Лариса Соболева - Убийство по Шекспиру
— Я привез вам повестку, — протянул ей листок.
Она прочла, не удивилась, только осведомилась:
— Здесь не написано, когда мне явиться. Какого числа и во сколько?
— Видите ли, дело очень спешное… Обнаружен еще один труп вашего артиста.
— Господи!.. — испуганно вскрикнула она. — Кто еще?
— Умер Виолин. По всем признакам, ему помогли умереть. Поэтому у нас к вам просьба. Если у вас нет срочных дел, то не могли бы вы поехать прямо сейчас со мной? Это очень важно. Я на машине.
— Вообще-то я… собираюсь на день рождения… Впрочем, это будет вечером. Хорошо, поедем. Господи, Виолин… Просто эпидемия в театре…
Она отправилась во вторую комнату, возилась, поскрипывая дверцей шкафа, выбирая наряд для выхода. До слуха Степана долетали слова: «Ужас… Не может быть… Что же это делается…» Степан про себя отметил, что она очень натурально удивилась кончине Виолина, легко согласилась ехать в прокуратуру. Или не виновата, или ловко и по привычке играет. Решил не докучать вопросами, а дождаться очной ставки с работницей почты. Вот кто подведет жирную черту, если, конечно, запомнила отправительницу бандеролей.
Подъехав к почте, Степа ласково обратился к Рубан:
— Мария Федоровна, не откажите в просьбе. Мне нужен свидетель на случай… недоразумения. Зайдемте на почту?
— А что я должна делать?
— Постоять в сторонке, пока я переговорю с сотрудницей почты. Это быстро.
— Ну хорошо, — пожала она плечами, все же не понимая своей роли, и вышла вместе с ним из милицейской машины.
— А вы часто отправляете отсюда посылки и письма? — вскользь поинтересовался он, пропуская ее вперед в помещение почты.
— Нет. Предпочитаю отправлять передачи поездом. Так быстрее.
Почтовое отделение небольшое, к счастью, отдел бандеролей и посылок пустовал, приемщица скучала. Степа попросил Марию Федоровну постоять у застекленной стены, а сам ринулся к стойке, улыбнулся:
— А вот и я, Вика. Мне надо пройти к вам.
Милая девушка несколько растерялась:
— Вообще-то посторонним вход воспрещен…
— Разве я посторонний? — искренно удивился Степа. — Я из УВД. Это говорит о том, что я везде свой.
— Ну ладно, — сдалась она. — Пройдите к той двери, я открою.
Степа подался в сторону, щелкнула задвижка.
— Ну как, нашли квитанции? — спросил он по дороге к стойке.
— Конечно, — ответила она, села на свое место и протянула квитанции.
— Ух ты! — вчитываясь в фамилии, произнес он. Достав из пакета коробку из-под коньяка, показал девушке: — Этот коньяк отправляли?
— Да, в такой упаковке. Три штуки.
— Извините, я на минутку отойду.
На ходу достал список актеров, набирая номер, взглянул на Вику, но девушка занялась клиентом. Нонна Башмакова, к великой радости, подняла трубку.
— Вы получали бандероль? — спросил Степа, не представившись.
— Да, — прозвучал удивленно голос Нонны. — Простите, с кем я разговариваю?
— Оперуполномоченный, старший лейтенант Заречный. Это был коньяк?
— Да.
— Срочно привезите его в прокуратуру к следователю Волгиной.
— Но… я не могу это сделать.
— Почему не можете? Коньяк нужно сдать на экспертизу…
— У нас его нет.
— Как это — нет?! — повысил голос Степа. В самом деле, не выпили же они его! Или Башмаковых яд не берет?
— Муж сегодня отвез коньяк врачу, — смущенно выговорила Нонна.
— Как?! — оторопел Степа. Не хватало еще одной случайной жертвы. — Адрес! Быстро назовите адрес врача!
— Но я не знаю… честное слово. А что случилось?
— Как только ваш муж вернется, сразу пусть звонит врачу, чтобы тот не вздумал прикасаться к бутылке. А потом позвоните мне. Слышите?
— Но почему?
Степе ничего не оставалось делать:
— По нашим предположениям, в коньяке яд. Нам стало это известно сегодня. Все понятно? — Отключив трубку, в сердцах процедил сквозь зубы: — Вот тупая! Ей говоришь «нельзя», а она — почему да почему!
Переминаясь с ноги на ногу от нетерпения, Степа подождал, пока Вика обслужит клиента, затем ринулся к ней:
— Может, вы и женщину, отправившую коньяк, запомнили?
— Запомнила. Даже очень хорошо запомнила.
— Так-таки хорошо? — засомневался он. — У вас тут за день столько людей бывает, а вы всех запоминаете?
