Ирина Лобусова - Плач под душем
– Ты разве не знаешь? Это же твоя вторая ночь!
– Нет. Я только сутки назад попала сюда. Днём допросы…
– Понятно. И ты не видела, что мы вчера с ней выходили? А сегодня, наверное, они тебя возьмут. Так что готовься.
Я насторожилась. По спине прошёл холодок. Мне становилось нехорошо.
– К чему готовиться?
Наркоманка оживилась, устроилась поудобнее.
– Ну, слушай. Здесь есть отдельные камеры… В них крутые сидят. Со всеми удобствами, в другом крыле. Они деньги платят, крутые, в смысле… Много платят. Некоторые сюда специально прятаться идут, чтобы их свои не пришили. Живут со всеми удобствами определённое время. Есть камеры на одного, на двоих. И все хотят жить, как на воле. Они платят охране деньги и те отбирают им молодых и привлекательных женщин, из заключения. Из СИЗО. Но если поведут в привилегированные камеры – это лучший вариант, только к одному или к двоим. К таким крутым обычно водят не только из СИЗО, но и девиц с воли. А чаще народ скидывается… Скажем, камеры по десять-двадцать человек, и охрана ведёт к ним одну девочку. Прикидываешь? Одну на двадцатьчеловек! Так чаще всего и бывает. Но эти двадцатьчеловек не обязательно мужчины. Иногда женщины. Опытные, которые здесь не раз. Они же все ковырялки.
– Кто?
– Ну… с мужчинами не спят… Поняла? Эта сука снизу, напротив, на охрану работает и девчонок подбирает по всем камерам. Нас вчера вела…
– Куда вела…
– А, нам ещё повезло… Нас с ней вдвоём в одну камеру. Там было всего десять мужиков. Всё обошлось нормально. Готовься. Сегодня тебя поведут. Я слышала, на сегодня скинулись одни… На девочку неделями собирали. Так что желаю удачи…
– А если я не пойду?
– А кто тебя будет спрашивать? Потащут эти двое – и всё. Да ты не одна такая. Все здесь через это проходят. В мужских камерах даже копилка специальная есть – все собирают на девочку, потом дают деньги охране, а те ведут к ним одну или две, в зависимости от суммы.
– Нет! Я не верю!
– Что говорить! Сама всё увидишь!
Я ещё не успела осознать полностью, когда распахнулась дверь. На пороге стояла охранница и баба в цветастом халате. Охранница ткнулав меня пальцем:
– Ты! На выход!
Потом повернулась к наркоманке:
– И ты, падаль дохлая! На общак собирайся!
– Я никуда не пойду! – мой голос прозвучал металлически твёрдо. Я не знала, что сейчас произойдёт. Инстинкт подсказывал: что-то очень страшное. Все проходят через это? Но я не пройду! Я чувствовала звериную решимость умереть на месте.
– Ты… …. Чего?! – удивилась охранница. Потом схватила меня за руки и попыталась потащить к выходу. Вывернувшись, я ударила её кулаком в лицо, и, пока она приходилав себя, выскочила в коридор. Обе погнались за мною. Баба в халате схватила меня первой. И попыталась свалить на пол, но я ударила её в шею, потом – локтем в лицо… Сзади на меня налетела охранница… Жуткий удар по спине, по голове… На стене я разглядела провода сигнализации… Заорав, я бросилась туда… Добежать… Вцепившись мне в шею, баба в цветастом халате рвала меня ногтями… Боль… кровь… Пусть лучше убьют… Решимость желания смерти…. Изо всех сил я рванула провода… И тогда все здание вокруг растворилось страшным трезвоном… послышался топот бегущих мужских ног…. Дико завизжав (как умеют визжать только женщины) охранница толкнула меня к стене… В её руке хищно сверкнуло лезвие плоского ножа. Взмахнув рукой, она ударила меня ножом в бок.
Это было совсем не больно… Только резкий толчок… Я успела вздохнуть… Вместе со звоном пришла темнота… Настоящая, благословенная темнота, в которой можно было укрыться от боли. В которой исчезло всё… Настолько плотная, что к ней можно прикоснуться руками….
В комнату вошёлНикитин. Решительным шагом направился к столу, сжимая какую-то папку в руках. Знаком отпустил охранника. Мы остались наедине. Несколько минут мы молча смотрели друг на друга. Наконец он сел за стол. Я сказала:
– Немедленно снимите наручники!
Никитин растянул губы в ехидной усмешке, обнажающей ряд пожелтевших от табака зубов:
– А ванну из шампанского не хочешь?
– Не смейте так со мной разговаривать! – мой голос сорвался на неприятный визг, и, как всегда, в минуты близкой истерики я практически перестала себя контролировать. – Нечего мне тыкать! По какому праву вы держите меня здесь?! В таких нечеловеческих условиях?! Что это за издевательства?! Я сказала: снимите наручники! Быстро! – и, дёрнувшись, попыталась вывернуть руки, но при этом чуть не свалилась со стула.
