Татьяна Батенёва - У ангелов нелетная погода
– Ну хорошо! – Диди хлопнул по коленям, поднялся. – Ты еще полежи до завтра, пока на улицу выходить не стоит. А мне пора, завтра опять рано вставать, профессор – сущий монстр, требует, чтобы стажеры были в клинике в шесть утра, представляешь?
– Так ей завтра днем можно будет выйти, док? – с улыбкой спросила Кристина. – Надо же искать, где ее мать и вообще… Она говорит, что дорогу найдет.
– Я помню, как идти от того берега Сены, напротив которого стоит Эйфелева башня, – хрипло подхватила Аня. – Я бы нашла дорогу в больницу. Там еще на площади такой памятник стоит – хмурый человек на коне, а рядом – большой дом с колоннами и много скульптур…
– Дворец Шайо! – с удовольствием воскликнула Кристина. – И памятник маршалу Фошу, это он хмурый человек! Ну так что, док?
– У меня завтра работа до трех, я могу приехать за вами после. – Дидье выжидательно смотрел на энергичную Кристину. – Попробуем, хотя…
– Что хотя? Что ты все сомневаешься? – взвилась хрупкая птичка. – Найдем, пусть только попробуют не сказать! Здесь им не Россия, а Европа, и у человека есть права!
24 августа 2008 года, воскресенье, утро
Больше всего Маша ненавидела бездействие. Если у нее выпадал день, полностью свободный от встреч и работы, она не находила себе места.
И тут же начинала придумывать дела, пусть самые пустячные, чтобы не сидеть сиднем весь день. Она искренне не понимала, как можно просто валяться на диване или проводить полдня в салоне красоты – казалось дичью тратить столько времени на глупости.
Ее мастер и давний приятель Егор, который когда-то придумал ей специальную стрижку, забота о которой не требовала бы много времени и усилий, всегда смеялся, когда она начинала ерзать в парикмахерском кресле.
– Ну что, наше время истекло? – с неподражаемой гламурной интонацией мурлыкал он, филируя ножницами кончики прядей. – Готова лететь, киска?
– Сам ты киска, – огрызалась Маша. – Сколько можно колдовать? Уже все острижено и уложено!
– Много ты понимаешь в мастерстве куафера! – не оставался в долгу Егор. – Жалкая поденщица! Тебя бы остричь наголо, вот была бы счастлива. Дама должна любить себя, как произведение нашего искусства.
– Егорчик, миленький, отстань, а? И так все идеально! – И она уносилась из салона, радуясь, что следующая бессмысленная потеря времени здесь потребуется не раньше чем через месяц.
Но сегодня бездействие угнетало особенно сильно. К Ларисе в больницу велели приезжать не раньше четырех часов дня, после профессорского обхода. Она решила заехать в редакцию своего журнала, где после отъезда в Германию осталась в качестве внештатного корреспондента. Теперь предстояло выяснить, готовы ли ее вернуть в штат, или придется искать другое место постоянной работы. Представить себя в качестве домохозяйки при работающем муже Маша не могла категорически.
Она припомнила распорядок работы: поскольку еженедельник выходил в свет во вторник, воскресенье было днем сдачи номера – самая запарка. Конечно, всем будет некогда, но все же просто потолкаться в родных стенах тоже здорово.
Родную редакцию Маша узнавала с трудом, так многое здесь изменилось за два года: коридоры и холлы отремонтировали, на дверях кабинетов висели таблички с незнакомыми фамилиями, на лестничной площадке у буфета стоял кофейный автомат…
Но секретарша главного, сколопендра в сиропе, осталась та же:
– О, Мария, привет! Давно не объявлялась! Ты что, поправилась? Тебе идет!
Маша точно знала, что за два года не прибавила в весе и полкило, но Оксана любила сделать комплимент, который трудно было забыть.
– Нет, Оксаночка, – не осталась в долгу Маша. – Просто цвет лица лучше стал – высокий уровень жизни благоприятно отражается на внешности. А ты как, по-прежнему командуешь тут всем парадом? И блондинкой стала? Ну, просто вылитая Ксюша Собчак!
Секретарша кисло улыбнулась Маше, изображая несказанную радость, но к главному редактору не пустила: у Валерия Ивановича посетитель, зайди позже.
Маша решила заглянуть в свой бывший кабинет, который она делила с двумя другими спецкорами – Мишкой Саутиным и Катей Скляр. Ни того, ни другой в журнале уже не было: Мишка ушел на телевидение, а Катя польстилась на хлеб пресс-секретаря в крупном банке. Маша приоткрыла дверь. Спиной к ней сидел большой человек, неторопливо отстукивая что-то на клавиатуре.
– Можно? – негромко спросила она. Большой человек медленно развернулся, близоруко прищурился:
– Входите, не заперто! О, Марья, ты, что ли?
Из тесного кресла встал, широко раскинув длинные руки, Лев Гринберг собственной персоной.
– Левушка! Вот здорово! – Маша подбежала, обняла старого приятеля. – Ты как здесь? Или «Наука и природа» накрылись медным тазом?
– Да нет, живы покуда. – Лев обхватил ее толстыми лапами. – Тут решили наукой наконец-то заняться, вот меня и сманили. А ты откуда, ты же в Германию вроде перебралась? Говорят, счастлива в замуже?
Маша высвободилась из дружеских медвежьих объятий, коротко рассказала Льву о последних изменениях в своей жизни. Они учились вместе, но с той поры встречались лишь изредка, на ежегодных курсовых тусовках на журфаке да на похоронах сокурсников. Но Маша всегда с удовольствием встречала знакомое имя на страницах научных журналов – Левка был признанным эрудитом и знатоком научной жизни изнутри, поскольку происходил из семьи потомственных академиков.
В этой самой семье, давшей миру не то шесть, не то семь академиков, он считался неудачником – угораздило же мальчика променять почетную научную карьеру на пошлую журналистскую суету… Но среди коллег Лев возвышался как глыба не только из-за своего почти двухметрового роста и нехилой анатомии. Он был чем-то вроде ходячей энциклопедии. Его можно было спросить почти обо всем – от названия денежной единицы Сьерра-Леоне до формулы расчета второй космической скорости, – и он всегда отвечал точно, коротко и ясно. И в редчайших случаях просил денек-другой, чтобы раздобыть информацию, которую раздобыть вообще-то казалось нереальным.
Феноменальная память прадедушек-талмудистов и огромное количество проглоченных книжек делали его ценнейшим приобретением для любой редакции. Но Левка не кичился, пахал везде, где работал, наравне со всеми.
– Левушка, мне тебя сам Бог послал! – Маша села рядом, подобрала ноги на кресло. – Понимаешь, тут такая беда! У Ларки Северцевой дочь украли в Турции, ты же помнишь Ларку?
– Ларису помню прекрасно. – Лев внимательно всмотрелся в Машино лицо. – А что, она внезапно разбогатела, стала бизнес-леди?
– При чем здесь бизнес? – растерялась Маша.
– Ну, зачем иначе ребенка красть? – Лев покрутил крупной головой, достал сигарету, размял ее. – Крадут ведь либо ради выкупа, либо ради шантажа. Отец-то у Ларисиного ребенка, насколько я помню, был прохожий молодец? Значит, отец тут ни при чем…
– Да отец погиб восемь лет назад, на машине разбился… – Маша устало прикрыла веки. – Денег никаких у Ларки нет. В том-то все и дело, что мы понять не можем, зачем девочку украли. Да еще во Францию отвезли…
– Во Францию? Это что-то новенькое… – Лев выпустил толстую струю дыма. – В основном похищенных на юга везут, в зинданы… А тут – во Францию! Она что, модель какая-нибудь?
– Да какая модель! Обыкновенная девочка, только что школу закончила. – Маша стиснула ладони. – Ты вот все знаешь, скажи мне, можно с этим делом в Интерпол обратиться?
– В Интерпол? – Левка изумленно поднял кустистые брови. – Интерпол-то в основном розыском преступников занимается, насколько известно. А чтобы похищенных детей искали, я что-то не слышал. Тут, видимо, надо по дипломатическим каналам действовать. Если есть доказательства, что ее украли и увезли именно во Францию, а не в Усть-Моржопинск.
– Доказательства есть. – Маша кивнула. – Турки откопали поддельные документы, по которым ее вывезли из страны. Мужика какого-то, который выдавал себя за ее отца, и ее самой. Только нам на руки не отдали, сказали, что по запросу нашего МВД…
– Молодой? – заинтересованно выкатил и без того выпученные глаза Левка.
– Кто? – не поняла Маша.
– Мужик молодой?
– Ну да, лет тридцати пяти – тридцати восьми, думаю… Правда, ксерокс плохой был, может, и моложе…
– Ну, тогда, лапа моя, нечего и огород городить. – Левка докурил сигарету, злобно удавил ее в переполненной пепельнице. – Тут дела амурные надо искать…
– Какие амурные, ты что, Левочка? – Маша аж поперхнулась.
– Какие-какие – обыкновенные! – Левка со вкусом почмокал губами. – Девочки восемнадцати лет, они же самые дуры свеженькие. Если уж любовь, то непременно на всю жизнь, а мама не велит. Приходится убегом со своим рыцарем на белом коне… Или на чем там?
– На самолете… – растерялась Маша. – Ты что, думаешь, она сама?
– А то! – Левка мечтательно прикрыл веки. – Молодой мужик, да при деньгах, да француз какой-нибудь… У какой дурехи голова не закружится? Сговорились заранее, что он ее в Турции встретит и оттуда в Париж прямиком отвезет, а? Ты бы устояла?
