Руслан Белов - Кол Будды
Он болел, но болел без страха смерти. А без страха смерти любая болезнь - насморк, просто насморк.
Его равнодушие отмечали:
- Он идет Срединным путем, - с уважением говорили ламы.
- Он идет на равном расстоянии от Добра и Зла, - подтверждали люди.
Однако он старел. Старел медленно и незаметно, потому что не жестокая Смерть портила тело, а Жизнь, милосердная Жизнь, высачивалась из него всего лишь по молекуле.
Люди уходили, а он жил.
Люди страдали, радовались, рожали детей, строили для них хижины, доживали до тихой и просветленной мудрости и уходили в небо, уходили к своим богам.
А он просто жил.
Когда все вокруг него слилось в темно-серое, он заблудился и ушел. Очнулся через тьму веков в палатке из ячьей шерсти. На груди его лежал кол, привязанный к поясу крепкой волосяной веревкой. Рядом сидел молодой человек, и, сквернословя, пытался молотком открыть жестяную банку. Она вся измялась, но юноша, видимо, голодный, продолжал попытки. И тогда сухой и бледный человек отвязал кол от пояса и подал ему.
Подал, улыбнувшись впервые за два тысячелетия...
32.
Галочка поднялась ранним утром. Было зябко.
Вышла из палатки.
Смирнов лежал, сросшись с землей, лежал в той же позе, в которой был оставлен ею в середине ночи.
Постояв над ним с минуту, собрала вещи, сняла палатку, уложила в рюкзак.
Достала косметичку, привела себя в порядок.
И пошла в Утриш.
Спокойная и собранная.
Она сделала все, как просил Олег, и теперь дочь ее в безопасности.
Она шла и вспоминала прошедший вечер и ночь
Она усмехалась, вспоминая себя и то, что было.
Как она его травила!
И как испугалась, когда из шести баночек, которые дал Олег, он выпил все не отравленные, а смерть свою, шутя, отправил в костер.
И как испугалась потом, когда вколола яд ему в вену, и он умер. Испугалась тому, что Олег с его смертью потерял все шансы на спасение и потому может повести себя глупо. Может убить ее, как свидетельницу собственной глупости.
"И зря испугалась - Карэн не даст в обиду, - думала она, вышагивая по каменистому берегу. - Это его проблемы, я сделала, все, что он просил, и ему не в чем меня упрекнуть. Да, я сделала все, и получила удовольствие. Да, получила...
А он хорош. В душе я ведь болела за него. Когда он тянулся за баночками, судорожно смотрела на те, что были без яда...
Однако он оказался обычным человеком, с обычной смертью за пазухой. Трепач!
- Я бессмертен, я бессмертен!" И тут Галочка замерла чуть ли не с поднятой ногой. Сзади закричали:
- Наташа! Наташа! Подожди!
Она медленно обернулась и увидела бежавшего к ней Смирнова.
По мере того, как он приближался, камень, который съел ее тело, теплел, частичка, за частичкой обращаясь плотью. Когда он подбежал, испуганный, ничего не понимающий, Галочка сидела на камнях и беззвучно плакала.
Он сел перед ней на колени, она, обливаясь слезами, обняла его за плечи, стала целовать лицо, обильно смачивая его прорвавшейся к свету душевной влагой. Потом, не переставая плакать, рассказала о баночках с коктейлем, рассказала, как уколола его шприцом Олега.
- Ты не умер, ты не умер! - счастливо смеялась она, тряся ему голову теплыми ладошками, - почему ты не умер?!
- Этот вопрос не ко мне, - простодушно пожал он плечами. - Может, ты просто уколола меня не тем?
- Как не тем? Тем, тем!
Смирнов поджал губы, задумался. Смущенно заулыбался:
- Знаешь, когда я ходил за отравой, то есть за коктейлями Олега, я... я порылся в карманах твоего рюкзака... Из них так аппетитно выглядывали бюстгальтер и всякие там умопомрачительные трусики, а я, знаешь, в душе фетишист, не смог не потрогать их, не рассмотреть.
- Ну и что?
- В карманах были еще картонные коробочки. Может, я перепутал, поменял их местами, когда укладывал все на место?
Галочка смотрела широко раскрытыми глазами. Их расперли смятение, ужас, благоговение.
Он переложил коробочки! Неосознанно переложил!
Коробочку со шприцами, в которых был мощный транквилизатор, он переложил в правый карман. А коробочку с отравленными шприцами в левый! И ночью она не заметила подмены! Не заметила, хотя эти шприцы отличались, как ночь и день! И спал он, как труп, как сама Галочка спала, вколов себе так необходимое при ее жизни снотворное!
- Да, ты перепутал! - засмеялась она. - Твой кол перепутал, я перепутала! Как я счастлива, милый!
Они обнялись. Через вечность Галочка отстранилась и, пристально глядя в глаза, сказала:
- Теперь ты все знаешь. Что меня подослал Олег, что я - шлюха.
