Руслан Белов - Кол Будды
Был конец дня.
Солнце тянулось к горизонту.
Метрах в пятидесяти разлагались нудисты.
И вдруг любовь, забывшая все на свете, любовь, взорвавшаяся гранатой, и отбросившая все в никуда.
Когда солнце, море и нудисты вернулись на места, Евгений Евгеньевич был счастлив, был богом. Он смотрел в голубое небо и почему-то думал о мосте Святого Лодовико. Голова Наташи лежала у него на груди, и он знал: она счастлива, ей хорошо, потому что он дал ей что-то хорошее.
То, чего у нее никогда не было. Он знал, что она сейчас лежит и смотрит в голубое небо и думает, сможет ли она прожить теперь без всего этого. Подспудно, чисто по-человечески, ему хотелось приподнять голову и посмотреть ей в синие глаза, посмотреть и увидеть, к чему она склоняется. Но он не приподнял головы и не посмотрел, потому что знать будущего ему не хотелось.
Наташа повернула голову, он приподнялся. И они увидели в глазах друг друга совершенно сказочный Present Continuous Tens. Настоящее продолженное время.
- Давай устроим праздничный ужин? - предложила Наташа, пригладив ему брови. - У нас ведь праздник?
- Давай, - обрадовался Смирнов. - Только знаешь, мне сначала надо реализовать одну свою дурную наклонность.
- Какую?
- На каждой стоянке я убираю пляж на сто-двести метров в обе стороны. Ненавижу эти пластиковые бутылки! Они меня оскорбляют.
- А почему ты считаешь это дурной наклонностью?
- Я этим выделяюсь из общей массы и как бы становлюсь над ней. А это многими считается дурной наклонностью. И я, в общем-то, с ними согласен.
- Интересно... Ты, что, надо всем думаешь?
- Ты что имеешь в виду?
- Ну, ты ведь думал, перед тем, как назвать это дурной наклонностью?
- Конечно. Я думал, дурная ли это наклонность или просто у меня анальный тип личности - есть в психоанализе такой интересный тип, не связанный, кстати, с гомосексуализмом. А вообще ты права - если над всем думать, свихнуться можно. Ну ладно, хватит теорий, я пойду, это недолго.
- Ты что, жечь их будешь? Они же коптят? Не хочу копоти!
- Нет, не буду, это опасно. При горении пластика выделяется диоксин. Я буду их плавить вечером, когда ветер будет в Турцию.
Поцеловав Наташу в губы, он нашел изорванный пластиковый мешок и пошел с ним по пляжу. Через двадцать минут он был чист в обе стороны на пятьдесят метров, а в стороне от устья пляжа терпеливо ждали аутодафе опустошенные пластиковые бутылки, изувеченная обувь, и прочая береговая нечисть.
Эдем был почти готов.
29.
Вернувшись в лагерь, он принялся разбирать свой рюкзак. Наташа, готовившая салаты из консервов, с любопытством разглядывала его вещи.
Один за другим на свет появились:
Целлофановая пленка.
Полутора литровая бутылка с вином.
Ласты. В одной из них - "резинка" на восемь крючков.
Маска. Трубка.
Полкило картошки в рваном целлофановом пакете. Помидоры. Кабачок.
Банка говяжьего паштета.
Колечко полукопченой колбасы.
Топорик на деревянной ручке.
Бульонные кубики в пакете.
Книга с паспортом.
Тонкое байковое одеяло. Свитер, джинсы.
Другая бутылка с вином. Литровая. Пакет с бельем и рубашкой.
Белая пластмассовая коробка со всякой всячиной. Аптечка в целлофановом пакете.
Закопченная кастрюлька. Алюминиевая ложка.
Пластмассовая кружка со знаком "Рыб".
- И это все? - удивилась Наташа, когда рюкзак опустел.
- Да нет, вот еще толстовка, - вынул Смирнов зеленый сверток. - Тяжелая и нетеплая. Зачем я ее взял, не знаю...
- А что в нее завернуто? Лук ты порежешь?
- Порежу, конечно. А завернуто в нее вот что.
Смирнов развернул сверток и показал злополучный кол. Наташа смотрела с удивлением.
- А зачем он тебе? Коня же у тебя нет? А, поняла... Ты себя к нему привязываешь! Когда видишь смазливую мордашку...
И Смирнов не удержался. Не смог удержать пластинку, которая сама вылетела из пакета, легла на диск проигрывателя и притянула к себе проигрывающую головку:
- Это амулет. Мой амулет. К нему привязана моя смерть.
- Глупости какие. - Головы не подняла. - Ну и выдумщик. - Хмыкнула. Давай, режь лук, он мне нужен.
Смирнов, достал нож и принялся резать лук на дне кастрюльки, предварительно повозив им по песку, а затем и траве.
"Ну и хорошо, что не стала спрашивать, - думал он, кроша луковицу. Вообще, женщины тем и хороши, что все эти глупости о привязанных смертях им до глубокой безразницы. Не любят они выдумщиков.
