Ольга Тарасевич - Чеченский угол
После рева бронетехники даже Садовое кольцо – не шумное. А какая она, Москва, чистая – умытые проспекты, сверкающие витрины, хрустальный шепот фонтанов, черное литое кружево мостов, фонарей, скамеек. Да даже «спальные» кварталы – ровные, аккуратные коробочки с сотами чьих-то жизней – такие красивые в своей ровной многоэтажной целостности.
Многое пришлось сделать после возвращения. Перевезти вещи в Пашкину «однушку». Объяснить редактору «Ведомостей», что никаких статей не будет. Потому что слова, как осколки в памяти, слишком больно вытаскивать, пусть уж лучше остаются, затягиваются, главное – их не трогать. Все, был да весь вышел репортер, хладнокровно щелкающий «цифровиком» у тела генерала Александра Волкова. Когда чудом удается не оказаться на его месте – все меняется, уже не о профессиональном долге думаешь, а о собственной изодранной психике. Да и небезопасно описывать произошедшее. Лика хотя и была в состоянии полного шока, но сказанную в лагере боевиков фразу насчет того, что руки у них длинные, запомнила. Вот и перебралась в квартиру Паши. И не написала в газету ни строчки. Береженого Бог бережет. Андрей Иванович Красноперов это понял, сам предложил какое-то время не появляться в редакции и только об одном попросил в то и дело прерываемом Ликиными рыданиями разговоре:
– Я тебя умоляю, ты больше никуда не впутывайся. Без тебя мне было сложно, будет сложно, но как-нибудь справимся. Выходи на работу, когда сочтешь нужным. И чтобы никаких выкрутасов!
Беспокойство за родителей – скорее, иррациональное, умом-то Лика понимала: если захотят расквитаться – то уж в первую очередь с ней лично – все же вынудило ее убедить отца с мамой уехать в подмосковный санаторий ФСБ.
Все забыть. Собрать себя целиком и полностью, забрать, впитать, выгрызть до конца, до капли, до крошки оставленное в Чечне. Страх, кровь, боль, разочарование, счастье. Вот только как это сделать? И как жить, этого не сделав? Как – когда все вокруг такое мелкое, ненастоящее, искусственное, продажное?!
Нет сил смотреть телевизор, потому что в паутине словес трепещут мальки, король-то голый, но где тот ребенок, который об этом скажет? Нет сил читать книги – странные фантасмагорические миры, театр абсурда, вранье. Тех, кто имеет отношение к радио – бездумно болтает в эфире или поет тупые песенки – вообще убить бы, идиотизм не лечится…
Уже через неделю после возвращения домой у Лики Вронской возникало лишь одно желание: вернуться назад в Чечню. На войне невыносимо тяжело, но там все так понятно и по-настоящему, что пропитанный фальшью покой кажется адом, по которому мечешься, не находя себе места, и пусть уж лучше настоящий ад, чем такой, мучительно прилизанный…
Паша, как мог, пытался лечить своей любовью. Ни тени упрека. Все время рядом, еще не свистнешь, уже летит преданной собачонкой, тащит новую игрушку. Навороченный мобильник: «Надо же нам как-то общаться. Твой любимый “Самсунг”-раскладушка»… И крохотный компьютер: «Тебе будет удобно на нем работать. КПК на ладони умещается». Окутывает нежностью, как теплым пледом: чуткие объятия, ласковые слова и ливень поцелуев не прекращается.
В его руках теперь стыдно. Измены не могло не случиться, но какая же это горькая штука…
Сама, все сама, так получилось, винить некого. Несмело прикоснулась к бедру Лопаты, везущего ее в госпиталь, взволнованного, счастливого от того, что в ту ночь смерть почти прошла стороной.
Прикоснулась и попросила:
– Володя, останови машину.
Удивление в его глазах быстро сменил нетерпеливый блеск.
Одежды много. На заднем сиденье «Жигулей» тесно. Наверное, она сейчас некрасивая. И грязная. Неважно. Скорее выпить его. Кого угодно. Она живая, живая, жи-и…
Потом воображение услужливо прорисует его тело – большое, крепкое, удобное. Чуть исказит наслаждением лицо с прямым ровным профилем. Тогда – темный сладкий провал в памяти. После – возвращение и возрождение. Растаял ледяной панцирь, под ним затрепетали чувства: страх, боль, радость. И горечь досады.
В общем, только с родным городом все просто и понятно. Чистый. Нужный. Настоящий. Исцеляющий.
…Эти улицы и переулочки возле метро «Китай-город» – второй любимый кусочек Москвы.
