Андрей Мягков - Осторожно, стекло! Сивый Мерин. Начало
— Я к кому обращаюсь, дармоеды толстобрюхие?! А-а!! Ну-ка сюда! Тут подонок матом меня обзывает. А они хоть бы хны. Ну-ка, сюда, говорю!
Домой Вероника вернулась совершенно разбитая: голова вела себя непристойно: гудела, трещала, угрожала расколом. Ноги не держали. Болели спина, плечи, руки, шея… Общение с униженными соотечественниками далось нелегко. Она поужинала доброй порцией снотворного, тремя таблетками анальгина и, не реагируя на приставания сына и беспокойные расспросы Лидии Андреевны, заперлась в комнате: в короткие периоды полузабытья ей снилась древняя Палестина и разрушенные за грехи жителей города. Сначала Содом. А затем и Гоморра.
Ранним утром предстоящее «дежурство» на Ленинградке виделось ей как минимум изощрённой японской пыткой.
Но — так часто бывает — вопреки тяжёлым ожиданиям всё случилось как в доброй детской сказке с хорошим концом: не успела Вероника раствориться в туманной груде боевитых однополчан, как её окликнули.
— Здравствуйте. Уже здесь? Или ещё не уходили?
Перед ней стоял парень в импортной замшевой куртке и красивых очках с затемнёнными стёклами тоже явно не отечественного производства. Накануне Вероника заметила его краем глаза, понаблюдала, но парень вёл себя настолько индифферентно, ни к одной компании не примыкал, ни во что не вмешивался, что дальше «края глаза» дело не пошло. И вот — на тебе: такая неожиданная доброжелательная заинтересованность.
— Не уходила. Спала под дождём вот на этой приступочке, — Вероника, указав на бетонный откос, обречённо улыбнулась. Парень оценил её юмор громким хмыком.
— И почему же в таком случае не в голове очереди?
— Не могу понять. Спала, должно быть, слишком крепко. Извините, — она отошла к стоявшей в стороне молодой паре, громко поинтересовалась:
— Скажите пожалуйста, вы не знаете, без билета меняют? Или сначала билет?
— Да у них семь пятниц на неделе, делают, что хотят, — охотно откликнулся юноша. — Вчера вроде меняли, сегодня могут не менять. Хозяин — барин. Без визы, я знаю, не меняют.
— Нет, виза у меня есть.
— А билета нет?
— А билета ещё нет. С билетами, я слышала, вообще катастрофа: пока купишь и виза закончится.
— Да-а. А мы, слава богу, билеты уже купили, хоть тут повезло.
— И как вам это удалось, не поделитесь опытом?
— С удовольствием. Но опыт-то, впрочем, не ох как велик: трое суток в очереди друг друга сменяли — вот и весь опыт, — он любовно приобнял курносенькую подругу за плечико. — До сих пор отоспаться не можем. Да, Юленька?
— Да, Васенька, — согласилась та и потянула его за рукав. — Пойдём, пойдём. Никому не интересны наши проблемы.
— Ну почему? — попробовал было возразить Васенька, но под строгим взглядом девушки тут же сдался. — Вот домострой. Должен подчиниться — никуда не денешься. Счастливо. Удачи вам. — Он вежливо поклонился.
Уходя, Юленька Васеньке ещё долго что-то выговаривала, энергично при этом жестикулируя.
Не упуская из виду парня в затемнённых очках, Вероника потолкалась в очереди, перездоровалась со вчерашними знакомыми, выслушала их подробные «отчёты» о проведённом в «разлуке» времени. Оказалось, у всех оно прошло по-разному: кто-то безмятежно спал без задних ног, кто-то всю ночь глаз не сомкнул, кто-то пил неумеренно и теперь чувствовал себя из рук вон. А женщина в оранжевом берете даже обращалась к неотложной медицинской помощи, хотя выглядела по-вчерашнему бодро и воинственно.
Парень в модных очках, всё это время неотступно следовавший за Вероникой, подошёл к ней, когда та прислонилась к обшарпанной стене дома, запрокинула голову, даже глаза закрыла «от усталости».
— Решили отдохнуть?
— Да что толку? Отдыхай, не отдыхай… — Она безнадежно махнула рукой.
— Вы, я слышал, в Нью-Йорк.
Вероника взглянула на него неприветливо. Ответила не сразу.
— Туда. Будь он неладен. Знала бы, что такая мука… — Она махнула рукой ещё безнадежнее, чтобы не продолжать неприятный разговор, сделала попытку уйти.
— Я прошу прощения за назойливость, — парень встал на её пути, — но есть варианты. — Он огляделся по сторонам.
— Варианты, может, и есть. Да нет лишних денег.
— Не в деньгах счастье! — изрёк незнакомец с многозначительностью только что рождённой им истины. Он поднял вверх указательный палец и повторил: — Не в деньгах счастье!
— Правда? — Вероника не смогла сдержать улыбки. — Впервые слышу. А в чём же тогда?
— Не имей сто рублей, а имей сто друзей. Я помогу.
— Ну это уж просто «Не было ни гроша, да вдруг алтын», — очень серьёзно заметила Вероника. — И как же это вам удастся?
