Ключи покойника - Михаил Александрович Кудрявцев

Подходя к ресепшену, Галина замедлила шаг, посмотрела на меня:

– Ты заказал один номер?

– Конечно, – ответил я.

– Спроси, пожалуйста, есть ли у них свободные комнаты? Я очень устала и хочу выспаться.

Голос у нее был какой-то странный, отрешенный. Я не понимал, что с ней происходит последние полчаса. То ли она действительно устала, то ли ее заботит какой-то внезапно возникший и нерешенный вопрос.

– Ладно, – пожав плечами, сказал я.

В отеле были свободные номера, однако на разных этажах. Она согласилась.

Я спросил у портье, есть ли возможность перекусить в баре. Он утвердительно кивнул и указал рукой, куда нам следовало идти. Мы получили ключи, каждый от своего номера, сказали, какой из чемоданов принадлежит мне, а какой – ей, и направились по большому уютному холлу на террасу, где были расставлены столики и открывался прекрасный вид на ночное Средиземное море.

Заказав нехитрую закуску, которую согласились нам приготовить, и по бокалу красного вина, мы несколько минут сидели молча, слушали мелодичную музыку, негромко струившуюся из динамиков, и смотрели на темный купол южного неба, усыпанный яркими звездами.

– Я хотел тебе задать два вопроса, – сделав очередной глоток вина, сказал я.

Галина повернулась в мою сторону с безучастным выражением лица.

– Во-первых, не думаешь ли ты, что Дмитрий сочтет, что мы виноваты в смерти Савинова? Я уверен в том, что, хотя он передал тебе ключи от сейфа, убивать отца он явно не хотел. Тем более что ты его охарактеризовала как хорошего парня. Кроме того, теперь, вероятно, он будет винить себя в смерти собственного отца. Но с этим поделать уже ничего нельзя. Во-вторых, понимаешь ли ты, что меня убьют сразу, как только я заберу содержимое ячейки?

Она, не отводя взгляда, смотрела на меня совершенно пустыми глазами и молчала. Через несколько секунд она попыталась поднять бокал, но ее правая рука задрожала, и ей пришлось резко поставить его обратно на стол. Галина учащенно задышала, из ее глаз потекли слезы. Она продолжала смотреть на меня и беззвучно плакать.

Я встал, переставил свое кресло поближе к ней, взял обеими руками ее голову, нежно поцеловал в щеку и, прижав к своей щеке, запустил пальцы в ее густые волосы и начал их гладить. Мы сидели молча. Затем она подалась назад, выпрямила спину и поправила взъерошенные волосы. Потом взяла со стола сумочку, еле ощутимо поцеловала меня в губы, встала, медленно провела рукой по моей голове и ушла.

Посетители ресторана уже разошлись. Музыку выключили. Ко мне подошел официант и спросил, надо ли мне еще что-нибудь. Я ответил, что нет, и он принес счет, который я подписал на свой номер.

Я вернулся на свое место, вылил остатки вина из ее бокала в свой и, развалившись, запрокинул голову, упершись затылком в спинку кресла.

На небе не было ни одного облака. Я никак не мог понять, какое ощущение оставляет у меня его вид. Я чувствовал всем своим существом огромное пустое пространство над собой и себя в центре него. Парадокс в том, что человек не может осознать понятие бесконечности. При обычном восприятии оно чрезвычайно размыто и неконкретно, как серое небо в облаках, бесконечно серое. Человеку надо видеть или ощущать какой-то предел, границу, и тогда он может начать понимать его истинные размеры. Так и сейчас я физически воспринимал огромный купол, который буквально висел надо мной невообразимо большой крышей нашего мира, а на нем светились мерцающим светом миллиарды лампочек – звезд.

Завтра утром я должен отвезти Галину в аэропорт Генуи. Это не очень далеко. За завтраком мы вместе с ней посмотрим по интернету, какие есть рейсы, чтобы она добралась до Москвы, и купим билет. Вероятнее всего, ей придется лететь с пересадкой через Рим или Цюрих.

Ее уход сегодня вечером нельзя было списать только на усталость и шок от прошедшей ночи. Она, очевидно, знала больше, чем мне говорила. Почему ей было бы не раскрыть передо мной все карты, учитывая, что она передала мне ключи? Мне очень не хотелось бы верить в то, что она продолжала использовать меня для технической организации доступа к сейфу, притом что сама с самого начала играла свою игру или выполняла чью-то волю. Сама убить Савинова она, конечно, не могла. Но знала ли она раньше, что его застрелят? Я не хочу в это верить!

Завтра после аэропорта Генуи я позвоню Дмитрию и договорюсь с ним о встрече. Он мне нужен, чтобы с ним вместе постараться определить тот люксембургский банк, где находится ячейка, ключи от которой лежат у меня сейчас в кармане. Чем это для меня закончится, я не имею никакого представления. Если он уже будет знать, что его отец мертв, то, возможно, решит, что я причастен к его смерти, и очень вероятно встретит меня уже с полицией либо решит разобраться со мной сам, что также не сулит ничего позитивного.

Если же у него еще не будет информации об убийстве, что, бесспорно, намного лучше, то я буду тем человеком, который ему ее сообщит. Учитывая, что я сделаю это до того, как он получит официальные сведения от полиции, то я, опять же, автоматически становлюсь в его глазах соучастником, и предсказать его реакцию вновь очень трудно. Как бы этот парень ни относился в последнее время к своему отцу, но он, очевидно, его любил, и смерть Савинова, конечно, станет для сына трагедией.

Ситуация сильно осложняется тем, что мы почти незнакомы. У меня есть номер его мобильного телефона, мы общались и даже встречались по каким-то деловым вопросам, но это было только два-три раза. Я представления не имею, как он ко мне относится и что он вместе со своим отцом говорил обо мне. Однако встретиться и договориться с ним надо обязательно. Очевидно, он должен быть в доле найденных мной активов. Никаких других вариантов у меня нет. Чем раньше завтра я ему позвоню, тем лучше. Надеюсь, он ответит на телефонный звонок, увидев мой номер.

Был еще один вопрос, который меня мучил. Допустим, я договорюсь с Дмитрием, мы найдем этот банк, я вскрою ячейку и заберу оттуда содержимое. А когда выйду на улицу, моя жизнь ничего не будет стоить. Тут возникает множество вопросов. Где за мной начнут следить и, как следствие, в какой момент и в каком месте произойдет нападение? То, что оно будет, сомнений не вызывает. Как