Вчера Лика наслаждалась первым, дорогим, вкусным. Прошла пешком весь старый Арбат, отмахиваясь от зазывавших художников, рассмотрела совершенно ненужные сувениры, улыбнулась дому с антикварным магазинчиком. На каком-то из его этажей жил, а может, и сейчас живет Эдуард Лимонов, и она спешила к нему на интервью, борясь с опасениями. Каким окажется скандальный писатель, в чьей прозе нет никаких табу? И кто бы мог подумать: корректно-ледяным и революционно-обаятельным. Здравствуй, старый дом с антикварной лавочкой!
Легко вспомнить, за что любишь кварталы «Китай-города». Вот здесь, на углу, парфюмерный магазин, в котором когда-то нравилось выбирать духи. Дальше, в узких переулках, спряталась золотая маковка церкви, Пашка тогда, волнуясь, все пытался сказать, что пора жить вместе, Лика уже все поняла, а он мялся, ходил вокруг да около, и вспыхнул золотом церковный купол, и она сама разогнала туман намеков: конечно, правильно, так и должно быть, вместе, рядом…
Отвыкшие от высоких каблуков ноги заныли, и Вронская подумала: «Пора заканчивать прогулку. Встречу с Манежем и журфаком отложу на завтра».
Она спустилась в переход, намереваясь купить любимые Пашины пирожные, однако до магазинчика со сдобой не дошла, замерла у книжной витрины. Из разноцветных корешков взгляд мгновенно вычленил: «Месть Атона», А. Вронская.
– Господи! Издательство! Мне же через два месяца книжку сдавать, а я за нее еще даже не бралась, – прошептала она растерянно. – Совсем из головы вылетело. Отчасти не удивительно – по ней же, блин, били.
«Фордик» приветливо пискнул, отщелкивая замки на дверцах, тихо заурчал заведенным двигателем.
– Едем на твою новую стоянку в Чертаново, возле Пашиного дома, – пояснила Лика машине. – Может, трепаться с тобой – не очень-то умное занятие. Но мне кажется, что ты живой и все понимаешь.
С приготовлением ужина Лика решила особо не возиться. Быстро почистила еще утром извлеченную из морозильника форель, посолила, обсыпала специями. За полчасика до приезда Паши обернет рыбу фольгой, запечет в духовке, пожарит пакет овощей. Второй половине диета не повредит. После возвращения из Штатов на бой-френде одежда с трудом сходится.
Включив компьютер, Лика не без досады поняла: ужасно, просто до смерти хочется курить. В Чечне, когда все горело, взрывалось, трещало выстрелами, и мыслей о сигарете не возникало. Никотин не был бы последним желанием – сто процентов. А вот сейчас кажется, что без затяжки в голове не появится ни одной творческой мысли. Все-таки единожды попав в тиски вредной привычки, полностью от нее не избавиться.
Где же у нас могут скрываться заначки, оставленные в пору безумных ночных визитов в жилище тогда еще одинокого программиста, не выносящего курящих барышень? На книжной полке, больше негде, уж в бельевой шкаф при всей наглости она вряд ли бы осмелилась запрятать пачку.
Выкуренная сигарета вскружила голову, обволокла волосы и руки резким неприятным запахом.
Белый лист word, пугающе чистый, все ждал дроби складывающихся в слово «синопсис» буковок. А ее не было.
Как и многие писатели, Лика списывала главную героиню с себя самой. Так проще. Уж собственный жизненный опыт, эмоции, переживания – они близко, рядом, бери и описывай. Когда пишешь о том, что знаешь, а не лишь предполагаешь – получается убедительнее.
Да вот только теперь все спалила-покромсала Чечня. Ее не сотрешь, как не понравившийся абзац, не пригладишь, как неудачное предложение. Но о пережитом даже думать больно, не то что описывать.
Лика пододвинула к себе телефон, набрала номер издательства.
– Здравствуйте, Алла Арсеньевна, Вронская вас беспокоит, я… – объяснение всех подробностей заняло бы слишком много времени, и Лика прямо сказала: – Хочу перенести срок сдачи книги. Это возможно?
В голосе редактора зазвучала растерянность:
– Но вы же сами настаивали на контракте с фиксированным количеством выходящих книг.
Разумеется, Лика настаивала. Это дисциплинирует, заставляет не ждать вдохновения, а усаживать себя возле компьютера и настойчиво колотить по «клаве». И творческая муза, осознав, что просто некуда ей деться, бедняжке, приходит, помогает, вдохновляет. А еще такой контракт позволяет скорее видеть свои книги на прилавках магазинов. Авторов в издательстве – пруд пруди. Будешь творить нерегулярно – рассматривать рукописи станут в общем порядке, а это долго, издательство в первую очередь заинтересовано в тех, кто пишет много и быстро.
И Лика заверила редактора:
– Раз так – все сделаю вовремя. Извините за беспокойство, я перезвоню, когда отправлю вам текст.
