Тень - Иван Борисович Филиппов
Хутулун заметила, что Степа отстал, и обернулась. Ее, казалось, забавляло его удивление.
– Впечатляет, да?
В ответ Степа смог лишь кивнуть. Хутулун указала ему рукой на двух мужчин, которых он заметил у лестницы.
– Это зодчие Постник и Барма – именно они построили для Ивана Грозного храм, который тебе, наверное, известен.
Про Ивана Грозного он не помнил или даже не знал. К тому же он родился не в Москве, а когда оказался в столице, меньше всего его интересовали вопросы истории и архитектуры. Грозный так Грозный. Любопытно другое.
– Зодчие – это в смысле архитекторы, да? Еще и царские? Что ж они тогда тут делают? Ты же говорила, что сюда попадают лишь неупокоенные души.
В картине мира, к которой привык Степа, государева обслуга доживала свой век безбедно и спокойно, а после смерти тела их лежали на VIP-кладбищах в исторических районах столицы. Чтобы таких важных людей убили да еще и тел не нашли – это как так?
– Царь был доволен их работой. Он получил то, о чем мечтал: храм, равного которому не было в мире. Он щедро наградил зодчих…
Тут Хутулун остановилась – Постник и Барма согнулись у нее за спиной в почтительном поклоне. Оба были одеты в простые белые рубахи, подвязанные на поясе цветными тесемками. Крепко сбитые, простоватого вида мужики с выцветшими соломенными волосами, они не производили на Степу впечатления великих зодчих. Это слово, кстати, он откуда-то знал. Может, он понял его как раз из-за того, что ему только что объясняла царевна – тут все понимают.
Когда они подошли к царевне, Степа смог разглядеть и другую деталь, ускользнувшую от него на расстоянии: у обоих мужчин не было глаз. На их месте чернели запекшиеся кровью пустые глазницы. Видимо, братья слышали слова царевны, потому что один из них продолжил ее рассказ.
– И в тот вечер довольные собой Постник и Барма разрешили себе расслабиться. Строительство храма отняло у них годы жизни, в их волосах появилась седина, а их дети забыли, как выглядят их отцы.
Степа завороженно слушал. У рассказчика – он не имел понятия, кто из них Постник, а кто Барма – был удивительно приятный мелодичный голос.
– И в тот вечер они упились вином, и Барма, – он похлопал себя ладонью по груди, – в пьяном угаре кричал на весь трактир, будто теперь он сможет построить храм еще прекраснее того, что построил для царя Ивана!
Барма замолчал. Постник ласково погладил его по плечу и продолжил прервавшийся рассказ:
– Добрые люди донесли об этом ревнивому царю, а тот повелел нас с Бармой поймать и ослепить. Но опричникам показалось мало: ослепив меня и брата, они перерезали нам горла! И бросили наши тела в заброшенный колодец.
И братья заговорили хором:
– Мы попали сюда и поклялись. Поклялись, что последнее слово все равно останется за нами! Что мы построим такой храм, равных которому не видал ни царь Иван, ни вообще кто-либо из живых людей!
Степа поднял глаза на храм: где бы ни был сейчас царь Иван Грозный, если бы он увидел, что построили убитые им Постник и Барма, он был бы серьезно впечатлен. Постник нахмурился:
– И все бы хорошо, только мы пока не придумали, как наш собор покрасить. Но мы обязательно придумаем!
Хутулун почтительно поклонилась зодчим.
– Господа, позвольте мне представить вам Степана. Он…
Но она не успела договорить, как зодчие опять хором перебили ее:
– Он – Тень. Мы знаем, – они пристально и, как ему показалось, с некоторым снисхождением посмотрели на Степу. Ощущение было странное, поскольку глаз у зодчих не было, Степа не мог сказать наверняка, но он всем телом ощутил на себе презрительный взгляд архитекторов-покойников.
– Мы не хотим обидеть тебя, царевна, – начал Барма.
Он сделал почтительную паузу, как будто бы подбирая правильные слова, и сказал:
– Но при всем уважении, он скорее похож на обычного мздоимца, а не на героя.
Незнакомое слово звучало обидно, и Степа даже хотел возразить, но Хутулун положила ему руку на плечо и слегка сжала: не надо.
– Все последние Тени не оправдали вашего доверия, – продолжил мысль брата Постник. – И мы боимся, что и этот не оправдает.
Повисла неудобная пауза.
– И если нам всем скоро суждено навсегда исчезнуть, то, с твоего позволения, мы бы хотели попытаться все-таки достроить наш собор.
Барма и Постник поклонились принцессе и быстрыми шагами пошли обратно к строящемуся собору, а Хутулун со Степой и непривычно молчаливым Фомичом пересекли Красную площадь и направились в сторону Тверской.
Глава 11. Москва. 1953 год
Прасковья толком не понимала, зачем именно она пошла проститься со Сталиным. Вождь не был ей интересен. Она не любила и не ненавидела его. Просто он был фактом жизни. Как дождь или ветер. Я живу, и где-то там живет Сталин. Ей, как она понимала, видимо, казалось, что он будет жить вечно. А он взял и помер как простой советский человек. Это обстоятельство так потрясло Прасковью, что она решила пойти. Вместе с сыном Мишей, которому на днях исполнилось четыре, они вышли из их комнаты в большой коммунальной квартире на улице Горького и отправились сказать последнее «прощай» Иосифу Виссарионовичу. Миша все время спрашивал у мамы, просил ее рассказать про Сталина, а она терялась, не зная, как именно ответить на детские вопросы.
Они шли в центре плотной толпы. Вся улица Горького была запружена людьми. Их были тысячи, десятки тысяч. Прасковье стало страшно, но она продолжала идти вперед. Только взяла Мишеньку на руки, потому что ей вдруг стало страшно, что грозная плотная толпа может его затоптать.
Все улицы, вливавшиеся в улицу Горького, были перекрыты, и когда толпа тяжелым шагом дошла до Пушкинской площади, то она уперлась в заграждения. Хмурые солдаты мрачно глядели на идущих людей с больших грузовиков, груженных мешками с песком. По другую сторону площади стояли конные милиционеры. Лошади ржали и пятились. А толпа все шла и шла, и людей становилось больше. Прасковья уже пожалела, что решилась пойти, и еще больше пожалела о том, что взяла Мишу. Она была простым человеком и работала уборщицей в цирке на Цветном
