Поправка на ветер - Марта Яскол
– Хорошо, – кивнул Петраускас. – Мы постараемся проверить вашу версию. Вот мой домашний телефон. Если узнаете еще что-нибудь, или появится новая идея, звоните мне в любое время.
– Только постарайтесь сделать это аккуратно, не привлекая лишнего внимания, – посоветовала Маруся. – Шумиха в любом случае не нужна, правда? Город и без того взбудоражен… Ошибка не исключена, а если мы не ошибаемся, то обязаны сделать все возможное, чтобы не спугнуть преступника. Согласны?
– Согласен, – кивнул Петраускас, – вы правы. Маетэ рацию – так, кажется, говорят украинцы?
– Так. Хотя в том, что у меня есть рация, меня еще не подозревали…
Она хотела рассказать Янису и о ночном преследователе, но передумала. Артемьев уверял, что никого не видел: может, ей и вправду померещилось? Хорошо еще, что за ней не привидение гналось, а то обойтись для успокоения нервов чаем с рижским бальзамом по маминому рецепту вряд ли бы удалось…
* * *
«Голос Чкаловска» опубликовал в колонке криминальной хроники фотографию Эльзы Буткуте. Снимок в газете походил на сильно увеличенное фото для документов. На снимке у Эльзы была не поразившая Марусино воображение стрижка «сэссон», а другая прическа: волосы, открывая лоб, мягкими волнами спускались на плечи.
Чем дольше Маруся смотрела на это фото, тем больше ей казалось, что девушка на нем ей кого-то напоминает. Кого-то с такими же разрезом глаз, высоким лбом, прямым носом и четко очерченными губами… Где она могла видеть такое лицо? На фотографиях? Да-да, на старых выцветших фотографиях… в фотоальбоме, который они смотрели вместе с Данутой!
«Марыся, смотри, что я нашла на антресолях! Наверное, осталось от прежних хозяев квартиры. Правда, по этим фотографиям можно изучать моду тридцатых годов?..»
Данута кладет на журнальный столик перед сидящей на диване Марусей старый фотоальбом в потертой бархатной обложке, и они обе бережно переворачивают пожелтевшие страницы. Одна женщина появляется на фото чаще других… На некоторых фото рядом с этой женщиной сидит или стоит девочка лет девяти-десяти с большим бантом в темных локонах. Судя по внешнему сходству, это мать и дочь.
Картинка перед глазами была настолько отчетливой, как будто Маруся снова видела и слышала живую Дануту. На глаза навернулись слезы…
Фотографии из старого альбома сделаны в начале тридцатых годов. Парикмахерше Эльзе было около тридцати, значит, оказаться той девочкой с бантом она никак не могла. Но та девочка вполне могла быть матерью Эльзы…
Похоже, круг замкнулся. Убийство Эльзы, несомненно, имело отношение к двум предыдущим. Но какое? Сейчас-сейчас… Ответ где-то близко, она его вот-вот нащупает… Если Эльза была дочерью девочки со старых фотографий, то есть членом семьи, которая когда-то жила в Данутиной квартире, она могла знать о спрятанных в камине драгоценностях. Не за ними ли она приехала в Чкаловск? Но ее опередил убийца. А он откуда узнал о кладе в камине?
У Маруси взмокли ладони. Она еще не понимала, как из разрозненных кусочков сложить целостную картинку, но чувствовала, что стоит в шаге от разгадки…
В следующее посещение пана Казимира Маруся выполнила данное ему обещание и рассказала о том, что убийца, по всей видимости, еще раз побывал в квартире Дануты. Пан Казимир, разумеется, пришел в ужас и стал задавать вопросы, на которые она не могла ответить: как продвигается следствие и когда милиция наконец найдет упыря, который лишил жизни бедную девочку…
– Однажды вы уже помогли следствию, пан Казимир, – сказала Маруся, – когда рассказали о мужчине в темном плаще. Можете помочь еще раз? Данута говорила, что вы – один из немногих, чья семья жила в этом доме еще до войны. Вы помните, кто тогда жил в соседней квартире?
– Помню. – Пан Казимир посмотрел в окно, как будто надеясь увидеть там кусочек своего прошлого. Взгляд его стал невидящим, и Маруся поняла, что он пытается перенестись на сорок лет назад. – Это было премилое семейство. Очень приличные люди, вежливые такие, интеллигентные… Отец, мать и двое детей, мальчик и девочка. Густав и Грета. Только они не были нашими соседями, мы жили на первом этаже, а Фишеры занимали всю эту квартиру, тогда она еще не была разделена на две. Герр Фишер был банкиром, фрау Фишер занималась домом и детьми. В середине тридцатых Густаву было лет двенадцать, Грете – семь.
«Значит, маму Эльзы могли звать Гретой, – подумала Маруся. – А как Эльза стала Буткуте? Да очень просто: судя по окончанию фамилии, побывала замужем и носила фамилию мужа. Была бы она Буткайте, это означало бы, что ее мама в свое время вышла замуж за какого-то Буткайтиса… Ну или как-то так, в образовании литовских женских фамилий еще попробуй разберись!»
– Семья Фишеров была богатой? – спросила она.
– Я бы сказал – обеспеченной. Вхож я к ним не был, но по всему было видно, что они ни в чем не нуждались. Одежда, украшения… У них даже был собственный автомобиль.
– А что случилось с ними потом?
– Густав погиб на фронте… А после войны, когда наш город, как и все эти земли, отошел Советскому Союзу, я Фишеров уже не видел. Возможно, они уехали в Германию, или их переселили, тогда многих немцев переселяли. – Быть может, вы что-то знаете об их дальнейшей судьбе?
– Ничего, – покачал головой пан Казимир. – Ничего не знаю. Никого из них я никогда больше не встречал…
* * *
Выйдя от пана Казимира, Маруся направилась на переговорный пункт. Ей казалось, что, стоит только услышать мамин голос, все мысли, которые беспорядочно бродят в голове, сразу выстроятся в нужном порядке. Маме она, конечно же, ни слова не сказала о проблемах, решению которых вот уже больше месяца посвящала все свое свободное, а иногда, что греха таить, и не совсем свободное время. Передав родным кучу приветов и поцелуев, Маруся повесила трубку. Приоткрыв одной рукой дверь кабины, она другой запихивала в сумку книгу, которую читала в ожидании вызова. Дверь соседней кабины тоже была приоткрыта. До Маруси донесся обрывок разговора. Невидимый говоривший успокаивал собеседника – или собеседницу – и обещал приехать, как только покончит с делом, а это, мол, произойдет уже скоро.
– Да. Недолго. Все, сейчас время кончится, – сказал он.
Дверь соседней кабины хлопнула, Маруся выглянула из своего укрытия, но успела заметить только стремительно удаляющуюся мужскую фигуру. Она и сама не знала, почему ее насторожил этот невинный разговор. Наверное, интуиция развилась уже до такой степени, что реагировала на малейшие раздражители…
– Четвертая кабина. Сколько я должна? – спросила она, подойдя к окошечку оператора.
– Вы перепутали, –
