Милан Николич - Современный югославский детектив

— Да, — сказал Звонко. Потом помолчал, поразмыслил и добавил: — Только она его ждала. Сам не знаю почему, но ждала.

— А он?

— Он как всегда. Посылал открытки. Знаете, в нем хуже всего то, что он дурной не только для себя, он измывается и над другими, приносит одни неприятности и горе.

— А вам?

— И мне тоже. Вот, например, когда случилось то дело на предприятии и я оказался без алиби. Все из-за него, понимаете?

— Правда?

— Конечно. Мы целый день были вместе. Ездили в Белград, на этом самом мотоцикле.

— А зачем?

Звонко помолчал, внимательно посмотрел на Гашпараца, как бы проверяя, не слишком ли заболтался, потом взглянул на вымазанные в керосине руки адвоката, и это, похоже, его ободрило. Он сказал:

— Привез из Германии какие-то часы. Мы поехали их пристроить.

Гашпарац ничего не сказал. А Звонко вдруг ощутил потребность высказать все, что накопилось у него на сердце, и выпалил одним духом:

— Я всегда знал, что и Розе он причинит горе.

— Вы думаете, она из-за него?..

— Ничего я не думаю.

X

Когда на следующее утро адвокат пришел в контору после очередного судебного разбирательства, стажер сообщил, что ему дважды звонила женщина. Она не захотела назваться и не объяснила, зачем он ей нужен. Женщина лишь поинтересовалась, когда можно застать Гашпараца. Ей сказали, что это зависит от дел, но, как правило, адвокат остается до трех и позднее. Женщина сказала, что придет сегодня около трех и очень бы просила господина адвоката дождаться ее, у нее к нему важное дело.

И вот Гашпарац снова стоял у окна, на своем обычном месте, курил, направляя маленькие облачка дыма навстречу солнечным лучам, и смотрел на оживленное в послеобеденные часы движение по площади Свачича. Струйка, которую пускал в бассейн мальчик-фонтан, радужно сверкала на солнце.

Гашпарац думал о том, как странно могут складываться обстоятельства: он с трудом заставлял себя идти домой и подолгу задерживался в конторе, а когда в один прекрасный день, собравшись с силами, готов уйти пораньше, возникает некая помеха. И это настолько неожиданно, как, скажем, телефонный звонок женщины, которая, кстати, может и не прийти. Но он должен ее ждать, ибо кто знает, в чем дело. Похоже, Штрекар абсолютно прав, когда говорит, будто все в жизни переплетено и так запутано, что размотать клубок попросту невозможно, а тем более нельзя предусмотреть что-либо заранее.

В тот момент, когда он собирался опуститься в кресло, предназначенное для посетителей, в коридоре послышались шаги; он отошел к своему столу и, оперевшись на него рукой, застыл. В дверь постучали.

— Войдите!

Дверь медленно приоткрылась. Посетитель показался не сразу, словно, незримый, решил заглянуть в образовавшуюся щель и, убедившись в чем-то, удалиться. Наконец дверь открылась.

Это была госпожа Надьж с того предприятия, где работала Роза Трешчец.

Увидев Гашпараца, женщина непроизвольно подалась назад. Какое-то мгновение она стояла на пороге, и адвокат ясно видел, как она бледнеет. Он молчал. Все-таки она произнесла:

— Простите, мне нужен адвокат Филипп Гашпарац.

— Я к вашим услугам.

— Вы? Почему вы?

— Я — Гашпарац. Милости прошу, входите.

— А разве вы не из милиции?

— Нет-нет. В милиции работает мой друг, Штрекар. Я помогаю ему в расследовании дела, поэтому и приезжал вместе с ним.

Она, очевидно, продолжала колебаться — потому ли, что не верила ему, или потому, что неожиданная ситуация сбила ее с толку. Гашпарац чувствовал — сейчас именно тот момент, когда женщина может повернуться и уйти или замолчать и не сказать ему то, ради чего пришла, а он не мог придумать ничего лучше и убедительней, как улыбнуться и сказать:

— Видите ли, у меня есть причины интересоваться этим делом. Войдите, пожалуйста, я вам все объясню.

Она решилась. Вошла и села в одно из кресел для клиентов. Гашпарац, поразмыслив, отважился сесть рядом, подчеркнув тем самым равенство их положений. Чтобы начать разговор, сказал:

— Если б я знал, что это дело интересует и вас, я бы сразу представился.

— А если б я знала, что вы…

— На короткой ноге с милицией, — с улыбкой продолжил за нее адвокат, — вы не пришли бы сегодня сюда. Ибо милиции вы не хотели сообщать, что вам известно мое имя. Верно?

