Второй выстрел - Белоусова Вера Михайловна
— Ну и что? — быстро перебил Мышкин. — Ведь из этого могло следовать, что в театре просто ничего не произойдет…
— Не-ет, — возразила Марфуша и неожиданно улыбнулась… Нет, не улыбнулась, а… как бы сказать… ухмыльнулась, с хитрецой. — Я Лену спросила — так, между прочим: «Ты идешь на эту премьеру или нет?», а она говорит: «Нет, я не иду. Супруг собирается, дождаться не может — прямо дрожит весь от нетерпения», — что-то вроде того. Ну я и поняла, что он их как-то обхитрил, обвел вокруг пальца. Скорее всего, продал кому-то, чтоб их прямо там и взяли с поличным…
Мышкин смотрел на нее не без восхищения.
— Если б не этот спектакль… — продолжала она. — Если б не он… я бы, может, и не решилась… Но тут… все одно к одному, все без меня устроено, как нарочно, одна только деталька осталась… И ведь что выходило? Выходило, что Сонька своими руками все порушила, весь план… Чтобы она его еще и спасала! Не могла я… Я прямо видела, как все будет. Мне даже сны снились. И так оно все и было…
— Марфа, — неожиданно снова заговорила мать, — это ты послала открытку на книжку? На «Фауста»?
Марфуша кивнула:
— Я.
— Зачем?
— А чтоб знал, — твердо сказала Марфуша. — Чтобы понимал, за что… Ну и потом… это был вроде как последний шанс… вроде лотереи… или как кости бросают…
— Чей шанс? — вырвалось у меня. — Его?
— Почему — его? — искренне удивилась она. — Мой… Ах да, и его тоже… — она горько улыбнулась. — Если бы он испугался… — тогда, значит, не судьба…
— Погодите… — сказала мать, наморщив лоб, словно решая трудную задачу. — Постойте… Что значит: «чтоб знал»? Ты имеешь в виду…
— Я имею в виду Гретхен, — пояснила Марфуша.
— Грет… Гретхен? — растерянно переспросила мать.
Тут я впервые в жизни понял, что такое истерика — меня начал разбирать смех.
— А он-то! — с трудом сдерживаясь, воскликнул я. — Он-то ничего не понял! Он-то думал, это про дьявола, про террористов этих… Что он с ними связался… душу дьяволу продал…
— Да? — Марфуша растерянно посмотрела на меня. — Нет, я про Гретхен…
— Погодите… — снова попросила мать. Голос у нее совсем сел — видимо, от волнения. Я никогда не видел, чтобы люди так бледнели — прямо на глазах… Мышкин сделал движение к ней, словно хотел ее поддержать. Она отстранилась. Я совершенно растерялся.
— Воды, — полуобернувшись ко мне быстро проговорил Мышкин.
— Никакой воды! — раздраженно прохрипела она. — Значит, Гретхен… Значит, Сонька… Значит, вот почему…
Только тут до меня, наконец, дошло то, что Мышкин понял с самого начала: револьвер навел ее на догадку про Марфушу, но про Соньку-то она так ничего и не знала — до этой самой «Гретхен». Чувствовала: что-то не так, но знать — не знала.
— Ну да, поэтому, — мрачно подтвердила Марфуша. — Эксперименты над ней ставил. Упражнялся. Она ведь ему была, как воск, как пластилин… Идеи ей внушал… всякие. Отработает на ней, а потом… к тем идет… И ее с ними свел… А, может, она их сама нашла, не знаю… Но это все он… из-за него…
Она обвела нас всех блестящими глазами и вдруг остановилась на мне.
— Что ты так смотришь, Володечка? — спросила она чуть ли не с вызовом. — Хочешь спросить про эту… про любовь свою?..
— Хочу, — неожиданно вырвалось у меня, хотя за секунду до этого мне казалось, что язык навеки прилип к гортани.
— Она догадалась… обо всем, а как — не знаю… Но я поняла. Днем зашла к Леле, к тетке ее, попрощаться. Леля завела… про варенье, и тут она входит… в руке — газета… та самая… И посмотрела на меня… Так посмотрела! Я сразу поняла — знает. Потом вернулась домой, стала думать, что делать. И вроде почти успокоилась. Нет, думаю, померещилось… Мало ли кто на кого посмотрит, чепуха… А саму тянет туда, как магнитом — еще раз проверить. Ну и… вечером, перед отъездом… не выдержала.
— А кот здесь при чем? — снова вылез я.
