Фридрих Незнанский - Сезон охоты на коллекционеров
— Охотничий нож, — утвердительно сказал Турецкий.
— Да, именно охотничий. Тихий и эффективный способ убийства…
— А как со следами? — поинтересовался Турецкий.
— Это уже вопрос ко мне, — вмешалась Ирина. — Я читала отчет криминалистов. На месте преступления обнаружены следы обуви самого убитого, размер сорок первый, бегуна — у него сорок седьмой размер обуви и неизвестного лица — сорок четвертый. Поскольку следов сорок четвертого размера не счесть, и они находятся рядом со следами убитого сначала на дорожке, потом их цепочка тянется по траве, когда он тащил тело в кусты, и рядом с убитым, то несомненно принадлежат убийце.
— Вы закончили, Ирина Генриховна? — вежливо спросил эксперт. — Может, вам будет интересно знать: в ране я нашел темно-русый волос длиной десять сантиметров.
— Француз — брюнет…
— Вот именно.
— А спортсмен? Может, он наклонялся над трупом? — это уже Катя вошла во вкус медицинской экспертизы и решила продемонстрировать свой интерес как член команды.
— Спортсмен шатен, к тому же у него совсем короткая стрижка.
— А клетки эпителия на обнаруженном волосе есть? — Катя во что бы то ни стало хотела привлечь внимание эксперта умными вопросами.
— Есть.
— Тогда вам удастся определить код ДНК с этого волоса!.. — торжествующе воскликнула Катя.
— Да. Но это уже не сегодня, — усмехнулся одними уголками рта Теодозий Иванович.
— Все, конец рабочего дня, — объявил Турецкий.
— Скорее ночи, — Теодозий Иванович стал стягивать с рук перчатки и подошел к крану мыть руки. Катя последовала за ним.
— А вы молодец, — похвалил ее эксперт. — Без вас мы так бы и мучились в догадках, почему жертва не оказывала сопротивления.
— Может, мне поступить к вам в помощники? Как у вас с вакансиями? — игривым тоном заговорила Катя.
Теодозий Иванович смущенно опустил глаза и глухо сказал:
— У нас полный комплект. К сожалению…
Когда эксперта доставили домой и всей компанией вернулись во двор Турецких, Катя сияла:
— Вы слышали? Он сказал: «К сожалению».
— Ну и что? — пожала плечами Ирина. — Это он из вежливости. Чтобы не сказать прямо, — никто в вас не нуждается.
— Ты, Ирка, пессимистка. Он явно сожалеет, что для меня нет места.
— Я — реалистка. Хотя Теодозий Иванович сегодня соизволил даже дважды улыбнуться. Что ему несвойственно. Считай это своей победой.
Катю усадили в ее машину, и она лихо газанула с места.
— Романтическая у нас сегодня с тобой ночка, женушка, — обнял за плечи Ирину Турецкий. — Надеюсь, наша ночная экскурсия поможет тебе в составлении психологического портрета убийцы.
— Только не сейчас… — во весь рот зевнула Ирина. — Я уже с ног валюсь.
— Тяжелую ношу взвалила ты на себя, дорогая. Все-таки я был гораздо спокойнее за тебя, когда ты была только учительницей музыки.
— Шурик, но ведь мы теперь вместе днем и ночью! Представляешь, как это укрепляет наш союз?
— Я так долго не выдержу… — пессимистично заявил Турецкий. — После рабочего дня варить картошку, а потом полночи проводить в морге. Это выше моих сил.
— Но зато как интересно!
— Ты вроде бы спать хотела, душа моя? Так иди в кроватку…
Турецкий ласково шлепнул жену и покачал головой. Он никогда бы не подумал, что Ирка променяет музыку на ночные бдения в морге.
13
Тонкий аромат кофе щекотал ноздри, и гость невольно взглянул на приоткрытую дверь в глубине зала. Створка двери распахнулась и появилась молоденькая девушка, продавец галереи Сати, — так обратилась к ней Лариса Владимировна.
— Спасибо, дорогая, — улыбнулась хозяйка галереи. Девушка сделала легкий книксен, и гость подивился манерам девушки.
— Пожалуйста, угощайтесь, у нас хороший кофе, — тем временем подала чашечку гостю Лариса Владимировна.
— Запах изумительный… И вкус восхитительный, — подтвердил гость, сделав осторожный глоток, так как боялся обжечься. — Я кофе вообще-то не пью, только изредка себе позволяю.
— Да и я не злоупотребляю. Но обожаю его аромат. Так что раз в день позволяю себе… Ну, продолжим наш разговор. Так вы говорите, что ваша мама часть отцовской коллекции передала в дар Историческому музею?
— Да, это было лет тридцать назад. Просто в свое время, я имею в виду послереволюционное, семью моего деда сначала уплотнили, а потом и вовсе выселили из флигеля при Румянцевском музее. Так что из пятикомнатной квартиры мы попали в коммуналку, где нам выделили две комнаты. Я родился уже в этой квартире. Оставалось много прелестных вещиц, которые мама хранила в память о своем отце. Он же был не только хранителем музея, но и профессором. В молодости ездил в экспедиции, кое-что из того, что музей не принимал, не хватало места в фондах, ему пришлось держать у себя, в надежде, что музею дадут новые помещения и он сможет пополнить его коллекцию. Но в Гражданскую войну он умер от тифа, и моя бабушка, конечно, уже не думала ни о какой коллекции. Нужно было выживать, спасать детей. Прошли годы, дети выросли, а тут война. В военные сороковые они эвакуировались всей семьей и вернулись в Москву только в сорок четвертом. Удивительно, что уцелела и их квартира, и все имущество. Когда умерла бабушка, мама решила, что в квартире слишком тесно, и предложила часть коллекции Историческому музею. Безвозмездно… Теперь я похоронил и маму. У меня семья, двое детей, у нас по-прежнему две комнаты в коммуналке. Стало совсем тесно. Вот я и хочу предложить вашей галерее кое-что из дедушкиной коллекции.
— И что же вы можете предложить? — Лариса Владимировна отставила чашечку на блюдце и устремила свой внимательный взгляд на внука профессора. В его облике угадывалась порода: благородное, немного удлиненное лицо, большие умные глаза, нос с горбинкой, губы немного узковаты, но красивого четкого рисунка. Небольшие холеные руки свидетельствовали о том, что гость скорее всего занимался умственным трудом.
— А чем вы занимаетесь, если не секрет? — спросила она.
— О, простите, вот моя визитная карточка.
Лариса Владимировна прочитала: «Иван Всеволодович Попович. Главный редактор журнала «Культурное наследие».
— О боже, теперь мне особенно приятно наше знакомство. Я видела всего три номера вашего журнала, но они произвели на меня сильное впечатление. А когда я смогу посмотреть вашу коллекцию?
— Я принес флэшкарту с записями. Мы можем посмотреть прямо здесь на компьютере с моими комментариями.
— Прекрасно! Сати, включи ноутбук, будь добра.
Они перешли в небольшой кабинет Ларисы
Владимировны, и Иван Всеволодович вставил флэшкарту.
— Эта тема — русское народное искусство. Если бы не нужда в деньгах, я бы тоже отдал эту коллекцию в дар Историческому. Но у меня сыновья поступают в институт, нужны деньги на подготовительные курсы, а потом и на обучение.
— Я понимаю… — улыбнулась Лариса Владимировна, видя смущение гостя. — Нам предлагают художественные ценности на продажу разные клиенты, в том числе и те, кто не испытывает особой нужды в деньгах.
На экране замелькали фотографии, Попович комментировал их тихим голосом.
— Здесь домовая резьба по дереву… Предметы быта… А эти фигурные доски — формы для пряников.
— Как интересно! — воскликнула Лариса Владимировна. — Я никогда не видела ничего подобного.
— Эти доски сделаны из мягких пород дерева — липы и березы. Они хорошо поддаются резьбе. Вы знаете, с пряниками в России связывались многие старинные предания и обычаи. Ни одно событие не обходилось без них — ни грустное, ни веселое. Есть предание, что пряники обладают целебными свойствами. Обладали… Не знаю, по какой рецептуре их готовят сейчас. Скорее всего, по упрощенной, так что вряд ли они теперь целебные, — улыбнулся Попович.
— Это все очень интересно, — задумалась Лариса Владимировна. — Но, согласитесь, предметы вашей коллекции на любителя. Я думаю, это вызвало бы интерес у иностранцев, любителей русской старины. Вы мне всю коллекцию показали?
— Эту всю. Здесь тридцать два предмета.
— Впечатляет. А есть еще что-то?
— Да, есть еще шитые пелены. Их мой дед в Гражданскую войну вывез из Украины. Фактически спасал под носом у большевиков. Когда разорялись церкви, выносились иконы и церковная утварь. А пелены просто валялись под ногами. Поскольку большевики в них не видели ничего ценного. Во время одной такой поездки мой дед подхватил в поезде тиф. Его вынесли на станции Белоцерковка, там он и умер…
— У вас есть фотографии и пелен?
— Да, но я уже консультировался с искусствоведами. Эти покровы более позднего периода, конца восемнадцатого, начала девятнадцатого веков. Скорее всего, они украшали стены храмов.
— Ранее у них предназначение было и другим, их возлагали на гробницы.
