Алексей Макеев - Невеста смерти
Тишина в зале стояла мертвая, но не потому, что людям так приказали — просто они были потрясены этой историей, им нужно было еще переварить услышанное. Как ни старался Гуров быть спокойным, он и сам чувствовал, что временами его голос звенел от ярости и едва сдерживаемого гнева. Тюрин тут же заявил аудитории:
— Мы сейчас уйдем на рекламу, а после нее обсудим эту трагическую историю, — а потом, потрясенно качая головой, тихонько сказал: — Ну, Лева! В твоем рассказе было столько драйва, столько энергетики, что, боюсь, люди, обсуждая его, могут и врукопашную пойти. Ты всех так завел!
— Это не я! — устало проговорил Гуров, открепляя микрофон от пиджака. — Это наша жизнь их заводит!
Выйдя из телецентра, Лев сел в машину и медленно поехал домой, чтобы к моменту его возвращения передача уже закончилась. Он был уверен, что Мария ее обязательно смотрит, вот и не хотел при этом присутствовать, а особенно слушать выступления тех, кто так внимательно, но при этом едва сдерживаясь от реплик, внимал ему в студии. Когда он вошел в квартиру, телевизор был уже выключен, а Мария, выйдя встретить его, просто прижалась к его плечу и горестно произнесла:
— Бедный ты мой, бедный! Как же тебе достается! Ну пошли ужинать!
Отдав должное коньяку, чтобы успокоить нервы, Лев даже не предполагал, что этот рассказ так расстроит его самого, он плюхнулся в кресло, а жена устроилась рядом на подлокотнике и обняла его. Но тихого семейного вечера не получилось. Сначала позвонил Чумаков из Ильичевска:
— Ну, Лев Иванович, и дел Борька наворопятил! Ведь всю жизнь человека знал, а оказывается, что и не знал совсем.
Следом за ним позвонил Никифоров:
— Спасибо вам большое, товарищ полковник! Все вы правильно сказали. Может, теперь кто-то и задумается перед тем, как подлость совершить, а не отольется ли это ему самому сторицей.
— Для того и говорил, — ответил Гуров.
А потом звонки пошли один за другим: Стас заявил, что Лева выбрал себе в жизни не ту стезю — ему артистом надо было стать, Орлов поинтересовался, а точно ли Попов его прикроет, Вилков, захлебываясь от восхищения, прокричал что-то непонятное из одних междометий, Алексей Юрьевич ограничился кратким заявление: «Это было сильно!», и наконец уставший от всего этого Гуров просто отключил телефон. Но Тюрин не был бы Тюриным, если бы не догадался позвонить Марии. Она обошлась с ним довольно сурово:
— Видела! … Поздравляю! Рейтинг — это святое! … Нет уж! Оставайся где есть! … И коньяк свой сам пей! … И с этим поздравляю! … А вот это еще неизвестно, — и отключив телефон, сказала Льву: — Тюрин захлебывается от восторга, говорит, что ты взбаламутил людей так, что даже после окончания передачи их пришлось чуть ли не силой на улицу выводить, но народ и там еще не скоро успокоился. На редакцию обрушился шквал звонков, и решено в следующее воскресенье продолжить обсуждение этой темы. Ждут тебя!
— Не дождутся! — буркнул Гуров.
— Надеешься, что девочку вернут?
— Очень, — выделил Лев, — надеюсь!
— А если нет? Что тогда? Действительно назовешь все имена? — с тоскливой обреченностью спросила Мария.
Спросила, хотя и знала, что он именно так и поступит. Но потом ему самому придется жить и оглядываться, а ей — передвигаться исключительно в сопровождении телохранителя, чтобы не похитили, что в ее жизни уже неоднократно было. Но Гуров есть Гуров!
— Если бы я их всех знал! — вздохнул Лев. — Я блефовал, Маша! Я знаю только некоторых. Девушку, конечно, знаю, а вот о родственниках Парня даже заикаться не буду — нечего людей позорить.
— Значит, если ее не вернут, то тебе и сказать будет нечего? — воскликнула она.
— Машенька! Это я сейчас их не знаю, а вот до следующего воскресенья могу и узнать, — задумчиво сказал он и предложил: — И вообще давай закроем эту тему!
Понедельник для Гурова на работе начался с визита Богданова. Он вошел, сел напротив и, глядя на Льва тоскливым взглядом, сказал:
— Лев Иванович! Ты думаешь, я просил, чтобы это дело у тебя забрали и мне передали? Я не просил! Ну, помоги мне! Я даже не знаю, как к нему и подступиться, а ты, оказывается, во всем уже разобрался.
— С чего ты взял? — сделал вид, что удивился, Гуров.
— Но ты же вчера в этом ток-шоу все по полочкам разложил! Только имен не назвал!
