Татьяна Шахматова - Унесенные блогосферой

– Я все напишу. Все что нужно, приеду в отдел завтра. В восемь утра. Но сейчас я не могу, у меня девушка. В квартире. Ну вы понимаете… – скороговоркой проговорил я.

Боковым зрением я уже приметил, что Кирилл Михайлович Сандалетин пересекает наш двор, зажатый между девятиэтажными многоподъездными домами. Борис проследил за моим взглядом:

– Не эта, случайно, девушка? – кивнул следователь на долговязого доцента, протянул руку и, не успел я глазом моргнуть, схватил меня за остриженные волосы и словно попробовал их на ощупь.

– Вы определитесь, кто из вас девушка, – хмыкнул Борис, поднося свою руку к носу и презрительно кривясь от стойкого запаха профессионального геля, который еще вчера наложила мне на волосы Маргарита, чтобы удобнее прикрепить парик.

С ужасом я заметил на пальцах Бориса несколько блесток от лака, придававшего парику нужный оттенок, судя по всему, с парика блестки попали на собственные волосы. Позорный вид. Есть пределы человеческим силам. Переодевание я еще выдержал, но сейчас было уже чересчур.

– Как вы думаете, Борис, видео с пребыванием некоего субъекта S в квартире человека, которого он всячески дискредитирует и гнобит на людях, может стать доказательством необъективности субъекта S? Желательно, конечно, доказать проникновение в чужую квартиру в отсутствие хозяина, – выпалил я, прикинув, что времени у нас минуты 3–4, включая пересечение двора, подъем на лифте, звонок, топтание у двери, возвращение к исходной позиции у подъезда.

Интуиция следователя и интуиция поклонника Викиной красоты, задействованные одновременно, обеспечили Бориса практически экстрасенсорными способностями, и загадку он разрешил меньше, чем за 10 секунд.

– Этот пижон Викторию что ли донимает? – он сразу попал в точку.

– Хуже, чем вы можете себе представить, – мгновенно выпалил я.

Вручив в огромные ручищи следователя телефон, где хранилась наша с Сандалетиным страстная переписка, я вкратце изложил суть дела.

– Армия. Это он тебя запугивает? – хмуро поинтересовался Борис.

– Меня, – вздохнул я.

– Ничего вы своею записью в квартире не сделаете. Ерунда ваш план! −

Все так же хмуро сказал Борис и неожиданно добавил: – Сейчас, как только этот крендель войдет в подъезд, пиши ему про коврик и про ключ.

В этот момент я вдруг почувствовал леденящую дрожь от неприятного предположения. Рядом с Миллер я почему-то верил в то, что все происходящее непременно достигнет желаемого эффекта. Однако под воздействием трезвомыслящего Бориса, привкус абсурда стал невыносим, как пересоленый суп. Я попытался представить себя на месте Сандалетина и отчётливо понял, что я бы в квартиру не вошел ни за что. Как бы хозяйка не задерживалась, дождался бы снаружи.

– Свой ключ отдаешь мне, а сам заходишь в квартиру сразу после меня, – продолжал Борис, попутно извлекая с заднего сидения синий китель.

Попросив о помощи, отнекиваться было поздно.

– А если Сандалетин останется ждать снаружи? – спросил я, указывая на долговязую фигуру, появившуюся у подъезда.

Борис скользнул по герою беглым взглядом, продолжая упаковываться в форму.

– Вряд ли. Модничает, я смотрю, ваш Санадлетин: полупальтишко, ботиночки на тонкой подошве. Нет, на улице он долго не прождет.

– А если в подъезде останется? – не унимался я, с ужасом понимая, что на кон этой игры поставлено слишком много чужих фишек.

– Такой гусь не останется. Западло ему в подъезде стенки подпирать. Пиши уже свое смс, – приказал Борис, и я нажал «отправить», надеясь, что реализм возьмет верх над стихией абсурда.

Глава 18

Иногда лучше жевать, чем говорить, а особенно писать

Взвешивай свои поступки, пока этим не занялась Фемида

– Если все вокруг становится одноразовым, то и человек рано или поздно станет одноразовым, – пробормотала Вика, осматривая юбку, разошедшуюся по шву, после моего вчерашнего перфоманса в духе «Основного инстинкта».

Тетка сунула мне под нос бирку «Dolce&Gabbana». В брендах я не разбираюсь совсем, но про D&G, конечно, слышал, и судя по злобно раздувающимся ноздрям Вики это была не подделка, во всяком случае, заплачено за юбку было как за подлинник. Именно по состоянию юбки, она и поняла, что в ее отсутствие произошло что-то выходящее за границы добра и зла.

