Сергей Рокотов - Свинцовый хеппи-энд
Уже под утро на попутке, а потом пешком добрались они до этой заброшенной халупы на берегу моря.
- Хороша вилла, - покачал головой Крутой, входя в холодное и сырое помещение.
- Имей свою, - строго ответил ему Кандыба. - Или обратись в Гранд-Отель. Там тебя как раз ждут с распростертыми объятиями, милейший.
Крутой хотел было что-то ответить, но вдруг замолчал, глядя в оловянные глаза Кандыбы. Делать было нечего, стали обустраиваться.
В домишке была печь, и только это спасало. Шел октябрь, начинало холодать, с моря дул холодный ветер. Ночью воровали дрова, топили печь. Капитан траулера снабдил их на первое время продуктами.
Рисоваться в поселке было опасно. Спасало то, что их домишко находился на самом отшибе и плохо просматривался с дороги.
Да и поселок был заброшенным, по вечерам свет горел только в двух домах, да tt то находящихся довольно далеко...
В домишке было две комнаты. В одной поместили пленницу, в другой жили сами. '
Когда закончились продукты, поневоле пришлось выйти из дома. Кандыба разведал обстановку и остался вполне доволен. В поселке жили только две семьи какие-то придурочные старики и еще чета беспробудных пьянчуг - муж и жена запойно пили целыми днями. Воистину, им продолжало везти. Пьянчуга Харитон возил им продукты, дрова, с ними щедро расплачивались, и ему не было никакого резона задавать лишние вопросы.
Так и прошел октябрь, пошел ноябрь. В конце ноября Крутой решил поехать в Москву и начать шантаж семьи Раевских. Кузьмичеву тоже надоела выжидательная позиция, когда-то надо было начинать, и он согласился с ним. Кандыба возражал, предлагал подождать еще некоторое время, но все же Крутой сделал по-своему и ночью уехал из Рыбачьего. В Севастополе сел на поезд и вскоре уже был в Москве. А они остались ждать от него вестей...
Марина разговаривала только с Кузьмичевым. Он по-прежнему был с ней вежлив и внимателен, призывал набраться терпения и подождать. Мол, скоро вернется гонец, и все будет решено. С Кандыбой она практически не обменялась ни одной фразой, он вызывал у нее не то чтобы страх, а какую-то брезгливость. Она словно бы выстроила между ними стену, потому что знала, если завяжется разговор, она не выдержит - она прекрасно помнила, как он, в парике и с приклеенными усиками, но с этими же круглыми оловянными глазами стрелял в Ираклия, в ее мужа, с которым она прожила несколько лет, от которого имела ребенка, маленького Оскара. А это лысое и безбровое чудовище лишило Ираклия жизни. Но Марина прекрасно понимала, что бороться с ним она не в состоянии.
Несмотря на ветхий вид домика, двери в нем были достаточно надежны. Ее держали под крепким засовом, а окна они забили досками. Убежать от них пока было невозможно. Порой они снова пичкали ее снотворными, и она постоянно чувствовала жуткую слабость. Нет, ей никак не убежать от них, так что ничего не остается, только ждать. А там видно будет.
Иногда Кузьмичев приходил в комнату и подолгу беседовал с ней на самые разные темы: о смысле жизни, о превратностях судьбы, о любви, о семье.
Порой ей было даже интересно выслушивать его циничные сентенции. Спорить с ним она не считала нужным, хотя сам он вызывал ее на спор. В его бесцветных глазах постоянно стояла издевка, но она делала вид, что не видит этого, окружив себя словно какой-то броней. Это была ее защита, у нее не было иного выхода. Она верила - ее спасут, ее обязательно должны спасти. Только спокойствие, только терпение.
К тому же призывал себя и Кузьмичев. А вот Кандыба в последнее время стал заметно раздражаться. Раздражение его выражалось в том, что он начал с присущей ему нудностью докапываться до Кузьмичева... Должен же он был о чем-то говорить в конце концов. Ни книг, ни телевизора, никаких развлечений. От такой жизни вполне можно было свихнуться. Жили одними перспективами, мечтами о баснословных деньгах, которые Раевский заплатит за свою дочь.
- Пойду погляжу, чего хочет наша очаровательная гостья, - сказал Кузьмичев и поднялся.
Открыл задвижки двери, за которой находилась Марина и вошел...
- Чего ты хочешь? - проворковал он, глядя на пленницу, сидящую на кровати.
- Чего хочу? - переспросила она. - Я много чего хочу. Я, например, хочу есть. Мне надоело питаться одной картошкой и селедкой с черным хлебом. Я на свежий воздух хочу, я задыхаюсь в этой лачуге. Я уже потеряла счет дням, но, по-моему, мы провели здесь уже около двух месяцев. Я просто сойду здесь с ума... - При этих словах она попыталась придать своему голосу жалобные нотки.
