Лариса Соболева - Убийство по Шекспиру
Так и весть о загадочной смерти Виолина уже после полудня облетела всех служителей Мельпомены. Они перезванивались, делились тягостными впечатлениями и гадали — почему на театр напал мор, последняя это смерть или будут еще? Ушаковых отравили. И Галеева отравили. Как и отчего умер Виолин, известно не было, посему строились догадки. Аномальные события заставили призадуматься: вдруг следующим буду я!
Единственная, кто не знал о смерти Виолина, — Клавдия Овчаренко. К телефону она не подходила. Звонит и пусть себе звонит. Когда же звонки слишком долго не прекращались, она говорила в сторону аппарата:
— Нет меня. И не будет. Пошли все к черту.
Но во вторник, то есть завтра, придется явиться на репетицию. От этой мысли Клаву кидало в дрожь. У нее не было денег на выпивку, да и не покидала квартиру из страха встретиться с убийцей, мерещившимся во всех закоулках. Потому время проводила за единственным занятием — анализировала. Подобными выкрутасами Клава обычно не засоряла извилины. Анализ ей не давался и тогда, когда работала над ролями, она просто доверялась интуиции, играя как бог на душу положит. Но сейчас особый случай, ее жизни грозит смертельная опасность. Опухоль — хрен с ней, может разрастись, а может и не разрастись. С опухолью люди живут годами. А вот когда тебя кто-то хочет убить сейчас, немедленно, тут уж все извилины работают на спасение, научишься и анализировать.
Думала Клава, думала и додумалась. А ведь у данного случая есть конкретный виновник, вернее, два. Клава прослужила на театре почти тридцать лет! Ничего подобного за это время не видела и не слышала. И когда же все смешалось в кашу? Когда все нормы и традиции испарились, когда актеры стали бояться общения друг с другом? Когда разобщенность в театре достигла предела, и без того копеечная жизнь превратилась в нудное исполнение обязанностей? Так когда это все началось? А с приходом Эпохи. И с победоносным восхождением на Олимп Юлика, которого в душе все презирают, Клава в том числе. Эти двое и довели обстановку в театре до того, что у кого-то поехала крыша… нет, кто-то ее просто потерял. Надо все менять! Срочно! Безотлагательно! Клава решилась на отчаянный поступок.
Завтра пойдет к заведующей культурой (к слову сказать, Клава до сих пор не понимает, как можно заведовать культурой, это же не овощная база). Впрочем, нынешняя зав. культурой полностью соответствует должности завхоза — жадная хамка. Даже почетные грамоты вручает, будто последний кусок хлеба от себя отрывает. А когда к ней обращаются за помощью работники несчастной культуры, она становится глухонемой. Итак, пойдет Клава к этой равнодушной гниде и заставит слушать себя. Во всеуслышание заявит, во всех коридорах Белого дома кричать будет, что Эру Лукьяновну надо снять!!! И Юлика гнать, гнать и гнать! Иначе в театре не останется ни одного актера. Причем живого. Но прежде Клава навестит Эру Лукьяновну, бросит ей в лицо все, что думает о ней, а там — трава не расти! Все, хватит, действительно докатились. Завтра Клава Овчаренко из овцы превратится в овчарку! Завтра она будет соответствовать своей фамилии. И интервью даст в газету… но в какую? Газеты в городе публикуют только то, что разрешают власти. А если к Карине обратиться?
Клава в возбуждении ходила по комнате, не решаясь набрать номер Гурьевой. Сама ведь когда-то приложила ручку, выгоняя Карину! И интервью уже давала в областную газету да на телевидение. Юлик тогда режиссировал — что и кому говорить. Клава старалась. В своей пламенной речи никого не забыла: ни Гурьевых, ни Ушаковых, всем досталось, мол, такие и растакие, саботируют работу, бездари и т. д. А после сидела у телевизора, смотрела на себя и водку пила, чтоб проклятая совесть не шебуршилась. Вот как бывает. Теперь неловко просить помощи у Карины. Но кто-то же должен помочь! Сама она не справится.
Клава уговаривала себя, что Карина человек порядочный, тогда была выше грязи, наверняка и сейчас поднимется над ситуацией. К тому же ей представится возможность нанести ответный удар Юлику и Эпохе. Настолько была сильна жажда деятельности, что все же схватила трубку. Когда услышала голос Карины, начала, волнуясь:
— Здравствуй, Карина, это я, Клава…
— Какая Клава?
Ну да, они же года два не общались, Гурьева забыла ее голос.
— Это Клава Овчаренко. (Пауза. Карина, наверное, удивлена. Еще бы!) С моей стороны нехорошо к тебе обращаться… но… у меня есть к тебе деловое предложение…
— Я слушаю тебя, — сказала Карина. По ее тону нельзя было определить, сердится она на Клаву или давно забыла распри.
— Хочу дать интервью об обстановке в театре. Ты же слышала, что у нас творится. Всех убивает… кто-то. Я намерена рассказать правду о Юлике и Эпохе. Думаю, тебя должно заинтересовать мое предложение.
— Видишь ли, Клава, — сказала довольно дружелюбно Карина, — наша газета носит исключительно развлекательный характер. У меня сейчас нет проблем, но они появятся, как только мы опубликуем твое интервью. Скандалами я сыта еще с тех времен, поэтому подставлять своих работников, толкать их на безработицу я не могу. А что конкретно до меня, так я забыла, кто такие Юлик и Эпоха. Мне они неинтересны. Извини.
Клава положила трубку, задумалась. Вот, значит, как остаются люди один на один с собой! Было время, когда они дружили. Клава приносила водку на спектакль, а Карина не давала ей пить, чтоб не выгнали по статье из театра. Карина прятала водку, потом, после спектакля, отдавала и уговаривала начать лечение от алкоголизма. Затем настали другие времена, когда Клава гордо отворачивалась, встречая Гурьевых на улицах города. А еще был совершенно ужасный эпизод. Клава всегда глубоко вживается в образ, он становится ее сутью. Вот и тогда она верила в то, что делала, верила в борьбу за справедливость. Так ли уж верила? Да нет, просто выслуживалась. Однажды перед репетицией громко убеждала молодого актера:
— Гурьевы — это криминал! По ним тюрьма плачет. Их гнать надо…
Тот робко кивал в ответ и вдруг переменился в лице, смутился. Оглянулась Клава, а в двух шагах стояли Карина с Игнатом. Зачем было ляпать эту гадость? Ведь никто не просил! Эпизод был рассказан Юлику, где Клава выставила себя героиней. Должен же Швец знать подвиги своих соратников! А когда скоропостижно умерла подруга, тоже выгнанная из театра, Клава не пришла проводить ее, ведь там были Гурьевы. Она не могла смотреть им в глаза, из-за стыда не могла. На что же теперь рассчитывала? Не плюй, как говорится, в колодец. Клава плевала, вот сегодня помочь и некому. Но она не пала духом. В ней проснулся бунтарь.
— Я им покажу! — говорила она, одеваясь.
Замаскировавшись так, чтобы ее не узнали даже бывшие мужья, помчалась к самогонщице за подкреплением бунтарского духа.
Юлик ввалил к Эре Лукьяновне и с порога простонал:
— Мне кажется, это было глупо, глупо, глупо!
— Что именно? — спросила та, следуя за ним в гостиную.
Юлик плюхнулся на диван, откинул голову назад и с минуту полулежал, прикрыв веки. После этого повернул голову к Эре, досадливо сказал:
— Глупо было нестись к следователю, стучать на Анну.
— Следователь мужчина или женщина?
— Баба! — взревел Юлик и переместился с дивана в кресло, закурил. — Это не просто баба, это прокурорская кобра. Не знаешь, когда тебя ужалит. Кажется, она не поверила ни одному моему слову.
— Не психуй, они там, в прокуратуре, все такие. В крайнем случае, дадим ей на лапу. Сейчас можно любую неприятность уладить деньгами.
— Ради чего я должен давать ей на лапу?! — и Юлик подскочил от справедливого возмущения. — Дать взятку — это признаться в виновности, а я никого не травил!
— Юлик, остынь, — хмуро сказала Эра Лукьяновна. — У нас новая неприятность.
— Какая еще неприятность? — насторожился он. — Ну, говори, что случилось?
— Мне сообщили… Виолин умер.
— Как?!!
— Не знаю! — раздраженно ответила она. — Мне только сообщили из милиции, что нашли его труп дома. Я спрашивала, отчего он умер, сказали, пока не знают…
— Вот так новость… — завибрировал Юлик. — А у меня с ним был конфликт недавно… Не нравится мне все это, очень не нравится.
— Не у тебя одного был конфликт с ним, — проскрипела Эра Лукьяновна. — Ты забыл? Мы вместе находились в кабинете, когда ругались с этим выродком. А орал он на весь театр. Я думала, он приползет с извинениями, как обычно, но он не приполз.
— Мда… — протянул Юлик. — Нас подставляют. Влипли мы с тобой.
— Мы?! — уголки губ Эры недоуменно опустились вниз, а плечи поднялись вверх. — Что за обобщения, мальчик мой?
— Перестань корчить из себя… — и Юлик пока не решился высказать, кого же корчит Эра. Однако и «разобщения» с ее стороны стерпеть не мог. — Я что-то не понял, ты считаешь, тебя подозревать не будут? Только меня, да? Ты со всеми в ладу жила, согласии, да? Ты не долбила Ушаковых, не гнобила их? А с Виолиным какие у тебя были отношения? Ты не подписывала приказы, не выгоняла… только я, да?