Наталья Александрова - Перстень Екатерины Великой
– Ах он, собака немецкая! – донесся из второй роты чей-то выкрик.
Орлов покосился в ту сторону и продолжил:
– А еще я вам скажу, что государь Петр Федорович сильно не любит нашу православную веру. Он хочет у нас немецкие порядки завести, пригласить из Пруссии пасторов, а церкви православные позакрывать, чтобы русскому человеку помолиться негде было. А у монастырей всю землю отобрать, монахам лбы забрить, забрать их в солдаты да вести их в Данию…
– На черта нам та Дания?! – выкрикнул тот же голос из второй роты.
– Что же это деется, братцы! – поддержал еще кто-то. – Неужто мы позволим немецким собакам позорить нашу веру?
– Постоим за веру православную! – кричали уже многие. – Не позволим немцам ее в грязь втоптать!
– А если хотите постоять за веру и за отечество, орлы-преображенцы, – продолжил Орлов, повышая голос, – если дорога вам Россия – присягните на верность государыне Екатерине Алексеевне! Она – верная защитница православной веры и Отечества…
– Это же мятеж! – закричал молодой офицер, стоявший на правом фланге третьей роты. – Мы присягали государю…
Тут же его оттащили в сторону два унтера, и недовольный офицер исчез позади строя. А Орлов выкрикнул, обводя ряды гвардейцев пылающим взором:
– Кому дорога Россия, кому дорога вера православная – присягните государыне императрице!
– Чего ей присягать-то, – пробубнил рядовой третьей роты Демьян Косой, рослый рыжий нижегородец с оттопыренными ушами. – Что муж немец, что она немка – не один ли черт? Он-то хоть мужик, а то бабе присягать – срамота!
– Дурак ты, Демьян! – оборвал его сосед по строю, рассудительный степенный вологжанин. – Она, может, и немка, да православная. Сказывали, когда захворала тяжело, на ладан уже дышала, хотела к ней мать пастора позвать немецкого, а она воспротивилась: не хочу, говорит, в ереси лютеранской умирать, зови ко мне православного священника, а лучше всего – святителя Симеона. И святитель к ней пришел, и помолился за нее, и причастил Святых Тайн, а потом говорит: ты, раба Божия, не умрешь, не пришел еще твой час, а будешь ты долго жить и будешь царствовать к славе православной Руси…
– Неужто правда? – усомнился Демьян.
– Правда или неправда, – ответил вологжанин, – а только братья Орловы обещали каждому, кто присягнет государыне Екатерине Алексеевне, по чарке водки да по два рубля серебром.
– По два целковых? – Демьян заметно оживился. – Ну, коли так, то я за нее! Немка она или не немка – до этого мне дела нет, а два целковых – это деньги хорошие!
– Знамо, хорошие, – и вологжанин, оглядевшись по сторонам, закричал, впрочем, не слишком громко: – Ура! Да здравствует государыня императрица Екатерина Алексеевна!
К нему присоединились десятки, потом сотни голосов, и через несколько минут Преображенский полк был приведен к присяге.
Орловы с братьями Рославлевыми и Ласунским освободили арестованного Пассека, тут же к ним присоединился Бредихин.
– Господа, – проговорил Рокотов, оглядев поредевшие ряды акционеров. – Я предлагаю начать наше внеочередное собрание. Но прежде чем огласить повестку дня, я попрошу вас встать, чтобы минутой молчания почтить наших уважаемых коллег, которых мы потеряли за минувший месяц. Вы понимаете, что я говорю о Елизавете Петровне Коваленко и о Юрии Борисовиче Муратове.
Бубенцов поднялся, хмуро глядя в стол. Фира Раевская всхлипнула и неловко встала рядом с ним. Петр встал нехотя, ему явно претила эта обычная дань уважения к смерти. Вообще, придя на это собрание, он в основном был занят тем, что демонстративно не замечал жену. Остальные участники собрания поднялись, оглядываясь друг на друга.
Катя удивленно покосилась на молодую женщину, которая сидела в стороне от стола, возле камина. Она где-то ее уже видела – то ли в офисных коридорах, то ли в одной из студий. Довольно привлекательная, но какая-то незапоминающаяся, заурядная, такая, каких встречаешь каждый день, на каждом шагу. Может, мелкая актриска? Что, интересно, она делает на собрании акционеров? Может быть, это не артистка, а сотрудница бухгалтерии, которую Рокотов пригласил, чтобы ознакомить присутствующих с финансовыми результатами?
– Благодарю вас, – Рокотов сел, откашлялся и продолжил: – В лице Елизаветы Петровны и Юрия Борисовича мы потеряли старейших и опытнейших товарищей. Но тем не менее я надеюсь, что наша компания выдержит этот удар и продолжит работать по-прежнему успешно и продуктивно…
Он говорил еще долго, но слова были пустые, ничего не значащие, этими словами он просто отвлекал внимание, усыплял, гипнотизировал акционеров, в то же время вглядываясь в их лица и пытаясь понять, что они думают, чего от них можно ждать.
Наконец он закончил многословное вступление и огласил причину, по которой было созвано собрание:
– Для дальнейшей плодотворной работы мы должны сегодня выбрать новое руководство нашей компании: председателя совета акционеров и генерального директора. Я предлагаю разделить эти выборы на две части и сначала провести голосование по кандидатуре генерального директора, так как от его избрания в большей степени зависит повседневная работа компании.
Против такого порядка никто не возражал. Все ждали продолжения. Рокотов откашлялся и проговорил:
– Как представитель миноритарных акционеров, я предлагаю свою кандидатуру.
В общем, именно этого все и ждали, однако, когда Рокотов озвучил свои планы, акционеры зашептались. Оглядев их, как строгий учитель оглядывает расшумевшихся учеников, Рокотов продолжил:
– Давайте не будем тянуть время. Приступим к голосованию. Александр Александрович Бубенцов, семь процентов акций!
– Я против вашей кандидатуры, – проговорил Бубенцов. – Извините, Алексей Григорьевич, здесь нет ничего личного, но я считаю, что директор должен быть наемным менеджером, не связанным ни с кем из акционеров. Вы же представляете интересы группы миноритариев и будете их защищать в ущерб остальным…
– Я понял вашу позицию, – спокойно ответил Рокотов. – Продолжим голосование…
Все ожидали, что он назовет Эсфирь Раевскую, но он почему-то миновал ее и обратился к Петру:
– Петр Федорович Коваленко, тринадцать процентов акций!
Присутствующие удивленно зашептались: почему тринадцать? Своих собственных акций у него было десять процентов, а если он унаследовал акции матери, у него должно быть сорок…
Петр, однако, не прояснил этих сомнений. Он оглядел акционеров, впервые за этот день взглянул на Катю, причем в его глазах вспыхнул мстительный блеск, затем повернулся к Рокотову и неприязненно проговорил:
– Разумеется, я против! Если ты думаешь через постель моей жены прибрать к рукам компанию…
– Петр Федорович, я прошу вас воздержаться от личных выпадов! – перебил его Рокотов. – Вы проголосовали – это ваше право. Мы продолжаем…
Петр замолчал, но не удержался и снова взглянул на Катю – на этот раз с торжеством: мол, как я вас обоих уел!
Рокотов, не обращая на него внимания, сделал пометку в протоколе и повернулся к Кате:
– Продолжим. Екатерина Алексеевна Коваленко – новый участник нашего собрания, на основе законного дарения ей теперь принадлежит двадцать шесть процентов акций. Ваше слово, Екатерина Алексеевна!
Катя перевела дыхание, оглядела присутствующих и как могла спокойно и отчетливо проговорила:
– Я тоже против.
Произнеся эти слова, она быстро и внимательно взглянула на Алексея.
Она ожидала увидеть на его лице разочарование, досаду, в конце концов, удивление, но ничего этого не было: глаза Рокотова злорадно блеснули, как будто его план вполне удался, и легкомысленная мышь сама забежала в гостеприимно распахнутую мышеловку. Но этот взгляд был мимолетным, Катя едва успела его перехватить. Зато Петр уставился на нее в изумлении: он явно не понимал, что происходит, почему его жена голосует против своего любовника и как случилось, что они с Катей проголосовали одинаково.
Тем временем Рокотов надел маску благородной обиды.
– Что ж, – проговорил он сдержанно, – это ваше право. Теперь я голосую от лица миноритарных акционеров, которым в совокупности принадлежит двадцать восемь процентов акций. Естественно, я голосую за свое предложение…
Рокотов сделал паузу, оглядел присутствующих.
«Что он задумал? – пыталась понять Катя. – Явно он играет какую-то собственную игру…»
И тут Рокотов повернулся к той молодой женщине, которая молча сидела около камина.
– Ольга Юрьевна Васильева! – проговорил он значительно.
– Кто? – Непосредственная Фира вскочила и удивленно уставилась на незнакомку. – Это еще кто такая?