- Ах ты, боже мой, - покачал головой Кузьмичев и подсел рядом на железную койку с продавленным матрацем. - Бедная девочка. Да, ты в отличие от нас не привыкла к таким условиям жизни. У Ираклия ты жила в роскоши. А мы вот пока бедны, вынуждены скрываться ото всех и не можем тебе предложить ничего другого. И все же, согласись, что ты находишься в лучших условиях, чем мы. Ты спишь на кровати, а мы с Яковом Михайловичем на полу на всяком тряпье, по нашим телам бегают крысы, с пола жутко дует. Такова жизнь, Мариночка, и мы вынуждены мириться с ее жестокими условиями.
Произнеся это, он положил руку ей на плечо. Он почувствовал, что его охватывает бешеное желание. Вообще они заранее договорились, что пленницу трогать никто не будет, и единственная попытка Крутого в этом направлении была быстро и жестко пресечена и им, и Кандыбой. Больше на нее никто не покушался. Но тут, проведя столько дней в таких кошмарных условиях, он ощущал, что не может так долго находиться в обществе красивой женщины и никак себя не проявлять. Марина убрала его руку с плеча, но вовсе без резкости, и этот ее жест даже вдохновил его. Он снова положил ей руку на плечо и крепко сжал его.
- Уберите руку, Павел Дорофеевич, - четко произнесла Марина.
- Не называй меня так, меня зовут Валерий Иванович, - злобно процедил он, руки, однако, не убирая, а стискивая ее плечо еще крепче.
- Уберите руку, Валерий Иванович, - отчеканила Марина и вскочила.
- Да что ты, что ты? - яростно зашептал Кузьмичев. - Не подумай ничего худого, я отношусь к тебе чисто по-отечески, ты что? Я же твой бывший наставник.
- Помню, - усмехнулась она, отходя к дальней стене. - Помню, как по вашему приказу сидела в карцере трое суток. А теперь нахожусь в вашем плену целых два месяца.
- Что поделаешь? Судьба... Ты видишь, как судьба сводит нас. В свое время ты убежала от нас, а спустя много лет я появился в твоей жизни, чтобы спасти тебя. Пойми одно, не я затеял это мероприятие, оно было бы осуществлено и без моего участия. Этот бородатый чеченский бандит его главный организатор. Если бы он не побоялся брать партнерами своих соплеменников, ты бы просто угодила в чеченский плен. И там бы с тобой обращались по-другому, чем мы, уверяю тебя. Именно благодаря столь странному повороту судьбы ты находишься в относительной безопасности.
- Не знаю, мне казалось, что тот бородач сочувствует мне.
- Боже мой! Боже мой! - расхохотался Кузьмичев. - Да жизнь тебя ничему не научила! Да ты хотя бы знаешь, кто это такой?!
- Вроде бы я его где-то видела. Но когда мы попали в тот дом, он ко мне ни разу не заходил, так что мне трудно вспомнить, где я его видела и видела ли вообще.
- Ты видела его под Петербургом. Он был одним из тех бандитов, которые тяжело ранили тебя.
- Неужели? - искренне поразилась Марина.
- Да! Вот так, дорогая моя... Именно так. Потом судьба свела его с твоим отцом, ему заплатили хорошую сумму за то, чтобы он помог найти тебя, и именно он вывел их на след Ираклия. Они были там, в горном кишлаке, но вы успели его покинуть. А потом он сумел выследить тебя и в Стамбуле. И нанял нас троих, чтобы мы помогли тебя похитить. Это страшный человек, Мариночка. И твое счастье, что нам удалось сбежать оттуда, иначе бы мы все, и ты, и мы трое, угодили бы прямиком в рабство к чеченцам. Благодарить нас ты должна, а не ругать.
- А он не говорил о судьбе второго чеченца? - спросила Марина. - Ахмеда?
Кузьмичев громко расхохотался.
- Воистину, ты жила даже не за каменной стеной, а просто на облаке. Весь мир знает, что бандит и террорист Ахмед Сулейманов весной девяносто шестого года был убит при попытке захвата самолета "Москва - Тюмень". Кстати, в том самолете находился твой отец Владимир Раевский. Так-то вот крутит нашими жизнями судьба-индейка, девочка моя. Сначала этот Сулейманов чуть было не лишил жизни тебя, потом чуть было не убил твоего отца. Страшные, жуткие люди, что один, что другой.
Еще одним жизненным правилом Кузьмичева было при необходимости говорить правду, да еще желательно с живописными подробностями. Это помогало собеседнику впоследствии верить его лжи.
- А почему вы мне все это рассказываете? - спросила Марина, продолжая стоять у стены со скрещенными на груди руками.
- Да чтобы ты мне верила, чтобы ты поняла, что t мы желаем тебе только добра. Я ничего не скрываю от тебя, мы хотим получить от твоего отца крупный выкуп. Да, такова жизнь, таковы ее суровые законы, что поделаешь? Его не разорит эта сумма, а мы обеспечим себя на всю жизнь.