— Еще чего! — фыркнула Вика. — Я иногда только руки вижу, больше ничего. Но ту женщину запомнила, потому что я отказывалась паковать бандероли, мы долго спорили. Спиртное мы не принимаем, но она умоляла принять. Сказала, что могла меня обмануть, то есть запаковать бандероли дома, а не приносить открытые. Это действительно так, не буду же я проверять содержимое всех посылок! Потом она сказала, что дополнительно обернет коньяк в ватин, к тому же бандероли не придется перевозить в другой город, значит, вряд ли они разобьются. Я подумала, что клиент всегда прав, согласилась. Она попросила оставить тут коньяк, пока сбегает в магазин и купит ватин. Через полчаса вернулась, обернула коньяк в ватин. Вот и все. Не надо было принимать? Она так просила…
Степа, опершись о стол двумя руками, склонился к ней:
— Вы правильно поступили, поэтому не оправдывайтесь. А теперь взгляните на ту даму у окна в бордовом пальто. Это она отправляла?
Девушка, вытянув шею, некоторое время рассматривала Марию Федоровну, стоявшую к ним вполоборота. Потом разочаровала Степана:
— Нет, это не она.
— Точно не она? Это очень важно. Посмотрите внимательней. Мария Федоровна! — крикнул он. — Вы не устали ждать?
— Нет, нет, — вздрогнула та, повернувшись к ним анфас.
— Это была не она, — прошептала девушка. — Та женщина моложе, стройнее, правда, рост приблизительно такой же, но я могу и ошибаться. Потом, лицо у той не такое… старое. Хотя на ней были солнцезащитные очки, а на голове шарф… но все равно видно было, что она моложе этой.
— Не помните цвет шарфа? Фактуру? И во что одета была та женщина?
— Ммм… — вспоминала она. — Значит, шарф… кажется, желтый… или оранжевый… точно не помню. Из какой ткани он, тоже не могу сказать, но легкий. Да, из легкой ткани. Шарф из шерсти создает объем, но у той женщины он плотно облегал голову. А вот пальто я запомнила, темно-зеленое с пуговицами под цвет. Ткань букле. Да, если это важно, губы у нее были накрашены очень темной помадой… цвет такой… ядовитый. Кажется, фиолетовый… почти черный. Из-за этого у нее вид был… немного дурацкий.
— Вы уверены?
— Что вид был дурацкий? Абсолютно.
— Я не только об этом, обо всех приметах. Вы точно их описали?
— Бандероли я паковала совсем недавно, клиентов в тот день было мало. К тому же мне пришлось поспорить с ней. А еще она не взяла сдачу — больше пятидесяти рублей. Ну рубль, бывает, оставляют, ну два. А она, взяв квитанции, ушла. Я ее звала, чтоб забрала сдачу, но она махнула рукой и ушла.
— Скажите, что-нибудь особенное в той женщине заметили? Скажем, родинка, или шрам, или брошь. Может, пуговицы нестандартные…
— Нет, такого не приметила. Хотя… что-то меня тогда поразило, только я сразу и забыла. Мелькнуло что-то странное в ней, но меня отвлекли…
— Вика, умоляю вас, вспомните!
Она прикрыла глаза и потирала пальцами переносицу, однако усилия припомнить деталь или особую примету оказались тщетными. Девушка покачала головой:
— Извините. Что-то было у нее в руках или на рукавах, а вот что…
— Браслет? Кольца? Часы? — перечислял он.
— Нет, украшений вообще не было. Извините, я не помню.
— Жаль, — вздохнул Степа. — Если вдруг вспомните, то сразу звоните хоть среди ночи. Давайте я запишу номер.
Записав в ее блокноте свой номер телефона, Степа поспешил к Марии Федоровне:
— Пойдемте, все обошлось.
2
Город отличает одна особенность: что бы ни произошло, а жители уже в курсе. Уж неизвестно, откуда они добывают сведения, но добывают, обсуждают везде и всюду, разумеется, дают собственную оценку. Загадочные убийства в театре произвели ажиотаж и всколыхнули однообразную жизнь в городе. Молниеносно раскупались местные газеты в надежде, что там будут статьи на эту тему. А в газетах ни гу-гу.
Так и весть о загадочной смерти Виолина уже после полудня облетела всех служителей Мельпомены. Они перезванивались, делились тягостными впечатлениями и гадали — почему на театр напал мор, последняя это смерть или будут еще? Ушаковых отравили. И Галеева отравили. Как и отчего умер Виолин, известно не было, посему строились догадки. Аномальные события заставили призадуматься: вдруг следующим буду я!
Единственная, кто не знал о смерти Виолина, — Клавдия Овчаренко. К телефону она не подходила. Звонит и пусть себе звонит. Когда же звонки слишком долго не прекращались, она говорила в сторону аппарата:
