Мастер жестокости - Николай Иванович Леонов
Глава 19
Близилось Восьмое марта. Это чувствовалось по весенней капели и все чаще появляющемуся солнышку. О приближении Международного женского дня свидетельствовали и лица коллег женского пола, сияющие в ожидании праздника, а также то, что руководство стало отменно вежливым и при встрече спрашивало, как «вообще» дела.
– Олегыч, ты у нас самый представительный, воспитанный, у тебя такой богатый словарный запас, – как всегда, грубо льстил шеф. – Ну что тебе стоит? Я тебе, так и быть, отгул дам. А мы уже все купили – мимозы, шампань, кондитерку… ну возьми на себя, ну хотя бы…
Далее предлагались разнообразные варианты поздравления, в зависимости от насущных нужд отделения – от доярок местной молочной фермы до замглавы администрации по жилищным вопросам.
И приходилось – делать нечего, – бросать все дела, ковылять по указанному адресу, вежливо, а то и в стихах, восхвалять внешность, отзывчивость и неизменную готовность помочь тех, кого он поздравлял, получать сальные поцелуи (хорошо, если в щечку), двусмысленные предложения, а то и принимать участие в стихийных попойках с бальными и современными танцами.
И на этот год Даниил попытался избавиться от почетной обязанности, и снова тщетно.
– Нога болит, – угрюмо сообщил он.
И снова его попытка увильнуть от просьбы начальника была тщетной.
– Ну так тебя никто плясать не просит. Сгоняй до судейских, с утречка, чтобы на обед не попасть. Поздравишь – и мухой назад. А я тебе даже машину дам…
– В смысле? – приятно удивился Счастливый.
– Ну отвезет тебя водитель, а там, как освободишься, позвонишь – заедет и заберет. Если надо, то и выручит. По рукам?
«При таких раскладах почему бы и нет», – подумал Даниил и кивнул в знак согласия.
В назначенный час участковый инспектор Д. О. Счастливый, причесанный и отутюженный, был высажен перед подъездом здания райсуда. Водитель, критически окинув его взглядом с ног до головы, критически же хмыкнул и заметил, что зря он так:
– Олегыч, в таком виде сюда не суйся. Сожрут тебя живьем или, того хуже – женят.
– Я не могу жениться, я нездоров, – усмехнулся Счастливый.
– Да объяснишь им, как же. Ладно. Короче, я тут неподалеку, звони, если выручить надо, – предложил он и, взяв с заднего сиденья автомобиля продолговатый, булькающий и завернутый в газету предмет, сунул его в карман и отправился в помещение для караула.
Поскольку было все-таки утро и до обеда – и, соответственно, первых тостов – было еще далеко, в суде визит участкового прошел мирно. Председатель приятно удивилась цветам и конфетам, радушно напоила его чаем и проводила с миром, предложив заходить, если что.
Для дамского контингента канцелярии просто подарков было, по обычаю, недостаточно. Из сейфа все-таки были извлечены домашние настойки и коньяк, и сопровождаемые фразами и междометиями: «ну мы по чуть-чуть, чисто символически, работать же еще», «тс-с-с-с», «все-все» и так далее – были водружены на стол. Женщины различных возрастов и степени побитости жизнью радостно щебетали о том, что отказа не примут – обидятся, к тому же в канцелярии появилась пара новых персонажей, не знакомых еще с гендерной политикой красавца-участкового. В итоге времени на поздравление потрачено было гораздо больше, чем предполагалось.
Водитель не протестовал. Он прочно обосновался в караулке, среди друзей и единомышленников исключительно мужского пола, поэтому лишь невнятно пожелал Счастливому удачи и с многозначительным видом напомнил о том, что «если что, я здесь».
Осталось заглянуть к приставам.
«Странно, почему это я тут никогда не был, – удивленно соображал Даниил, – вроде бы участковых приставы всегда припрягают вести воспитательные беседы, ну, скажем, о необходимости платить алименты…»
Он вспомнил своих «клиентов» – Мерецко, Марина и Илясова, – и поежился.
«А ведь в самом деле, в нашем районе нет долгов по алиментам. Неужто данные замалчивают? Да нет, вряд ли. Мамашам-то рты не заткнешь. Может, тут все крайне порядочные, кроме моих трех…»
Размышляя таким образом, Даниил зашел в старый особняк судебных приставов, выяснил путь к начальнику, поднялся на второй этаж и остановился у филенчатой двери с табличкой «Начальник отделения – старший судебный пристав». В коридоре было людно, он сел на свободное, четвертое от двери, кресло.
Обитательнице этого кабинета полагался самый щедрый подарочный набор: помимо розы на толстом колючем стебле, имел место пакет, в котором присутствовали коробка конфет, бутылка шампанского и сувенирный комплект из двух бокалов.
«Интересно, что за чудо-богатырь женат на главном приставе района? Иначе с чего бы два бокала…»
Времени на праздные размышления было предостаточно. Сновали туда-сюда местные сотрудники, потом прибыла телевизионная группа, а простые смертные посетители – три посетительницы и Счастливый с розой и пакетом, – сидели, как паиньки, и терпеливо ждали своего часу.
От нечего делать Даниил принялся рассматривать своих соседок. Это оказались интересные особы.
Ближе всех к двери сидела – прямо, аки шест проглотив, – худосочная, даже изможденная девица тургеневского вида. Глаза у нее были поразительные, словно с картины работы Нестерова, не менее: небесно-чистые, хотя и запавшие. Втянутые щеки с нервным клюквенным румянцем, длинная шея с намотанной косынкой и длинная, пусть и в три волоска, коса. При виде нее в памяти всплывал подзабытый термин «чахоточная». Облачена дамочка была в платье, которое ей совершенно не шло, к тому же висело на ней, как на швабре.
«То ли так уж похудела, то ли вообще с чужого плеча вещица», – подумал участковый.
Вторая была проще, понятна и пряма, как башня. Блондинка с длинным, но красивым, смутно знакомым лицом, среднего роста, тонкая и гибкая. Облачена в скромный, вызывающе дорогой костюм, из-под манжеты поблескивают платиновые часы. Сидит в айфоне, что-то почитывая и совершая при этом хватательные движения пальцами с нарочито коротко остриженными, точно обрубленными ногтями. На кончике изящной – не более тридцать шестого размера – ступни болтается итальянская туфелька из кожи единорога.
«Нормально. Это в марте-то, в Подмосковье… Любопытно, что она забыла у пристава, ей-то деньжата считать не приходится».
Третья была пышная – о таких еще говорят «роскошная» – женщина с царственной осанкой и такой вызывающей красоты, что глаза ело. Голову, как корона, обвивала толстая темно-русая коса. Лет ей могло быть как двадцать, так и сорок, это сокровище из тех, которых не меняют ни возраст, ни материнство, даже неоднократное. Одета более чем скромно, но смотреть на нее было неловко, как будто она голая тут сидит, такая