Барбара Вайн - Книга Асты
Почему Ропер выбрал для отъезда довольно позднее время — одна из загадок. Он уже уволился, ему не нужно было идти на работу, никаких дел по дому. В соответствии с расписанием Большой Восточной железной дороги на июль 1905 года в течение дня до Кембриджа отправлялось много поездов. И Ропер мог бы сесть на двенадцатичасовой поезд, а если бы захотел ехать без остановок, то в двадцать минут первого шел поезд до Сент-Панкраса, который прибывал в Кембридж в половине второго. Он также мог выбрать поезд в половине третьего, который делает всего две остановки по пути в Кембридж, и уже без десяти четыре был бы на месте.
Не следует забывать, что с ним ехал маленький ребенок, которому надо ложиться спать в половине седьмого вечера. Однако Ропер выбрал поезд, который прибывает на место назначения в шесть часов тридцать четыре минуты, а с учетом, что придется ждать еще два часа, в Кембридж они прибудут только без двадцати десять. Без сомнения, у него были на то причины.
Часов в восемь утра малышка Эдит спустилась на кухню, где Флоренс накормила ее завтраком. Это было обычным делом, что совсем не радовало девушку, которой предстояли работа по дому и поход за покупками. То, что миссис Ропер и миссис Гайд не появились вместе с Эдит, нисколько не удивило Флоренс — они частенько спали до полудня. После завтрака она умыла, переодела девочку и отослала ее наверх. Это был последний раз, когда Флоренс Фишер видела маленькую белокурую Эдит, карабкающуюся по крутой лестнице виллы «Девон» на Наварино-роуд в Хэкни. После этого ее никто и никогда больше не видел. По крайней мере, насколько нам известно.
Флоренс отправилась за покупками около десяти. Было еще не так жарко, как днем, но очень душно. Когда через два часа она вернулась, нагруженная покупками, ей стало плохо, вероятно от духоты.
В доме царила тишина. С трудом Флоренс поднялась на второй этаж в детскую, где стояла кроватка Эдит. Комнату она обнаружила в ужасном беспорядке, что, впрочем, тоже было не в диковинку. Обессиленная девушка сняла с кроватки мокрые от мочи простыни и одеяло. Естественно, она предположила, что за время ее отсутствия миссис Ропер и Эдит уехали в Кембридж. Конечно, если бы Флоренс не чувствовала себя так плохо, то наверняка задумалась бы, где Мэри Гайд. Вероятно, ей показалось бы подозрительным, что Лиззи Ропер и ее дочь уехали — не на воскресенье, а навсегда! — и не взяли ничего из одежды Эдит. Но девушка, возможно, получила тепловой удар. Ей пришлось лечь в постель, и два дня она не вставала.
Прошло больше недели. Все это время Флоренс Фишер продолжала считать, что мистер и миссис Ропер с детьми находятся в Кембридже. Впрочем, беспокоили ее вовсе не они, а собственное будущее. Хозяева уехали, не выплатив ей жалованье. Собирается ли кто-то из них вернуться? Или она никогда не дождется своих денег? Затем возник вопрос, где миссис Гайд. За десять лет, что Флоренс работала здесь, хозяйка ни разу не ночевала вне дома. Но, с другой стороны, мать и дочь никогда не разлучались, и самое подходящее объяснение — она тоже уехала в Кембридж.
Флоренс поправилась и вернулась к своим обязанностям. Она разговаривала по телефону с лавочником. Приходил точильщик ножей. Булочник ежедневно поставлял выпечку. 28 июля была пятница, и известно, что в следующий четверг, третьего августа, она звонила в агентство мисс Элизабет Ньюман на Мар-стрит, которое занималось наймом прислуги. Флоренс интересовалась, есть ли работа. Вероятно, даже встречалась с человеком, к которому ее направили.
После того как миссис Гайд заперла верхний этаж виллы «Девон», Флоренс не поднималась туда больше месяца, но привыкла каждую неделю убирать комнаты этажом ниже. Однако из-за болезни заходила туда в последний раз за два дня до отъезда Ропера. В пятницу, четвертого августа, когда Флоренс, прихватив швабру и тряпку, поднималась по лестнице, она почувствовала резкий неприятный запах. Она поспешила на третий этаж и остановилась на лестничной площадке. Здесь пахло раз в десять сильнее. Зажав чистой тряпкой рот и нос, Флоренс открыла дверь первой спальни.
Это была спальня Лиззи Ропер, которую она делила с мужем. Однако между дверью и кроватью лицом вниз лежала миссис Гайд. Одетая, волосы накручены на бумажные папильотки. Лиззи Ропер в белой хлопковой ночной сорочке лежала на кровати, накрытой светлым стеганым покрывалом. Оба тела, кровать, постельное и женское белье, стены и ковер были забрызганы кровью. У Лиззи перерезано горло от уха до уха.