— Богдаша! Я все выдумал от начала до конца, — нагло соврал Лев. — Друг-телевизионщик попросил помочь поднять рейтинг его передачи, да и мне захотелось в телевизоре покрасоваться. Так что помочь мне тебе нечем!
Зная, что Гуров своих решений никогда не меняет, Богданов поднялся и пошел к двери, но возле нее остановился и бросил:
— Совести у тебя нет, Лев Иванович!
Он вышел, а Гуров, глядя на закрывшуюся за ним дверь, пробормотал:
— Это смотря для кого.
Вслед за Богдановым в их кабинет потянулись коллеги, которые заходили для того, чтобы поделиться впечатлениями от его выступления, и он, не выдержав, сбежал от них к Орлову, тем более что нужно было обсудить один вопрос.
— Петр! Ты пока не поручай мне никаких сложных дел, если только какую-нибудь мелочовку, с которой за пару дней разобраться можно, потому что скоро начнут Демидовск зачищать, вот я и не хочу в каком-нибудь деле надолго завязнуть, чтобы оно не помешало мне потом туда выехать.
— А кто тебе сказал, что ты туда поедешь? — удивился Орлов. — Нет, Лева! Я тебя никуда не отпущу, и ты останешься в Москве! Ты там для всех враг номер один! И, как только это осиное гнездо разворошат, для бандитов будет делом принципа тебя прикончить, потому что с тебя все началось. Это ты помог Левашову сбежать!
— Все было с точностью до наоборот — это он помог мне сбежать, — поправил его Лев.
— Один черт! Потому что в результате вы исчезли оба, а не будь тебя, он так и сидел бы у них под присмотром! Пусть даже всю верхушку посадят, но рядовые бойцы останутся, и они не простят тебе того, что ты их прежней сладкой жизни лишил, — говорил Петр и, увидев, что Лев собирается ему возразить, что и сам не лыком шит, взорвался: — Ты, Лева, все никак разудалую молодость забыть не можешь? А надо бы! Пора! У тебя уже и возраст, и здоровье не те, чтобы под пулями бегать! Сиди в кабинете и компьютером работай, а для лихих дел люди помоложе найдутся! И разговор на этом считаю закрытым!
Взбесившись, Гуров, выходя, так шарахнул дверью, что стены задрожали. Он вернулся в свой кабинет, где с порога заявил Крячко и Вилкову:
— Вы видите перед собой древнего старика! Развалину! Рваную калошу, которая уже ни на что больше не способна, как сидеть в теплом месте у теплой стенки!
— Ну что вы, Лев Иванович! — воскликнул Саша. — Вы вполне в форме!
А вот Крячко негромко заметил:
— Лева! Богу — богово, кесарю — кесарево, а слесарю — слесарево! Каждый должен заниматься тем, что у него лучше получается! Ты — аналитик, вот и думай головой! И подставлять такую голову под бандитские пули — преступление! Не по чину и не по возрасту тебе уже приключения на собственную задницу искать! Опыт у тебя богатейший, вот и передавай его подрастающему поколению, смену нам готовь. А под пулями бегать много ума не надо!
— Ты меня еще на преподавательскую работу загони, — буркнул Гуров.
— И до этого со временем дело дойдет! А пока побереги себя! Возьми себя в руки и перестань жечь нервы! Ты с этой историей скоро с ума сойдешь! Ты ее как что-то личное воспринял! Но нельзя объять необъятное! Я понимаю, что ты проигрывать не привык, но выше головы не прыгнешь! Получится — и слава богу! Не получится — так это тоже не повод рвать на груди нижнее белье! Ты знаешь, сколько Сереге лет? — Гуров задумался, потому что никогда не обращал внимания на такие вещи и не помнил. — Ты в своем репертуаре! — усмехнулся Стас. — Так вот, он даже не мой, он твой ровесник! И второй инфаркт! Так что ты прибереги свой организм для грядущих мозговых штурмов, а голову — особенно! Кто, как не мы, тебе правду скажет? Ты на себя посмотри! Тебя же эта история так перевернула, что ты уже на человека не похож! А все бурлишь, плюешься кипятком и рвешься в бой! А ты расслабься, успокойся… Абстрагируйся, одним словом, и…
— Богатое слово выучил! Долго запоминал? — съехидничал Лев.
— И посмотри на это дело со стороны, — невозмутимо продолжил Стас. — Может, увидишь то, что раньше проглядел. А уж кому это в жизнь воплощать, найдется!
— Тогда я поехал домой абстрагироваться! — язвительно произнес Гуров и действительно поехал домой.
По дороге он немного успокоился и, добравшись до любимого кресла и расслабившись в нем, стал медленно и основательно прокручивать в голове всю эту историю, обращая внимание на самые, казалось бы, незначительные детали. И тут он все понял! Обматерив себя самыми черными словами за то, что действительно позволил эмоциям взять верх над здравым смыслом, бросился к телефону, решив, что десять часов вечера — время для звонка вполне нормальное.