Смирнов вспомнил Свету, с которой прожил три славных месяца, прожил, любя больше всех своих "честных" женщин, и улыбнулся:
- Из шлюх получаются отличные хозяйки - это общее мнение. А в частности скажу: все, что я о тебе знаю, так это то, что я люблю тебя. И еще я знаю, что Бог любит нас, и потому уберег. Единственно, что мне не нравиться, так это то, что мне придется звать тебя Галочкой...
- А я не Галочка, ты, что, забыл? - заговорила она пылко и убежденно. Я - Наташа, твоя студенческая смешливая Наташа. Я родилась в Душанбе и училась на филологическом факультете университета. И все эти годы я ждала тебя, ждала, потому что помнила наши плакучие ивы, помнила твои чистые влюбленные глаза, твои неумелые руки, твои губы... Помнила, как мы сидели, обнявшись, и видели всю свою жизнь от начала и до конца, видели, как женимся, как рожаем и воспитываем детей. Видели, что всю жизнь будем любить друг друга и потому будем любить людей, Видели, как вдвоем, а потом и втроем, и вчетвером преодолеваем обычные людские несчастья. Знаешь, милый, почему я ушла от тебя? Да потому, что Томка точно бы отравилась! Ты не знаешь, она ведь отпила тогда глоточек, ее увезли на скорой. Она бы отравилась до смерти, и тогда бы ничего у нас не было, потому что ее смерть поселилась бы у тебя в сердце, и эта смерть стала бы для тебя тем, кем стала я, и ты всю жизнь стремился бы к ней, не к живой, как я, а к мертвой... И я ушла, от тебя, ушла, чтобы вернуться...
На Смирнова накатила сладостная волна счастья.
- Я люблю тебя... - прошептал он, взяв ее шелковые пальчики.
Наташа, отняла руку, отступила. Лицо ее напряглось.
- Ты не можешь меня любить. Я месяц жила с Олегом.
- Ну и что? Все женщины живут с мужчинами. А если везет, то с несколькими.
- Ты не знаешь, какой он. Когда я сказала о нем, мне захотелось помыться.
- Теперь я - твой мужчина. И буду таковым, пока ты мне не изменишь. Хотя мне кажется, сейчас кажется, и это не поколебало бы мое отношение к тебе.
- Я не буду тебе изменять, пока ты будешь таким.
Смирнов шагнул к женщине.
- Я так люблю тебя...
- Но почему? Почему? - заплакав, обняла его Наташа. - Ведь я травила тебя, я целовала тебя, брала твое тело, а потом травила! Нет, ты не можешь меня любить!
- Глупенькая! Я же бессметный, и все попытки лишить меня жизни воспринимаю по-своему. Как бы тебе объяснить... Ну, как будто бы ты насыпала мне соли в кофе, или сахаром селедку посыпала... Или нет, можно сказать лучше - ты просто попыталась перепилить меня гусиным перышком.
Наташа, продолжая плакать, прижалась к нему. Поцеловав ее в голову, Смирнов проговорил, глядя на море, готовое отдаться непогоде, шедшей со стороны Анапы:
- Давай, забудем об этом и подумаем, что нам делать дальше. Ты говорила, что твоя дочь у Олега. И потому мне кажется, что сейчас ты должна позвонить ему и сказать, что выполнила поручение. У тебя есть мобильник?
- Да.
- Звони, давай.
Наташа вытерла слезы и, посмотревшись в зеркальце и удостоверившись, что тушь не потекла, - а как она могла потечь, французская? - вынула из кармана мобильный телефон, набрала номер и через несколько секунд заговорила:
- Олег, ты? Все в порядке. Плачу? Да нет, тебе показалось, нормальный у меня голос... Хотя все может быть после такой ночи. Так вот, из шести баночек он выпил четыре, а две, смеясь, бросил в костер. Ты, наверное, догадываешься, какие. Потом я вколола ему в вену яд, и он не умер... Почему? Не знаю, спроси у него сам... Он сейчас нажрался и спит без задних ног... Нет, еще вколоть я не могу. После того, как он получил смертельную дозу, он поспал, потом съел все, что было, и полез меня насиловать. Я не далась, но он повредил все шприцы... Что? Спать с ним?! Да я его боюсь!!! ... Ну ладно, уговорил... Мы пойдем в сторону Туапсе, и я буду тебе звонить... Хорошо... Не беспокойся, я все узнаю... Как там Катя? ... Не Катя, а Людмила?.. Папой называет?.. А Зину мамой... Спасибо... Передай ей, что Галочка очень ее любит и сильно скучает. Пока.
Спрятав телефон, Наташа некоторое время переживала последние слова Олега.
Она умела переживать боль - научилась. Сконцентрировав ее в центре сознания, в сердце, она постаралась ощутить, впитать ее каждой своей клеточкой. И боль послушно впиталась, отложилась осадком, ушла, конечно, на время, но ушла.
Очувствовавшись, Наташа посмотрела на Смирнова, привыкая к нему как к соумышленнику; привыкнув, сказала:
