Анна и Сергей Литвиновы - Парфюмер звонит первым

– За что? – опешила Татьяна.

ГЗ внимательно взглянул ей в глаза:

– За то, что вы попросили помощи именно у меня.

Он оставил в хрустальной пепельнице недокуренную сигару и встал:

– Тогда я, с вашего позволения, откланиваюсь – у меня завтра переговоры, надо еще поработать над документами. А вечером… – ГЗ на секунду задумался, – скажем, часиков в семь, может быть, мы с вами, Таня, сыграем в теннис? Я бы хотел отыграться…

– Не знаю, смогу ли я… – нахально ответила Татьяна. – Я вам позвоню, хорошо?

– Хорошо, – улыбнулся Глеб Захарович. – Звоните мне на личный мобильный, в любое время. – Он вынул визитку и быстро начертал на обороте номер.

Потом улыбнулся и вышел из столовой.

– Серьезный мужчина, – прокомментировал Ходасевич, когда дверь за ним захлопнулась.

– Жаль, в теннис играет плохо, – фыркнула Таня. – Ну, что, Валерочка, какой план действий на завтра?

Глава 10

После того как Эрнест Максимович в баре повстречал свою начальницу, ненавистную выскочку Татьяну, и она, словно ошпаренная кошка, убежала из заведения вместе со своим толстяком-отчимом, Черединский заказал «скудрайвер» и уселся за столик.

Все это неспроста, размышлял он. Что-то неладное происходит вокруг их южного филиала «Ясперс энд бразерс». Сначала бесследно исчезает паразит Ленька. Потом их офис грабят и что-то в нем ищут. Затем (об этом вчера вечером рассказал Черединскому его верный наушник шофер Вас-Палыч) менты находят машину Леньки, всю раздетую – в ней, кажется, тоже что-то искали. А, кстати, Садовникова вчера посещала железнодорожный вокзал (там ее забирал, чтоб поехать в милицию, Вас-Палыч и не преминул и об этом донести). Спрашивается – что ей делать на вокзале? По каким таким делам она туда отправлялась? А сегодня девица и вовсе не вышла на работу без объяснений. И вот вечером он ее встречает в обществе отчима-гэбиста, в баре. И она от бармена явно что-то получила в конвертике. Причем, судя по тому, как молодая тварь смешалась при его появлении, и по тому, как возник, откуда ни возьмись, ее толстяк-отчим, в конвертике содержалось что-то весьма важное. Вполне вероятно, это «что-то» имеет непосредственное отношение к пропавшему Леониду. Чем же Садовникова с Леней тут на пару занимаются, при поддержке толстяка-гэбиста? Наркотиками? Промышленным шпионажем? Отмыванием денег? Или?..

Во всяком случае, совершенно очевидно, что все происходящее явно выбивает Садовникову из колеи и мешает ей работать. Вчера Черединский с огромным удовольствием подслушал под дверью телефонный разговор Татьяны с большим московским боссом, американцем Брюсом. Судя по репликам Таньки, Маккаген был ею явно недоволен. Беглый английский Черединский понимал с пятого на десятое, но голосок у Садовниковой во время беседы звучал весьма жалобно! Вот бы Маккаген ее совсем уволил! О лучшем не приходилось и мечтать. А то приперлась в их родной Костров, столичная штучка. Стала всех жизни учить. Молоко еще на губах не обсохло, а туда же. Совершенно нечего выскочке Садовниковой тут, в Кострове, делать!

Причем, похоже, недовольство босса Татьяной не связано непосредственно с ее работой. Похоже, происходит что-то из ряда вон выходящее. Может, Садовникова вляпалась в криминальную историю? Или хотя бы полукриминальную? С чего бы тогда примчался к ней на выручку отчим-гэбист? Может, наша Танечка вообще под статьей ходит? И ее не сегодня завтра арестуют?

Эрнест Максимович всю свою жизнь верно следовал принципам царя Соломона: целуй ту руку, которую не можешь укусить. А уж если кого можно цапнуть – рвал так, что мало не покажется. И Черединский стал размышлять: как бы, со своей стороны, подкузьмить Татьяну? Подложить ей жирную свинью, но, конечно, соблюдая осторожность, чтобы она ни о чем не догадалась.

Первый шаг по закапыванию Таньки представлялся Эрнесту Максимовичу очевидным.

Он одним глотком допил коктейль и подошел к барной стойке.

– Повтори-ка, – приказал прыщавому бармену. Называть такого сопляка, в два раза его моложе, на «вы» Черединскому даже в голову прийти не могло. Бармену явно не понравилось, что ему «тыкают», однако толстокожий Эрнест его неудовольствия не заметил.

Бармен молча принялся смешивать коктейль: водка «Костровка», апельсиновый сок.

– Слышь, ты давно Леню видел? – не нашел ничего умнее спросить у бармена Эрнест Максимович.

– Леню? Какого Леню?

– Шангина. Он с Садовниковой вместе работал. Ее дружок.

– Понятия не имею, – явно соврал бармен. – Первый раз слышу.