На столе стоял поднос с двумя чашками чая, полупустая сахарница, бутылка с остатками джина и два стакана. Недоеденный неделю назад лосось заплесневел. Занавески задернуты, воздух спертый и зловонный. Тучи мух жужжат над телами и протухшим лососем.
Флоренс, не тронув ничего, захлопнула дверь, сбежала вниз, надела шляпку и отправилась в полицейский участок на Кингсленд-роуд. Там она обо всем рассказала инспектору Сэмюэлю Парлетту. Двое полицейских сопроводили ее обратно на Наварино-роуд.
Отчеты о судебном процессе Альфреда Ропера появятся в следующей статье. Здесь же достаточно сказать, что следствие вынесло вердикт о преднамеренном, особо жестоком убийстве, и на следующий день Альфреда Ропера арестовали в Фэн-Диттоне, графство Кембридж, и обвинили в убийстве жены. Следующим утром он появился в городском суде Северного Лондона перед мировым судьей Эдвардом Сноу Фордхэмом, а затем дело передали в Центральный уголовный суд.
Удивительно, что Мэри Гайд умерла своей смертью, от остановки сердца. Много лет она жаловалась на боли в сердце, которое, по ее словам, «может в любой момент не выдержать». И оказалась права. Сделали предположение — с которым трудно не согласиться, — что она либо стала свидетелем убийства дочери, либо обнаружила тело, и в результате сердце остановилось.
Но не была ли Мэри Гайд свидетельницей убийства еще и четырнадцатимесячной Эдит? Малышка исчезла. Ее искали, опросили всех жителей на Грэхэм-роуд, Квинсбридж-роуд, Ричмонд-роуд и Map-стрит. Обшарили дно озера в парке Виктория и частично канал Гранд-Юнион. Хотя никаких признаков захоронения в саду виллы «Девон» не обнаружили, перекопали землю на глубину четырех футов. На помощь пришли местные жители, и район поисков расширился до болот Хэкни.
Но все напрасно. Эдит Ропер исчезла, ее не нашли ни живой, ни мертвой.
13
Обещанная Францем Вард-Карпентером «другая статья», возможно, и была написана, но в пакете Кэри я ее не обнаружила. Однако мне и не хотелось изучать материалы суда над Альфредом Ропером. Издательство «Пингвин» включило его в серию «Знаменитые судебные процессы Британии» наряду с широко известными делами Криппена, Оскара Слейтера, Джорджа Лемсона, Мэделин Смит и Бака Ракстена, вероятно, потому, что оправдание Ропера — одна из ранних побед королевского адвоката Говарда де Филипписа. Книга в зеленом переплете не содержала ни одной иллюстрации, но на обложку поместили портреты преступников, о которых шла речь. И там, словно дух, вызванный медиумом, между Криппеном, в высоком тугом воротничке, и хорошенькой злодейкой Мэделин находился Альфред Ропер — мрачный, смертельно бледный, очень похожий на Авраама Линкольна.
Книгу и мемуары Артура Ропера я отложила. Вряд ли когда-нибудь прочту их. У меня есть своя работа, к тому же предстоит отвечать на письма и соболезнования.
Пол Селлвей был первым, кому я ответила. Письмо получилось коротким, и я, упомянув о дневниках, решила добавить, как теперь жалею, что моя мама не разговаривала со мной в детстве по-датски, поскольку понимаю в записях далеко не все. Потом задала риторический вопрос: он так же плохо знает датский или ему повезло больше? И кто, Хансине или мать, обучали его языку?
Это письмо имело интересные последствия.
Прошло больше недели после нашей встречи на Хэмпстед-Хит, прежде чем Гордон Вестербю, мой двоюродный племянник, дал о себе знать. Но не позвонил, а написал.
Это было красиво оформленное деловое письмо, не напечатанное, а написанное от руки каллиграфическим почерком. Гордон подписался «искренне ваш». Он сообщал, что с удовольствием прочитал дневники. Они убедили его — будто он нуждался в убеждении, — что на форзаце не хватает генеалогического древа. Как я считаю, будет эта идея благосклонно встречена (его слова) издателями дневников или нет? Не могу ли я сказать, как звали родителей Morfar? Нельзя ли узнать даты их жизни? Чья сестра тетя Фредерике, матери или отца Асты? Кто такой дядя Хольгер? Не смогу ли я отобедать с ним и Обри на Родерик-роуд пятого, шестого, седьмого, двенадцатого, четырнадцатого или пятнадцатого?
Эти вопросы он мог бы задать и Свонни. Странно, почему он не сделал этого. Свонни не интересовалась историей семьи Вестербю при жизни Mormor, но после смерти Асты, когда дневники попали к ней в руки, намеревалась разгадать тайну своего происхождения. Она отправилась в Данию, встретилась с пастором церкви, где венчались Аста и Расмус, просматривала записи в приходской книге.