– Ты еще и Бориса сюда втянул! И как по-твоему я буду все это расхлебывать? – причитала Вика, слушая подробности. – Скажи-ка, дорогуша, – вдруг сощурилась она. – Я тебя просила держаться от Миллер подальше?

– Вика, она хотела помочь… – начал я.

– Я просила тебя? – зло перебила она.

– Просила, но…

Виктория не дала мне договорить, сорвавшись на крик:

– Что она тебе рассказывала? А? Про Пигмалиона рассказывала? Про Галатею? Про акт творения?

– Вообще-то нет, – честно соврал я, так как про все это слышал только от девочек, а не от самой Миллер.

– Значит, расскажет еще. Только она не Пигмалион никакой. Она кукловод. Ей нужно зрелище, представление. Что ты, говоришь у нее было? Камера? Ну да, конечно! Камера и мой родной племянник в кудрях и юбке. И главный придурок нашего факультета у меня в квартире. Браво, Ада Львовна!

Вика волчком завертелась по комнате. Насчет одного она точно была права – это то самое слово, которое я никак не мог подобрать. Кукловод. Конечно, в отличие от творца-Пигмалиона, кукловод держится в тени.

– И что из того? – недоумевал я. – Миллер с нами по пути. Ей тоже мешает Сандалетин.

Я был зол на Вику, отказываясь понимать ее упорство.

– Вместо того, чтобы орать на Миллер по телефону и обзывать старой извращенкой, надо было ей спасибо сказать, – добавил я.

– Переживет, – усмехнулась тетка. – Интересно, ей-то чем Сандалетин помешал?

– Она не сказала, – вынужден был признать я.

– Вот именно, – со вздохом произнесла Вика, усаживаясь к форточке с сигаретой. – Откуда Аде Львовне стала известна история с книгой Милашевского, и то как я опростоволосилась?

– Она утверждает, что дружила с Милашевским, и он сам говорил, что отдал материалы для фиксации авторства.

Стеклянными глазами Вика смотрела вперед, как Тутанхамон с крышки саркофага.

– Ну, может и правда, – наконец отозвалась она.

Кажется, здравый смысл возвращался в эту кудрявую голову.

– Город маленький. Такое шило в мешочке нашего научного мира не утаишь… А ты действительно думаешь, что Сандалетин спутал тебя со мной?

– Если бы не спутал, он не поддался бы на уловку с ключом.

Вика наконец-то улыбнулась, а то я уже заподозрил, что разыгравшаяся паранойя помешает ей оценить красоту нашей с Миллер игры.

– Рассказывай, – приказала она, устраиваясь с чашкой чая на диван.

Но наша Бейкер-стрит, а, точнее сказать, наш проходной двор, имел на этот вечер свои планы. В дверь позвонили.

– Извините, я думал, что она утром прилетела, – на пороге снова стоял Вадим, по случаю ночного времени в очках с более светлыми, но все же не вовсе прозрачными линзами, которые теперь совершенно не препятствовали прожигать собеседника взглядом до самых потаенных душевных уголков. Этим наш гость и занялся незамедлительно, как только я открыл дверь: прожег.

– Кто там? – сонно промямлила тетка, из комнаты.

Однако вампир не смутился этим слабеньким голоском и прошагал в комнату, коротко буркнув мне «спасибо».

– Черт, – услышал я за своей спиной голос Вики, – это все дорога, я почти не спала. Подождите пять минут, я сейчас.

Пропуская ее в ванную, Вадим улыбнулся, как будто смял забытую на лице маску.

– Что такое выездная социология? – решил полюбопытствовать я, раз уж все равно остался с нежданным гостем наедине.

Он удивленно склонил голову набок и взглянул на меня с недоумением, как смотрит ловчий беркут, которому внезапно сняли с головы его клобучок. Через секунду беркут сориентировался и улыбнулся, просияв ровными, явно отбеленными зубами.

– Это ваша тетя вам так сказала? – обратился он ко мне как дяденька-профессор к десятилетнему мальчику-гимназисту. Этим вампир выбесил окончательно.

– Допустим, – сказал я, не особенно стараясь скрыть свои эмоции в адрес вампира.

– Знаменитая дедукция в действии?

Я решил отыграться за его тон. Вообще-то я не люблю умничать, но это был тот редкий случай, когда занудства не бывает много.

– Конан Дойль ошибся, – сказал я, выдержав паузу. – В романе он назвал дедукцией не то, что на самом деле ею является. Дедукция – это логическое действие от общего к частному. Дойль имел в виду индукцию, которой пользуется также и его детектив, то есть действие от частного к общему.

Мне удалось добиться эффекта: одна бровь вампира медленно искривилась удивленным полукругом, он пригляделся ко мне, как натуралист к новому виду гусеницы.

– Многие теперь повторяют за писателем эту ошибку… – допилил я.