— Отдам свой. По номиналу. Услуга за услугу.
— За услу-у-угу? — протянула женщина с кокетливой настороженностью неопытной проститутки. — Это какую же услугу?
— Да нет, нет, ничего такого… Хотя… — Парень незаметно полоснул взглядом женщину с ног до головы, — хотя можно и об этом поговорить. Да не-е-е-ет, нет-нет, что вы! Нет!! — возопил он, уловив на лице Вероники откровенную насмешку. — Вы не сомневайтесь, всё по закону. Хотел сам лететь, с работы не отпустили. А я шубку норковую сестрёнке прикупил, она ваших размеров, у них там дорого. Капиталисты — что с них взять? Передадите — и вся услуга. Там в аэропорту вас встретят… Как? Поможете? А я вам по номиналу…
— А фамилия?
— Что «фамилия»? — Не понял парень, но тут же спохватился. — А-а-а, фамилия в билете? Ну как же, я не сразу вас… Разумеется, я всё беру на себя, вам никаких телодвижений. Вы мне фамилию, инициалы, данные паспорта, а я вам билет с вашей фамилией. По номиналу и ни копейки сверху. Да? И вам никаких телодвижений. Никаких движений, — добавил он, обаятельно улыбаясь, — вашему прекрасному телу. Да?
— Да я как-то… не знаю… я…
— Отойдёмте в сторонку. Как говорится, детали обсудим без свидетелей.
Он вычурно протянул перст в направлении стоявших у тротуара автомобилей.
Ранним утром следующего дня Вероника и Мерин ехали по пустынным улицам не проснувшейся ещё Москвы.
Вероника, улыбаясь чему-то, сидела с закрытыми глазами.
Мерин давал указания:
— Телексы отправляй на наш отдел. На моё имя. Только на меня! Поняла? Только! Я даже Клеопарте нашей не верю. Никому не верю.
— А мне ты веришь? — Вероника продолжала улыбаться. — Что же ты молчишь?
— Ника, — сказал Мерин. Они проехали несколько километров, прежде чем он продолжил свою мысль. — Ника. Если я скажу «верю», ты скажешь: «А я тебе нет». Так уже было. Если скажу «нет, не верю» — это будет неправда. Вот поэтому я…
Какое-то время они ехали молча.
— Ну всё-таки, скажи Веришь? Мне веришь?
— Себе я верю меньше.
— Меньше, чем мне?
— Да.
— Так разве бывает?
— Так есть.
Они проехали ещё несколько километров. Вероника сказала:
— Забери Севку к себе. Хорошо?
— Я хотел тебя об этом просить.
— О чём просить — он твой сын. Мама будет приходить готовить. Я хочу сказать: если со мной что-нибудь…
Он её грубо перебил:
— Не смей влезать ни во что! Слышишь? Ни во что! Проследи маршрут этих поганых шуб — и домой! Всё! Ника… Ника… — он посмотрел ей в глаза, хотел что-то сказать и смотрел так долго, что она напомнила:
— Ты за рулём, Игорь. Следи, пожалуйста, за дорогой. Ты везёшь свою жену, которой веришь больше, чем себе. Вот и верь, что никуда она не полезет, проследит маршрут этих поганых шуб — и домой. Всё. — Она заставила себя улыбнуться. — Только вот дома-то у неё… И она хочет сказать: если с ней что-нибудь…
Мерин опять не дал ей договорить:
— Перестань, Ника, прошу тебя. Это в конце концов… А если со мной что-нибудь? Или с Севкой? Зачем ты травишь себя и меня? Перестань, пожалуйста, — он прижал машину к обочине, выключил зажигание. — Значит договорились: никаких отсебятин. Да? Итак идём на авантюру.
— Я никогда так далеко не улетала. Прости меня.
— Это ты меня прости. Ника… Ника… Ника… — и опять у него не получилось сказать то, что жгло мозг и сжимало сердце. Ах, если бы она ему помогла, хоть как-то, хоть чем-то, как помогала всегда, во всём, во всех случаях жизни, ещё совсем недавно. Ну хоть одним движением, взглядом, словом… Сказала бы: «Ну что ты заладил как дурной попугай — Ника, Ника? Ну да, Ника, и дальше что, нечего сказать?» Ах, как бы он заорал в ответ во всю мощь своих небогатых голосовых связок: «Есть! Есть что сказать, Никочка! Есть!!! И так много есть, что сразу и не выскажешь! Но я непременно выскажу, дай срок, дай только срок, и я буду говорить, и никто, и никакая сила меня не остановит…»
Но Вероника смотрела в окно, молчала, и никто, и никакие слова ей были не нужны. И он сказал:
— Значит договорились: никаких отсебятин, а то я тебя знаю. И так идём на авантюру, тем более что я почти уверен: шубы — это ширма. Там что-то другое. А вот ЧТО — пусть наше любимое ГБ разбирается, раз они на это дело свой глаз положили. Нам дай бог разобраться, кто и за что Гривина убил. С Интерполом Клеопарта договорилась — тебя встретят.