– Значит, не нравится в СИЗО? – Никитин продолжал улыбаться.
– Хватит издевательств! Я требую адвоката! И чтобыс меня сняли наручники! И я не собираюсь больше возвращаться в эти свинские условия! Как вы смеете так со мной обращаться?! Я вам не бомж с вокзала!
– Конечно, нет, – голос Никитина вдруг стал металлическим, – ты не бомж с вокзала. Ты убийца.
– Я требую адвоката!
– Будет у тебя адвокат! Будет, не волнуйся!
– И чтобменя больше не помещали в такие условия!
– Значит, условия не нравятся, да? Условия не понравились? А убивать двоих человек понравилось?
– Вы не смеете! Не смеете так со мной говорить!
– Да? Ладно, давай поговорим по-другому! Слушай, прежде, в самом начале, я хочу тебе кое-что объяснить. Ты задержана по обвинению в двух убийствах по соответствующей статье. Ордер на арест выписан прокурором. Следствие постановило взять тебя под стражу до суда, и прокурор, в соответствиис представленными доказательствами, выписал ордер на твой арест. До суда ты будешь содержаться в СИЗО. После вынесения приговора отправишься в колонию строгого режима. Думаю, тебе светит не меньше десятилет. А может, и все пятнадцать, это только от тебя зависит. Положение твоё более чем серьёзно. Знаешь, ты мне очень нравишься. Ты мне просто симпатична – умная, деятельная, красивая… Только вот в жизни тебе не повезло. Я говорю всё это неофициально потому, что ты мне очень нравишься и мне просто тебя жаль. Иначе я не стал бы с тобой разговаривать. Поэтому я решил объяснить тебе всё в самом начале, чтобы ты поняла ситуацию. У тебя сейчас такое положение, что ты не можешь выбирать, ерепениться и разговаривать со мной в таком тоне, как сейчас. Честно скажу, положение твоё более чем паршивое. Хуже не придумаешь. Поэтому советую выбирать выражения и хорошо продумать свой тон.
– Будем считать, что я всё внимательно выслушала, – я перевела дух, но сказанное им не укладывалось в моей голове. Я не могла понять, что со мною произошло, всю тяжесть и глубину бездны, откуда не может существовать выхода… Бездны, по сравнению с которой даже ад – приятное место. Я не понимала этой пропасти, поражающей степенью своей бездонности и глубины… – Но, раз уж вы настроены ко мне доброжелательно, я хотела спросить: неужели необходимо разговаривать, держа меня со скованными руками? Почему вы не снимете наручники?
– А ты не полезешь в драку?
– Очень смешно!
– Ну, хорошо. Уговорила. Попытаемся говорить, как разумные люди.
Никитин нажал кнопку в столе и в комнате появился охранник.
– Снимите наручники.
Через минуту мои руки были свободны. Охранник снова исчез, а я принялась разминать затёкшие суставы. Кое-где была содрана кожа, а руки покрылись синяками и кровоподтёками. Тюремные наручники не предназначены для нежных женских рук. Боль была настолько острой, что некоторое время я не могла говорить… Мне казалось: одно слово – и из глаз брызнут слезы. Наконец я пришла в себя. Никитин достал лист бумаги и принялся писать ответы на традиционные вопросы протокола уголовного допроса: имя, фамилия, год рождения, прописка… Закончив с формальностями, спросил:
– Где ты была утром четвёртогооктября?
– В день убийства РусланаГароева? Это же просто! Зачем задавать вопрос, если заранее знаешь ответ!
– Мне не известен ответ! Где ты была утром четвёртого октября?
– Мирно спала в своей домашней постели!
Никитин вздохнул. По его лицу я никогда не могла прочитать мысли. И тем более не понимала сейчас, что означает его вздох: проявление сочувствия или сардонические склонности натуры. Продолжая смотреть на меня в упор, Никитин раскрыл папку, вынул оттуда какой-то листок. Я разглядела гербовую печать внизу страницы.
– Вот. Прочитай.
Я отшвырнула листок, не глядя:
– Что это такое?! Что вы мне собираетесь подсунуть? Я не собираюсь дальше ломать комедию и играть по вашим правилам! Читать всякие нелепые бумажки! Вы и так знаете, что рано или поздно вам придётся меня выпустить! Не сегодня, так завтра! Вы не имеете никаких прав держать меня здесь!
– Читай, – и было в его голосе что-то такое, что заставило меня безоговорочно взять листок и начать вглядываться в твёрдые литеры букв…
А потом…. Потом литеры стали расплывчатыми… Когда, дочитав до конца, я подняла глаза вверх, во мне уже не было ничего человеческого. Это переходное состояние казалось мнестранным. Словно вдруг стёрлись все границы пространств и времени, но я всё равно не успела попасть никуда. Я постигала смысл глагола «убивать», чувствуя, что меня убили. Не говоря ни слова, Никитин читал всёна моем лице.
