Алексей Хапров - Наследник
— Да знаю, знаю, — пробурчал мой спутник.
— Во, поколение! — усмехнулся я. — Мы про такие вещи только годам к четырнадцати узнавали. А вы уже в десять лет во всем разбираетесь.
— Э-во-лю-ция! — со значением отчеканил Радик.
— Трудно было сниматься в кино? — спросил его я, чтобы сменить столь печальную для меня тему.
— Трудно. Но интересно.
— А как ты туда попал?
— Меня как-то в детском доме на областной смотр художественной самодеятельности отправили.
— Петь или танцевать?
— Стихи читать. Про дядю Степу. А после концерта подходит ко мне режиссер и спрашивает: "Хочешь сниматься в кино?". Я говорю: "Хочу". — "Тогда приходи завтра в студию на пробы". Прошел я на следующий день пробы, а через неделю Мария Павловна, — это воспитательница наша, — всем сообщает: "Нашего Радислава утвердили на главную роль".
— Вот, наверное, тебе другие ребята завидовали!
— Завидовали! — с горечью воскликнул мой спутник. — Той же ночью избили. Я на съемки с фингалом пришел. Мне его гримом замазывали.
— А после еще били?
— А я в детдоме больше не появлялся. Меня в общежитие к артистам переселили.
— А как Геннадий Матвеевич тебя усыновил? Ты его об этом просил?
— Не-е-е. Он сам предложил.
— Ты был рад?
— Конечно.
— В детский дом в гости потом не звали?
— Звали. Но я не пошел.
— Почему?
— А меня бы там все равно хорошо не встретили.
— Сколько ты там прожил?
— Пять лет.
— А в новой школе быстро обжился?
Радик опять горестно усмехнулся.
— Мне там в первый же день рожу начистили. У них там традиция такая, новичков бить. "Крещением" называется. Кого-нибудь другого после этого бы не трогали. А от меня и по сей день не отстают. Я ведь "черный". Да еще к тому же знаменитость. Покачать на мне права — значит самоутвердиться.
— Оскорбляют?
— Конечно. И черномазым называют, и мартышкой, и подкидышем, и кукушонком, и многим другим в этом роде.
— Ну а ты что?
— А я сдачи даю, и ни перед кем не пресмыкаюсь.
— Это правда, что у тебя совсем нет друзей?
— Правда.
— Как же так? Неужели в твоей школе совсем нет нормальных ребят?
— В каком смысле нормальных? Пай-мальчиков, что ли, с примерным поведением?
— Ну, зачем пай-мальчиков! Нормальных, умных, серьезных ребят.
— Да-да-да, — иронично покачал головой мой спутник. — Тихих, которые ни во что не ввязываются. Даже если и убивать кого будут — они мимо пройдут. Мол, меня не трогают, и ладно. Которые всегда следуют за большинством. Если большинство "за", то и они "за". Если большинство "против", то и они "против". Дядь Жень, это не личности. Это пластилин.
— Мне кажется, ты чересчур категоричен, — покачал головой я. — По-твоему, уважения достоин лишь тот, кто соответствует твоим индивидуальным представлениям о личности, кто вписывается в выстроенную тобой схему. Если же человек под нее не подходит — для тебя он уже не личность. А с чего ты взял, что твоя схема — это эталон, которого все должны придерживаться?
— Дядь Жень, ты будешь дружить с людьми, которые тебе неприятны, неинтересны?
— Дружить не буду. Но ужиться с ними постараюсь.
— Это если ты каким-то образом от них зависишь, — заметил Радик. — А когда не зависишь?
— Кхе, — кашлянул я, не найдя, что ему возразить.
Вот он, яркий пример влияния психологии на мировоззрение. Лично я никогда не чувствовал себя абсолютно независимым. Мне всегда приходилось с кем-то уживаться. С начальством, с сослуживцами, с соседями. Радик же совсем другого склада. Он индивидуалист. Он не боится противопоставлять себя другим, и нисколько не страшится одиночества. Что это, уродливый эгоизм, или недюжинная сила духа?
— А учителя? — спросил я.
— А что учителя?
— Неужели они тебя никак не защищают?
— А им это нужно? Они и сами не прочь время от времени меня поддеть. Им кажется, что они так себе авторитет зарабатывают.
— А ты что?
— А я не молчу. На хамство нужно отвечать хамством.
Я тяжело вздохнул. Причина одиночества Радика стала мне предельно ясна. Он был слишком ярок. С одной стороны, быть ярким, конечно, счастье. Но с другой, это и трагедия. Ведь ужиться в серой среде можно только в том случае, если сам будешь серостью. Если в ней вдруг появляется какая-то яркая звездочка, ее всеми силами начинают тушить. Чтобы не выделялась на общем фоне.