Они практичны и имеют в виду только то, что можно подержать в руках.
А может, все же рассказать? Сказать, что женщина бессмертного тоже бессмертна?
И она пробудет со мной не только эти считанные дни до конца отпуска, но и всю оставшуюся жизнь?
Нет, не буду ничего рассказывать. Не буду, потому что уже сам себе кажусь идиотом. Придумал сказку и сам в нее поверил.
Сумасшедший.
А глаза монаха? Как он на меня смотрел! Нет, в этом коле определенно что-то есть. Не зря я его с собой потащил".
- Ты что задумался?
- Да так. Ты мне хочешь что-то сказать?
- Да. Я хотела сказать, что там, не пляже, мне было хорошо. Я бы сказала, что так хорошо, как ни с кем не было, но я еще не вполне уверенна... И хотела бы эту уверенность укрепить.
Взгляд Наташи стал туманным
- Сейчас? Мне помыть руки?
Смирнов озабоченно понюхал пальцы, остро пахшие луком.
- Нет, вечером. Ночью. Вечером мы будем пить, есть, смотреть друг на друга и печалиться.
- Печалиться, что не встретились раньше?
- Да.
- Слушай, ты такая любимая... Я прямо таю, глядя на тебя. Ты такая ясная, умная, живая, красивая и без комплексов совсем. Говоришь, что думаешь... Откуда ты такая?
- "Кто вы такая? Откуда вы? Как вы явились сюда?" - продекламировала Наталья Окуджаву с горькой усмешкой на устах. И продолжила, глядя на море, синевшее в вырезе щели:
- От папы с мамой я. У нас была хорошая семья... Знаешь, она для меня, как для тебя твоя Наташа. Я много раз пыталась создать такую же, - бросила странный взгляд. - Но тщетно.
- А где твои родители?
- Они умерли. Погибли в автокатастрофе по дороге на дачу. И старший брат был с ними. Я тоже хотела ехать, но отец нашел какое-то пустяковое дело, и я осталась. Осталась одна в пятнадцать лет с несносной теткой в роли мачехи... И ее гадким, похотливым мужем. И поняла, что такое родной отец, мать и брат. Знаешь, когда мне плохо, я злюсь на отца. Сильно злюсь. Что не взял с собой. Что оставил жить.
- Слушай, давай не будем об этом. Это все случилось давно, даже словесные соболезнования как-то не складываются, одно душевное сочувствие.
- Да, действительно, давай, не будем. Ужин у нас через полчаса. Не мог бы ты соорудить что-то похожее на стол? Мне так хочется посидеть удобно, как в кафе...
- Две минуты! Убирая берег, я видел две широкие доски, в самый раз пойдут. Кстати, я и стул поломанный нашел, трон тебе устрою, закачаешься!
Через двадцать минут стол был готов, и Наташа выставила на него приготовленные салаты и закуски. Скоро они сидели напротив друг друга, и пили за встречу и предстоящие дни, которые, без сомнения, станут незабываемыми. Наташа пила десертное вино, которое Смирнов, пивший "Анапу", взял для нее в Утрише. Им было весело, они разговорились по душам, и Наташа сказала, что ей не нравится, что он, ее мужчина, пьет дешевое вино.
- Так оно мне нравиться, - пытался оправдаться Смирнов. - Ну, почти нравится. А если честно, я пью по средствам.
- Ты за полчаса заработал почти четыре тысячи!
- Я не могу каждый день паясничать! Я вообще-то, очень даже серьезный человек, ученый, которого многие знают, в том числе и за рубежом. У меня пятьдесят научных публикаций, я...
- И сколько же зарабатывает "очень серьезный" человек с пятьюдесятью научными публикациями? - перебила женщина.
- Около трехсот долларов. Какие-то вы, женщины, не оригинальные в общей массе. Несколько часов знакомства и сразу о деньгах...
- Человек должен жить достойно...
- Это вы, смертные должны жить достойно! - воскликнул Смирнов, задетый женщиной и третью бутылки "Анапы". А я бессмертный, я не тороплюсь заглотать жизнь, как животное, до отрыжки.
- Ты бессмертный? - посмотрела Наташа, потемневшими глаами.
- Мне кажется.
- И когда ты стал бессмертным?
- Давно, в двадцать два года...
- И, став бессмертным, ты постарел на двадцать лет?
- Ты думаешь, мне сорок два?
Редко кто давал Смирнову его годы.
- Ну, сорок два - сорок три...
- Ошибаешься, сильно ошибаешься. Я не хотел оставаться все время двадцатидвухлетним, сама понимаешь. Все юноши мечтают выглядеть зрелыми мужчинами. Но все зрелые мужчины не хотят зреть дальше, вот я решил остановиться. Кстати, очень скоро ты узнаешь, что кое в чем я остался двадцати двух летним.
- Посмотрим, посмотрим. А как ты стал бессмертным?
- Этот кол. Он охраняет меня.
- От чего?
- Ото всего. От смерти, от морщин, от богатства, он отводит от меня нехороших женщин и заставляет работать, как лошадь...
