Сладких снов - Андерс Рослунд
После того как Эверт Гренс дал отбой и сварил себе очередную чашку кофе на кухне, ставшей почти такой же родной, как и кухня в его стокгольмской квартире, тишину коридора прорезали визгливые сигналы. Гренс поспешил к компьютеру, но новое сообщение его разочаровало. Некто Ингрид. Не ее сообщений комиссар ждал с таким нетерпением.
Ингрид – еще один контакт Хансена за рамками «узкого круга». У Гренса не было ни времени, ни желания отвечать, но выбора не предоставлялось. Самое главное – не вызывать подозрений. Если верить истории чата, никнейм Ингрид и никнейм Лацци много общались, и он всегда отвечал без промедления.
Поэтому Гренс и открыл сообщение, предлагавшее новый обмен фотографиями. Как и всегда, он смотрел на снимки не вглядываясь, потому что только так можно было это выдержать. Он фокусировался на каком-нибудь предмете с краю, пока взгляд сам собой не сместился к центру, и комиссар вздрогнул.
Потому что это была…
…это могла быть она.
Черт, очень даже вероятно.
Он увеличил изображение. Платье, косы, глаза – все это вполне могло принадлежать той девочке, которую Йенни называла Альвой, потому что это так похоже на «Эльва». Той самой, которая исчезла на парковке и над чьей могилой стоял крест со щитком «Моя маленькая девочка».
Эверт Гренс наклонился к монитору и задышал медленнее, чтобы предупредить очередное сильнейшее головокружение.
Но это не помогло.
Если бы это только была она.
Он прочитал сообщение, из которого следовало, что они с Ингрид были старыми приятелями, а потому нужно было срочно отвечать и предлагать что-нибудь в обмен.
Она существовала, по крайней мере, должна была существовать.
Та самая девочка, одна из двух, благодаря которым он оказался здесь.
И Гренс принял решение.
Когда они возьмут под контроль ситуацию, когда он наведет нужные справки и Хоффман отбудет на встречу с теми, кто собирается обмениваться детьми, – тогда комиссар снова свяжется с Йенни, вне зависимости от того, что она о нем думает. И вовсе не потому, что скучает по ней и не может без нее жить. Йенни должна увидеть эти снимки и сказать, та ли на них девочка, которую она ищет.
Вторник, 22:19
(осталось 15 часов и 41 минута)
Они с белым котом сразу понравились друг другу.
Едва распаковав сумку, гримерша с теплой улыбкой подхватила громко мурлыкавшее существо и, укачивая его на руках, словно младенца, пошла осматривать квартиру. Она гладила ему живот и шею, и Пит был почти уверен, что кот тоже улыбается.
В спальне Бирте стоял старинный комод из темного дерева с овальным зеркалом и тремя запертыми выдвижными ящиками, на котором гримерша и разместила свои принадлежности. Те самые, при помощи которых собиралась превратить добропорядочного отца семейства, в жизни не поднявшего руки ни на одного из своих троих детей, в педофила, принуждавшего родную дочь к совокуплению, и не просто так, а в том числе и ради снимков на продажу.
Хоффман узнавал многое из того, что использовалось в прошлый раз. Гипсовую маску, которую она когда-то сняла с его лица. Желатин, силикон, спиртовой краситель, флакон с краской для волос и пакет с контактными линзами, парикмахерские ножницы, расческа, бритвенный прибор, пакет с натуральными волосами и шило, колпачки и кисточки, баночка с порошком, так похожим на картофельную муку, назначения которого Хоффман так и не понял.
– Начнем с носа.
На правый угол зеркала она приклеила то, что в скором времени должно было стать его лицом.
– У тебя красивый, прямой нос, Пит, а на фото выделяется большая горбинка посредине. Я вылеплю из глины похожий и наложу на твой.
Он узнавал ее приемы по прошлым перевоплощениям для внедрения в другие преступные сообщества. Она возводила стенки из глины, заливала внутрь гипс и оставляла до затвердения. После этого стенки разрушались, а гипсовая шишка обрабатывалась, постепенно обретая форму той или иной части лица. Потом она замешивала силикон, наносила его на форму, прессовала. Шаг за шагом лицо Пита Хоффмана в зеркале сменялось другим, и наблюдать это было странно.
Вторник, 23:01
(осталось 14 часов и 59 минут)
Еще час напряженной работы, и Бирте не верила своим глазам. Сначала она идентифицировала Мастера как Вольфганга Линдена из города Бриенц, Швейцария. Потом Дядю Джи как Жака Гура из Брюсселя. Парой минут позже Оса/Джеронимо оказалась Клер Бекер из Колумбии, США, а некто Рамзес – Томасом Ван Ванде из Флоренвилля, Бельгия.
В этот момент Бирте решила, что этого довольно. Имея восемь из десяти имен из «узкого круга» и шесть из одиннадцати внешних контактов Хансена, можно было попытаться навести мосты с иностранными коллегами. Очень осторожно и только с тщательно отобранными лицами.
Время поджимало. Можно начинать подготовку совместного удара, если только Гренс с Хоффманом справятся со своей частью работы.
Вторник, 23:37
(осталось 14 часов и 23 минуты)
На этот раз Эверт Гренс почти не услышал сигнала. Не то чтобы внимание притупилось – хотя, конечно, было и это, – просто он устал каждый раз мчаться сломя голову и входить в систему под ником Лацци ради очередной ненужной мелкой сошки, требовавшей, тем не менее, и его времени, и сил.
Возможно, поэтому он отреагировал не сразу. И только выпив стакан холодной воды и осторожно потянувшись перед экраном, он открыл сообщение и взглянул на отправителя.
От Оникса, лидера этого кружка педофилов.
Медленно в его сознании прояснялась суть ситуации.
Оникс – один из тех, до кого Бирте труднее всего добраться, и в то же время именно он должен быть схвачен и обезврежен на месте в первую очередь.
Оникс – наиболее опасный из них, потому что он лидер. Один из трех, кого надеется увидеть в реале Хоффман.
Если мы возьмем всех, Гренс, но не лидера, он просто наберет себе новых приятелей.
Именно из-за Оникса обычно сдержанная Бирте на какое-то время утратила контроль над собой.
Он наберет себе новых, Гренс! С новыми детьми для новых извращений.
Комиссар криминальной полиции заерзал на стуле, быстро обернулся в сторону Бирте. Она должна знать. Кроме того, ему нужна ее помощь, чтобы идти дальше. Но Бирте, угадав его намерения, отмахнулась. Ей было не до Гренса, она балансировала на узком мостике между успехом очередного разоблачения и его срывом.
Гренсу оставалось действовать в одиночку, на свой страх и риск.
Он
