал кофе и дышал в лицо Адочке перегаром.
– Мама, что мне делать? – Ну наконец-то в его голове достаточно прояснилось, чтобы поговорить о деле.
– Думать.
– Мама, все серьезно! Ты не представляешь, насколько серьезно! Меня убьют! Найдут и… – Жорж чиркнул воображаемым ножом по худому горлу. Боже мой, как же он жалок, под глазами мешки, усы поникли, руки дрожат, как у заядлого алкоголика.
– А чем ты думал, когда шел на поводу ЭТОЙ ДЕВКИ! Головой?!
– И ты, мама… – Георгий съежился. – Вчера Демка отказался помогать, а сегодня ты…
– Что? – Аделаида Викторовна подпрыгнула на стуле. – Только не говори, что проболтался!
– Я хотел… Если бы Демка пошел в милицию и рассказал про алмазы… Будто это он, а я ничего не знал… У меня появился бы шанс уехать…
– Какой шанс?! Господи, мой сын – идиот! Неужели ты и в самом деле полагал, что твой дружок вот просто так возьмет да пойдет под суд? Повесит на себя все твои грехи?! Контрабанда – это не шашни за Машкиной спиной!
– Ты знала?
– Ваш спектакль мог обмануть лишь такую дуру, как твоя бывшая жена. В отличие от тебя у Димки мозги работают. Если он и пойдет в милицию, то лишь за тем, чтобы тебя, идиота, сдать! – Аделаида Викторовна сделала глубокий вдох и мысленно досчитала до десяти. Во-первых, нужно успокоиться и взять себя в руки, все еще можно исправить, просто нужно действовать быстро. Во-вторых, следует узнать, что еще Жорж успел наворотить.
– Он хочет рассказать все Машке, – пожаловался Георгий.
– Пусть рассказывает. Мария – это ерунда, главное, чтобы Дамиан не поделился информацией еще с кем-нибудь.
– Мам, я не хочу умирать! – Склонившись над пустой кружкой, Жорж зарыдал, совершенно по-детски, как много лет назад, когда он прибегал домой, чтобы пожаловаться на учителей или одноклассников, которые не упускали случая поиздеваться над бедняжкой.
– Не надо, милый, не плачь, мамочка все устроит! Конечно, не следовало вводить в курс дела Дамиана, это глупо…
– Почему?
– Потому, что любая дружба имеет свои пределы – это раз, и его признание ничего бы не изменило – это два. Ты ведь не от милиции убежать хочешь, милиция нам пока не угрожает, а тех людей, которых обокрала Элла, так просто не проведешь, они не станут отвлекаться на Дамиана, если только… – Аделаида Викторовна вовремя замолчала: чем меньше Жорж знает, тем спокойнее. Он чересчур чувствителен, чтобы можно было рассказать о плане, пусть лучше думает, что у нее сохранились старые связи.
– Что, мама?
– Ничего, милый, все будет хорошо… Сколько у нас есть времени?
– Неделя.
– Хватит. Главное, ничего больше не предпринимай, понятно?
– Но как тогда…
– У меня есть знакомый… Думаю, он не откажется помочь одному молодому человеку, которого обманом втянули в нехорошее дело…
Пигалица
До пыляевской квартиры я так и не доехала – Дамиан сидел на подоконнике между вторым и третьим этажом и дремал.
– Эй, – я потрясла его за плечо, – день на дворе.
– А? – Он вздрогнул. – Я сейчас…
– Конечно, сейчас. Просыпайся. – Не думаю, что на подоконнике удобно спать, он у нас узкий, да и ветер со всех щелей свищет, на улице-то конец марта.
– Машка, ты?
– Я. – Ага, сейчас он скажет, будто кого другого ждал. – Вставай.
– Подъезд общий, – пробурчал Пыляев, – я отсюда не уйду.
– Как знаешь, просто я подумала, что в квартире удобнее будет. И теплее.