— Да нет, дядь Жень, ты не думай, у меня есть с кем провести время, — заметил мой спутник. — Я как-то познакомился со студентами-африканцами, которые учатся в мединституте. К ним иногда и хожу. Мне с ними весело и интересно.
— Но они же гораздо старше тебя.
— Ну и что? Зато меня воспринимают там человеком, а не обезьяной, как в школе.
Я потер переносицу и снова переменил тему разговора.
— Ты помнишь свою мать?
— Смутно. Мне было всего шесть лет, когда она со своим мужем погибла в автокатастрофе.
— А почему ты называешь своего отца просто ее мужем? — изумился я.
— А потому, что он мне не отец.
— А кто твой отец? — вырвалось у меня, после чего я тут же прикусил губу. Задавать ребенку такие вопросы не только неэтично, но и жестоко.
Впрочем, Радика моя неловкость нисколько не смутила.
— Не знаю, — сказал он. — Мать мне никогда об этом не говорила. А может, и говорила, но я не помню.
Царивший вокруг мрак прорезали лучи автомобильных фар. Поначалу мы не обратили на них никакого внимания. Мы даже не пытались маскироваться. Мало ли машин проезжает по трассе. Но когда рядом с нами заскрипели тормоза, и до нас донесся яростный выкрик "Вот они!", мы поняли, что зря потеряли бдительность.
— Менты! Тикаем! — скомандовал мой спутник.
Мы вскочили на ноги, схватили сумки, и устремились вглубь поля.
— Стой! — раздалось нам в спину.
Мы ускорили бег. Послышался выстрел. Пуля пролетела возле самого моего уха. Я отчетливо слышал ее свист. Меня словно окатил ледяной душ. Мои ноги подкосились. К горлу подступил ком. Я остановился.
Обернувшись, я увидел, что к нам быстро приближаются два силуэта. В руке одного из них сверкало ружье.
— Беги, — шепнул я мальчику, пытаясь закрыть его своей спиной. — Я их задержу. Ты успеешь скрыться.
— Нет, — твердо произнес Радик, и встал рядом со мной, суетливо вытаскивая из рюкзака свой игрушечный пистолет.
— Что ты его всегда хватаешь? — пробормотал я. — Как будто он чем-нибудь поможет.
— Как знать, может и поможет, — с загадочным видом ответил мой спутник.
Наши преследователи были уже совсем рядом. Мое сердце бешено застучало. Глаза больно резанул луч фонаря. Я зажмурился и инстинктивно отгородился от него рукой.
— Этот?
— Этот!
Голос отвечавшего был мне хорошо знаком. Он принадлежал хозяину кафе.
— Ну, и чего ты бегаешь? — с издевкой осведомился "трактирщик", встав вплотную возле меня, буквально подпрыгивая от мстительного злорадства.
— Да лучше уж бегать, чем ползать на коленях, — парировал я.
Хозяин кафе побагровел. Его щека едва не зашлась в нервном тике. Он сделал выпад в мою сторону. Сильный удар под дых заставил меня согнуться. Но я нашел в себе силы тут же выпрямиться. Только я занес руку, чтобы нанести ответный удар, как за меня это сделал Радик.
— Ты, козел! — набросился он с кулаками на моего обидчика.
Но силы были, конечно, не равны. Мой юный заступник был бесцеремонно схвачен за шкирку и прижат к земле.
— Не тронь мальчишку! — яростно выкрикнул я, но освободить Радика не смог. Напарник трактирщика, тот самый, который в нас стрелял, заломил мне руки за спину. Причем сделал это настолько мастеровито и профессионально, что я не мог даже дернуться.
Мои зубы скрипели от негодования.
— Какой ты смелый, когда не один! — едко бросил я хозяину кафе, с вызовом глядя ему в глаза. — Что ж ты у своей закусочной по земле ползал, когда я на тебя игрушечный пистолет наставил?
Ноздри "трактирщика" бешено раздулись. Он несомненно угостил бы меня новым ударом, но отчаянно барахтавшийся в его руках Радик не давал ему сделать даже шага в мою сторону.
— Ха-ха-ха! — рассмеялся его напарник. — Ашот, тебя что, напугали игрушечным пистолетом? Вот Гиви обрадуется!
— Бу-бу-бу! — нечленораздельно пробормотал что-то хозяин кафе.
Прошло несколько минут.
Мы с Радиком выбились из сил, пытаясь вырваться из пленивших нас рук.
— Ну, что, успокоились? — спросил державший меня бугай, когда мы затихли. — Значит так. Не дергаться и следовать за нами.
В мою спину последовал грубый толчок.
Когда мы подошли к трассе, на меня уставились десять пар жестоких и насмешливых глаз. Но это явно были не "менты".
"Бандиты", — мысленно охнул я.
