Тайна старой графини - Наталья Николаевна Александрова
Что же делать?
Самое ужасное, что проклятая пуговица осталась у жены, и она может вертеть им как заблагорассудится!
Но ведь он не убивал Муратова!
Как же пуговица попала на место преступления?
Этому может быть только одно объяснение: Петра кто-то подставил…
Тут в его раздумья ворвался нетерпеливый голос водителя:
– Так куда же мы все-таки едем?
– Домой… – повторил Петр, но тут же сообразил, что домой ехать нельзя: после вчерашнего ему совершенно не хотелось встречаться с женой. Причем это чувство, несомненно, было взаимным.
Потом он вспомнил, что оставил свою машину возле заведения «Последний приют». Так что неплохо бы для начала поехать туда и забрать свой автомобиль.
Он назвал водителю этот кабак, и тот вспомнил, где он находится.
Машина снова плавно тронулась, а Петр вернулся к своим так неожиданно прерванным размышлениям.
Его кто-то подставил.
Кто-то подбросил его пуговицу на место преступления.
Но для начала этот кто-то должен был отрезать эту пуговицу от его пиджака. Точнее, даже не отрезать, а оторвать – ведь эксперт легко определит разницу.
Утром, уходя из дома, Петр внимательно оглядел себя в зеркале – и тогда все пуговицы были на месте, он не мог не заметить такой непорядок в одежде.
Значит, пуговицу могли оторвать в течение дня, на канале.
Пиджак он на работе не снимал – значит, тот, кто оторвал эту пуговицу, должен был подойти к нему совсем близко. Как говорится, на расстояние телесного контакта.
И конечно, это могла быть только женщина.
Причем…
Закончить свою мысль Петр не успел, поскольку машина остановилась, и водитель проговорил, повернувшись к нему:
– Приехали!
Действительно, машина стояла перед вчерашним непритязательным заведением.
Правда, сам кабак был еще закрыт по утреннему времени, и машины Петра перед ним не наблюдалось.
Приглядевшись, Петр увидел знак «стоянка запрещена», вспомнил, что именно под этим знаком поставил вчера машину, и сообразил, что автомобиль эвакуировали на штрафную стоянку.
– Может быть, все-таки домой… – неуверенно протянул Петр, оглядев пустынную улицу.
– Ну, все, – проговорил водитель, увидев растерянное лицо пассажира. – Давай сперва рассчитаемся.
– Само собой… – Петр достал из кармана бумажник, открыл его и убедился, что он пуст. В нем не было ни наличных, ни, что еще хуже, банковских карточек.
Только теперь он понял, почему любвеобильная фея так легко перенесла их внезапную разлуку. У нее было чем утешиться.
– Ах сука! – проговорил он, ни к кому не обращаясь.
– Я жду, – напомнил о себе водитель.
– Да, я сейчас… – забормотал Петр, – одну секунду…
– Да хоть две.
– Понимаешь, друг, меня баба обчистила… – лепетал Петр, – вытащила все деньги…
– Знакомая история, – без всякого сочувствия отозвался водитель. – Каждый второй мне такое рассказывает. Только это – твои проблемы. Пока не рассчитаешься, из машины не выйдешь.
– Я часы отдам… – проговорил Петр, но тут он почувствовал непривычную легкость на запястье и осознал, что дорогой швейцарский хронометр разделил судьбу наличных и карточек.
– Ну, и что будем делать? – протянул водитель, и в голосе его зазвучала угроза.
– Да ты не волнуйся, друг… – лепетал Петр, – я рассчитаюсь… я непременно рассчитаюсь…
– А я и не волнуюсь, – ответил водитель. – Это тебе нужно волноваться… – и он открыл бардачок.
– Не надо… – Петр не видел, что водитель достает из бардачка, но заранее испугался. – Поедем домой, мне вынесут деньги… – и он назвал свой адрес.
Водитель не стал спорить и вскоре доехал до дома Коваленко.
Остановившись неподалеку от подъезда, он вышел из машины и вместе с пассажиром подошел к двери дома.
Петр тяжело вздохнул, покосился на водителя и дрожащей рукой нажал на кнопку домофона.
К счастью, ответила не жена, а домработница.
– Валентина, – проговорил Петр, чувствуя себя хуже некуда, – вынесите, пожалуйста, пятьсот рублей, я вам потом отдам… мне за машину нужно заплатить…
– Семьсот, – поправил его водитель.
– Побойся бога! – возмутился Петр, – ты максимум на четыреста наездил!
– А мои нервы?
– Семьсот… – с тяжелым вздохом произнес Петр в домофон.
Валентина оглядела его без всякого изумления, видно, Катька уже просветила ее. Она не стала ахать, охать и заигрывать с ним, как делала это раньше. Такие отношения установились у них с тех пор, как Валентина стала находить на его одежде чужие женские волосы и следы губной помады. Это еще при матери было, когда Катька уезжала куда-нибудь с ребенком. Валентина всегда его покрывала, а он за это похлопывал ее по плечу и дарил какую-нибудь ерунду вроде рекламного флакончика духов, такого добра на канале было навалом.
Даже консьержка Раиса при виде его презрительно поджала губы, но уж на нее-то ему плевать!
Он прошел впереди Валентины в квартиру, где царила тишина, никто не вышел в прихожую, не слышно было из комнаты сына ни музыки, ни звуков компьютерной игры.
– Ванну! – приказал Петр, сбрасывая Валентине на руки пальто. – И кофе, и поесть чего-нибудь…
Его слова прервал странный звук. Это его пальто глухо плюхнулось на пол.
Ругнувшись бессильно, Петр прошел в комнаты, Валентины в прихожей уже не было.
В спальне его ожидала пустая половина платяного шкафа. Свои вещи он нашел в кабинете – бывшем кабинете матери, который после ее смерти стал его. Но, как оказалось, ненадолго. На полу стояли три уложенных чемодана и портплед для костюмов и смокинга. Вот как… Все, значит, собрала…
Ему захотелось выругаться, затопать ногами, разбить что-нибудь. Но не было сил, совсем никаких.
– Ванна готова, – сухо сказала Валентина, появившись в дверях кабинета. Он побрел в ванную, спотыкаясь и волоча ноги, как старик, на которого давит груз прожитых лет.
От горячей воды чуть полегчало, и Петр решил подумать над тем, как же он дошел до такой жизни, когда его презирает собственная домработница. Ничего, с ней-то он посчитается.
Для начала он вспомнил, о чем они разговаривали с Муратовым перед тем, как того убили. Накануне они со стариком сильно поругались. Старый осел кричал на него и стыдил, вспоминал мать. Петр тогда озверел, ему эти воспоминания – нож острый, до тридцати пяти лет водила его мать на коротком поводке, не давала никакой самостоятельности, в грош его не ставила. Он наорал на Муратова, послал подальше, пригрозил, кажется. На том и расстались.
Однако, поразмыслив в спокойной обстановке, Петр понял, что простыми угрозами он ничего не добьется. Старик упрям, к тому же двадцать процентов акций – это не пустяк, это не дурища Фира с ее несчастными пятью процентами и даже не Бубенцов. Муратов будет мутить воду, настраивать против него акционеров.
Противно это признавать, но за ним могут пойти все те люди, которые ценили и уважали его