— Как — при чем? Это же я его запустила. Без плана, по вдохновению…
— Если, как вы говорите, по вдохновению, — негромко заговорил Мышкин, — то почему у вас с собой оказался наркотик? И вообще — откуда он у вас?
— Я нашла… недели за две… у Сони. И спрятала. Она искала, весь дом перерыла, но на меня не подумала. Привыкла, что я в ее дела не лезу. А я-то давно уже лезла… Я сунула его к себе в сумку и так с тех пор и ношу… носила… Сперва думала — может, мне самой пригодится. А потом поняла — нет, нельзя… Нуда… это я уже говорила…
Она помолчала, потом тряхнула головой, как бы отгоняя сон, и заговорила снова, запинаясь и устало растягивая слова:
— Ну вот… Запустила кота… Бегали… А она по телефону говорит: «Мне кажется, я догадалась»… И… и вот…
— Марфа, — прошептала моя мать, — но как же…
— Ах, Лена, ты не понимаешь! — поморщилась Марфуша, и это, безусловно, был бунт — впервые за много лет. — Не можешь понять. Разве тут только страх? Тут другое… Я… Я ее ненавидела, вот что… Этот тип, знаешь… Баба до мозга костей… Мужики, конечно — хвостом… Все то, чего во мне никогда не было… И Сонька моя бедная вышла такая же… недоделанная. Сначала я на эту девку надеялась, думала — может, Сонька увидит, что к чему, и сама отойдет, остынет. Ну, попереживает, конечно… но справится — она ведь гордая… Ничего я, дура, не понимала. Потом смотрю — все только хуже, только хуже стало, только хуже… Из-за нее… еще хуже…
Снова наступила совершенно невыносимая тишина. И снова заговорила Марфуша:
— А потом, в гостиной, слышу — один говорит другому: «Папаши нет, теперь сыночку свидания назначаем». Тут я поняла, кому она сказала, что догадалась… Ну, в общем, так. Следующий номер был Володя. А это уж я никак не могу… С теми-то мне было проще, — с ужасающей откровенностью пояснила она. — Они-то были враги. И мне враги, и Соньке… и вам обоим, — она посмотрела на нас с матерью, — хоть вы и не понимаете… Значит, выходило так: не догадается — уеду, догадается — значит, так тому и быть. Ну вот… Как вышло — так вышло…
— Это ты звонила в день похорон? От имени Соньки?.. — зачем-то уточнил я.
Марфуша кивнула:
— Голоса-то у нас похожи…
— Не понимаю, — еле слышно проговорила мать. — Что же ты, так и собиралась скрывать… про Соньку?.. Всю жизнь?..
— Я собиралась исчезнуть, Лена, — сказала Марфуша. — Просто раствориться, исчезнуть… навсегда.
— Я стала бы тебя искать… — пробормотала мать.
— А я бы оставила записку. Тебе. Что Сонька не хочет со мной жить и уехала в другой город, что я жива-здорова, просто уезжаю и прошу меня не искать… Как-нибудь так…
— Ты думаешь, я бы на этом успокоилась?
Марфуша взглянула на нее как бы в недоумении, вдруг закрыла лицо руками и прошептала:
— Не знаю…
ГЛАВА 20
— И вот что любопытно, — сказал Мышкин, поставив передо мной чашку кофе и устраиваясь в соседнем кресле. — Ведь, по сути дела, все ключи с самого начала были в наших руках. От нас требовалось одно: правильно прочитать — книгу ли, слово ли… Казалось бы — как просто…
— Ан нет… — подхватил я. — Выясняется, что все можно прочитать по-разному. «Асфоманты» — они же «фантомасы». «Фауст» — история самого Фауста и тут же, конечно, история Гретхен. Не говоря уж о «Первой любви»…
Разговор этот происходил в квартире у Мышкина — в тот раз я был у него в гостях впервые. Квартира состояла из комнаты и кухни — маленькая, аккуратная, вроде его же машины, и точно так же навевавшая вопрос, как он в ней помещается. Когда он сидел в кресле, его ноги перечеркивали комнату почти пополам. Потолки, правда, были довольно высокие, поэтому комната немного напоминала колодец.
Мне нужно было кое о чем его спросить.
— А знаете, что меня удивляет… — приступил я. — Вот вы, я вижу, считаете это дело законченным. Раскрытым то есть. А выстрелов-то все-таки было два. Икса-то мы так и не обнаружили. Что нам про него известно? Что он — один из этой гнусной компании? И все? Ни имени, ни лица. Никто не пойман, никто не наказан. Ничего не знаем и теперь уж, наверное, никогда не узнаем.