Черединский попытался зайти с другого бока:

– А что ты Садовниковой сейчас передавал? Какой конверт?

– Конверт?! Я?! Передавал?!

Бармен очевидно переигрывал со своим удивлением. «Знает, стервец, все знает, но молчит».

– А хочешь заработать? – продолжил свою игру Эрнест Максимович. – Хочешь, я тебе пятихатку дам? А ты мне все расскажешь?

– Да нечего мне вам рассказывать.

– Ну а если ты штуку получишь?

– И деньги мне ваши не нужны.

– Ладно, хорошо. Плачу полторы. Этот конверт, что ты Таньке сейчас отдал, его Леня оставил, да?

– Не понимаю, о чем вы говорите.

– Ладно, пятьдесят евро плачу. Пятьдесят, ты меня понял?! Вот, видишь, какая бумажка красивая? Итак. Что было в том конверте, который ты передал Татьяне?

Бармен с грохотом поставил на стойку запотелый стакан с коктейлем:

– Ваш коктейль. С вас шестьдесят рублей.

Черединский положил на прилавок русскую сотню.

– Сдачи не надо. Удивляюсь я тебе, – сказал он, буравя бармена взглядом, – чего ты не хочешь заработать-то?

– Знаете, гражданин, не надо ко мне приставать. Выпили – ну, и пожалуйста. И еще можете выпить. А меня нечего от работы отвлекать.

– От ра-бо-ты… – насмешливо протянул Черединский. – Можно подумать! Работничек! – Его вывела из себя непрошибаемость бармена, голос сорвался на визгливый фальцет.

– Валите отсюда, гражданин, а то я сейчас милицию вызову.

– Ты! – вскипел Эрнест Максимович. – Мал еще так наглеть! Молоко на губах не обсохло! Попляшешь ты у меня! Торгинспекцию на тебя натравлю! ОБЭП! Ну, будешь говорить, щенок?!

– Знаешь, что я тебе скажу, батя, – тихо и раздельно проговорил бармен, – шел бы ты на фуй мелкими шагами, – и выбросил на стойку сдачу: три грязные десятки и кучку мелочи.

– Ты у меня, щенок, об этом еще пожалеешь. Я тебе обещаю.

Черединский скрупулезно забрал всю, до копейки, сдачу. Затем, прямо у стойки выкинув соломинку, двумя глотками выпил коктейль и вышел из бара, громко хлопнув дверью.

От ярости у него аж в глазах мутилось. «Надо было этой прыщавой мерзости оплеуху засветить», – подумал Эрнест Максимович. Но оплеуха, как ни крути, никакой проблемы не решала, да и добиваться своего Черединский привык не кулаками, а куда более действенными в современном мире методами: интригами, наушничеством, клеветой.

Еще не успев остыть после разговора с барменом – этим, в прямом и переносном смысле, прыщом, – он вытащил из кармана сотовый телефон.

Слава богу, высокопоставленных друзей у него в городе хватало, и позвонить каждому из них Эрнест Максимович мог в любое время дня и ночи.

– Алло, Заурбек Цуцаевич? Здравствуй, дорогой!

Черединский звонил первому заместителю начальника областного ГУВД полковнику Шамаеву. После сегодняшней встречи, после разговора с барменом, он уже практически не сомневался: Садовникова влипла в грязную историю. Она, очевидно, чего-то боится. Да Эрнест Максимович был уверен, что она что-то натворила: в одиночку или вместе с придурком Леней. И долг Черединского, как свидетеля, коллеги и гражданина, сигнализировать обо всем происходящем в органы. Тем более что там есть друзья, всегда готовые Эрнеста Максимовича выслушать.

Вот и сейчас полковник Шамаев приветствовал его весьма радушно.

– Давай, Зуарбек, с тобой сегодня вместе поужинаем? – предложил Черединский. – Я тебе хочу одну историю рассказать, очень интересную.

Полковник Шамаев не стал чиниться, и они условились о встрече ровно в восемь.

Черединский удовлетворенно потер руки.

Он еще покажет всяким там Садовниковым, кто у них в офисе хозяин. Да и в городе – тоже.

В воскресенье ранним вечером Леня Шангин не спеша ехал по улицам Кострова. Он избегал магистралей, выбирал переулки, где сроду не торчали гаишники. Его можно было понять. Ведь он только что избежал смерти. Чудом оторвался от погони. Впервые в жизни в него стреляли. Впервые в жизни он убегал от вооруженных людей и знал: если его догонят, пощады ждать не придется.

Леня отдавал себе отчет в том, что опасность до сих пор не отступила. Она просто отодвинулась – на время. Из прямой и непосредственной стала таинственной, многоликой, поджидающей за каждым углом.

Эти люди его в покое не оставят.

У него есть убойный компромат на них. Одновременно и его страховка, и бомба. Запись, которую он сделал случайно, – очень взрывоопасная вещь. Она могла покончить со многими, очень многими людьми здесь, в Кострове. А может быть, и еще где-то.