— Пожалуй, да, — сказала она после небольшого раздумья. Потом вынула сигарету, он щелкнул зажигалкой, затянувшись, она закашлялась. Кашляла долго и тяжело, и было похоже, что женщина серьезно больна. Затем кашель ее отпустил.

— Вам лучше? — участливо спросил Гашпарац.

— Относительно, — ответила женщина. — Я, знаете ли, больна, и, кажется, серьезно.

Гашпарац решил, что разумнее не расспрашивать ее о болезни. Они молча курили. Беседу приходилось начинать снова. В конце концов она спросила:

— Какие причины заставили вас проявить интерес к этому делу?

Гашпарац, подумав, рискнул сказать правду. Так, полагал, он сможет и ее вызвать на откровенность.

— У нее нашли номер моего телефона, — начал он. — Я же с ней никогда ни о чем не разговаривал и даже не слышал о ее существовании. В милиции установили, что у девушки не было повода обращаться к адвокату. Это меня и заинтересовало. Согласитесь, странно обнаружить номер своего телефона в сумочке убитой женщины.

— Ах, вот как? — только и сказала посетительница.

— Кроме того, — продолжал Гашпарац идти напрямик и тем самым надеясь завоевать ее доверие, — я получил бандероль, имеющую прямое отношение к Розе или Ружице Трешчец.

— В связи с этим я и пришла, — медленно проговорила женщина. — Только из-за этого.

— Да?

— Бандероль вам отправила я.

— Вы? А зачем? И откуда у вас эта фотография?

— Там была фотография? Я не знала. Она дала мне запечатанный конверт и бумажку с вашим именем и адресом конторы. И просила отправить только в том случае, если с ней что-нибудь случится: внезапно уедет, или заболеет, или сама еще раз напомнит.

— А не сказала, в чем дело?

— Нет. Я уже говорила вам — она была очень замкнутая. По правде сказать, я думала, речь идет о чем-то сентиментального характера… Что-нибудь связанное с этим парнем — Валентом, или, думала, у нее завелся кто-то другой, может как раз этот самый адвокат, то есть вы, может, речь идет о любви к женатому мужчине, человеку несвободному, знаете, как бывает, и в конверте что-то очень личное, какое-нибудь доказательство, сентиментальное воспоминание. Может, кому-то она хотела вернуть фотографию или письма, или…

Она снова закашлялась и долго кашляла. Гашпарац терпеливо ждал. Когда кашель прошел, она прибавила:

— Вот так. — Тем самым женщина подчеркивала, что кашель не помешал ей сообщить самое главное и она сказала все, что хотела.

— Это все, что вы можете мне сообщить в связи с бандеролью?

— Все. Может быть, еще лишь одно: она очень просила меня никому об этом не рассказывать, никому на свете, и не носить пакет с собой, а запереть его в письменном столе.

— И, таким образом, вы…

— Когда я услышала о ее смерти, я тотчас же, сама не знаю почему, вспомнила о нем. Подумала, не будет ли это с моей стороны ребячеством, и все-таки отправила, без обратного адреса, срочным письмом, так, как она просила. Мне казалось, я должна это сделать ради нее.

Наступила пауза. Гашпарац курил, а женщина безмолвно сидела в огромном кожаном кресле, совсем крошечная, словно еще уменьшившаяся после кашля. Текли минуты. Наконец Гашпарац проговорил:

— Я бы хотел вас кое о чем спросить. Мне понятно, отчего вы не хотели ничего рассказать милиции: таково было желание Ружицы. Понятно и то, что привело вас ко мне: желание узнать, что за всем этим кроется, не поможет ли это разыскать убийцу. Но почему вы пришли именно сейчас? Почему не пришли раньше или не отложили свой визит на будущее?

— Сначала я решила вообще ни во что не вмешиваться, — сказала госпожа Надьж, бледнея прямо на глазах. — Когда же милицейский инспектор спросил меня, не знаю ли я Филиппа Гашпараца и какая связь существует между ним и Ружицей, я поняла, что все куда важнее, чем какие-то интимные отношения, как мне представлялось раньше.

— Но вы опять-таки не пошли в милицию?

— Да, потому что не знала, в чем дело.

— Я вас прекрасно понимаю. Вы хотели понять, насколько все серьезно и есть ли необходимость вам вмешиваться.

— Да.

— Скажите мне, пожалуйста, еще одно, — не останавливался адвокат. — Как вы думаете, почему она в последнее время странно вела себя, почему просила вас послать фотографию?

— Понятия не имею. — Женщина задумалась, извлекла из пачки сигарету и, мельком взглянув на нее, сунула обратно. — Задним числом всегда кажется, будто существовали некие предчувствия. Например, сейчас мне кажется, что она чего-то опасалась.