Маршрут случайных пассажиров - Галина Владимировна Романова
– Почему фуфло?
Маша посмотрела на часы – без четверти одиннадцать. Видимо, Катерина передумала являться на встречу. Или, приехав, заметила ее машину и все поняла.
– Да потому, что на фото не я! – выпалил Валерий. Помолчал и вдруг добавил: – А если и я, то, может, год назад! Этому костюму с бейсболкой уже два года!
Ага! Вот как! Прямо следует ее рассуждениям, словно мысли считал. Посидел, подумал и понял, что присланными ему на мобильник фотографиями доказать ничего не возможно.
– Разберемся, Валерий. Не нервничайте. И да, вы правы. Никто не приедет. Расходимся…
Вваливаясь в свою квартиру, она так злилась, что не стала отвечать на звонки с неизвестного номера.
– Идите вы все! – шипела Маша, снимая кроссовки и вешая ветровку на крючок вешалки. – Есть хочу. Спать хочу.
Она достала начатый еще Игнатовым батон докторской колбасы, нарезала толстыми кружочками, уложила на зерновой хлеб для тостов и стала жадно есть. Пока жевала, вскипятила чайник, залила пакетик в большой чашке. И, не дождавшись, пока заварится, принялась осторожно пить крутой кипяток. Поймав свое отражение в черном квадрате кухонного окна, Маша неожиданно расстроилась.
Мать во многом права относительно жизни дочери. А в одном особенно: Маша бездарно проживает свои годы. Вот на кого она сейчас похожа? Разве в отражении черного стекла женщина? Трикотажная черная кофта с длинными рукавами, которая пропотела давно. Черные джинсы. Лицо осунувшееся. Даже отражение в стекле этого не скрывало. Дурацкая «кукуля» на макушке давно растрепалась.
Как? Как можно любить такое чучело? А Игнатов утверждает, что любит! Врать он не может. И если не видит ничего из того, что сейчас очевидно Маше, может, и правда любит? Она ведь так частенько выглядит. А точнее – почти всегда. Любит? Может быть, может быть…
Только вот ей что делать с его любовью? Она же не сможет ответить ему взаимностью. И не потому, что он урод и она неспособна с ним ну никак, ну ни за что. Просто она любить, кажется, совершенно не может.
– Вот такое ты, Машка, чудовище, – проговорила она с горечью и, недоуменно посмотрев на колбасу, выбросила ее в мусорку.
Она не любила колбасу. И ветчину. И сосиски с сардельками. Всем на свете переработанным продуктам предпочитала кусок мяса. Можно с салатом. А можно и просто с одним свежим огурцом. Игнатов, засранец, незаметно протащил к ней в дом колбасу.
Странно, но почему-то подумала она об этом без раздражения. Заулыбалась. И даже поступивший на ее мобильник звонок с незнакомого номера не оставила без ответа, хотя на часах было уже двадцать три тридцать.
Игнатов? Его телефон разрядился, зарядки у него не было, она еще только завтра должна ему ее привезти. И он у кого-нибудь попросил телефон и звонит ей, потому что…
– Да! – ответила Маша, разогнав рой мгновенно налетевших мыслей. – Чего тебе не спится-то?
– Мария Валентиновна, это вы? – ответил ей испуганный женский голос.
– Так точно. Вы кто? Почему звоните так поздно?
На мгновение сердце екнуло. Подумалось, что что-то случилось с матерью и звонит ее соседка. Или Игнатову внезапно стало плохо и об этом ей сообщает дежурная медсестра. Хотя она знала, что молодых соседей у матери нет, а с Игнатовым ничего плохого произойти не могло. Она навещала его сегодня и говорила с доктором. Операция прошла штатно. Состояние удовлетворительное.
И все же…
– Катю убили, товарищ майор. Я ее коллега, работали вместе на Сушилину. – Девушка отчетливо всхлипнула. – Такая беда! Как такое могло случиться!
– Да! Именно! Как такое могло случиться, а? Говорите! – строго потребовала Маша.
Слушать чужие всхлипывания в половине двенадцатого ночи она точно не станет.
– Мне позвонила ее мать в истерике. Ее вызвала звонком соседка. Будто застала Катю уже мертвой. И рядом ее парень. И говорит, что не он. Только он врет, врет! Это он убил ее!
– Зачем?
Маша без сил опустилась на стул, привалилась спиной к стене. Новость была скверной, но думать об этом сейчас у нее совершенно не было сил. Она выслушала сбивчивый рассказ кондитера. Условилась, что завтра непременно позвонит в районный отдел, куда увезли жениха Катерины. И, отключив мобильник от звука, пошла в ванную.
Глава 24
Объявлять в розыск старшую медсестру приемного покоя Аглаю Степановну Антипову не пришлось. Она сама явилась в отдел полиции. Пришла добровольно. Рано, за полтора часа до начала рабочего дня. Села на скамейку слева от входа. Поправила складки широкого зеленого пальто из плащевой ткани. Поставила себе на коленки большую, туго набитую сумку. И замерла.
Дежурный потом готов был поклясться, что за полтора часа женщина не шевельнулась. Встрепенулась лишь, когда он объявил майору Бориной, что ее ожидают.
– Кто? – спросила Маша, проходя турникет.
– Вот женщина сидит, с сумкой, – уточнил дежурный. И, сверившись с записями, уточнил: – Антипова Аглая Степановна.
– Ух ты! – вырвалось у Маши. – День неплохо начинается.
Расстегнув кожаную куртку – она решила сегодня утеплиться, – Маша поравнялась со скамейкой и скомандовала:
– Идемте за мной, Антипова.
Она сразу провела ее в комнату для допросов, велев отдать сумку охраннику, которого вызвала. Аглая, поколебавшись, свою ношу нехотя отдала.
– Что там у вас? Какие-то ценности? – уточнила Маша, заметив беспокойство женщины.
– Нет. Там мои теплые вещи. Собрала на всякий случай.
Она уселась на стул, показавшийся крохотным для ее мощного зада. Сложила руки на столе. Глянула исподлобья на Машу, которая ее внимательно рассматривала.
– Это вы вчера побывали в моем подъезде и переполошили всех соседей вопросами обо мне? – спросила она недовольным тоном.
– Я. А что, не надо было задавать вопросы?
– Чего уж прямо так-то? Как про беглого каторжника говорили. Как мне людям в глаза смотреть теперь?
– Теперь? Уверены, что придется? – усмехнулась Маша и начала стягивать с себя кожанку.
Она погорячилась, не сняв ее и не оставив в кабинете. В допросной всегда было холодно. Батарей там не не имелось, одна труба стояка, а та комнату не прогревала. Руководство считало, что и не обязательно. Кто обещал допрашиваемым, что им будет комфортно? Никто.
И тут вдруг духота.
– А почему нет? – вскинула густые черные брови Аглая.
– А чего тогда с вещами явились?
– На всякий случай. На всякий ваш поганый ментовский случай.
– Ого, как вы заговорили! – изумилась Маша, прищуриваясь. – Вы же вроде не сидели никогда. А говорите как урка заправский. Где нахватались? У сыночка?
Аглая ей не нравилась. С первой минуты возникла неприязнь к этой огромной черноглазой женщине с руками-лопатами. Такая подушку у лица девушки могла мизинцем держать, и у жертвы не было бы шансов вырваться.
– Спрашивайте. Хватит уже ваших игр, – оборвала ее Аглая. – Все расскажу.
– Вы убили Листову Анну Васильевну?
Маша покосилась в угол комнаты для допросов. Там висела видеокамера, которая должна была записывать все, что здесь происходило. Моргала красным. Значит, пишет.
– Нет. Я ее не убивала. – Тяжелые веки Аглаи опустились, как забрала, на глаза, голова медленно качнулась. – Хотя, видит бог, мне этого очень хотелось.
– Это когда вы проникли в отделение через окно пожарного лаза и устроили бедной девушке скандал?
– Бедной?! – ахнула Аглая и откинулась на спинку стула. – Да эта тварь… Она моему сыну всю жизнь искромсала! Он из-за нее пустился во все тяжкие. Она заставила его сделать им поддельные паспорта. И своим уже воспользовалась. Дура чертова! Зачем возила его с собой?
– Отвечайте на вопрос, Антипова, – перебила ее Маша.
– Да, я была у нее в палате вечером. И да, я влезла по пожарной лестнице, зашла через окно – оно там устроено очень удобно. Хотя могли бы и дверь сделать, но не захотели портить фасад. Лестницу пожарную ставили уже много позже. Строители тоже были против. Побоялись, что надежности стены повредит, если будут дверь пробивать…
– Что было дальше?
– Я вошла к ней незамеченной. Так же и вышла. И больше я в том отделении не была.
