Последнее отражение - Наталья Николаевна Тимошенко
Еще раз осмотрев просторную гостиную и даже заглянув внутрь камина, Стефан опустил фонарь и спросил:
– Второй этаж или подвал?
– Как это по-джентльменски, позволить даме выбрать, – хмыкнула Лина. – Второй этаж.
– Лестница может провалиться, – покачал головой Стефан, освещая неустойчивые ступеньки. – Я пойду первым, держись ровно за мной. Если мой вес выдержит, то и ты не провалишься.
Лина кивнула, остановилась, позволяя Стефану чуть вырваться вперед. Когда он прошел уже почти половину широкой лестницы, она вдруг услышала посторонние шаги где-то в стороне гостиной. Они только что были там и не видели никого чужого. Больших дыр, через которые кто-то мог забраться с улицы, там тоже не было, даже окна оставались заколоченными. Лина отвернулась от Стефана, посветила фонарем в сторону шума.
– Эй, кто здесь? – шепотом спросила она.
– Лина, не отставай! – раздался голос Стефана сверху, но Лина не могла пойти за ним, не проверив. Просто для собственного успокоения, чтобы никто не мог напасть на них внезапно. Кому именно могло понадобиться на них напасть, Лина не представляла, но отбрасывать такой вариант не могла. В конце концов, тот мужчина, который украл дневник и у Стефана, и наверняка у Брауна, мог вполне выследить их.
Шаги приближались, двигались прямо к Лине, однако она по-прежнему никого не видела. Светила фонарем, вглядывалась в темноту, но ничего не замечала. Наконец шорохи были совсем близко, тот, кто вышел из гостиной, уже должен был стоять прямо перед ней. Сердце от испуга билось в неровном темпе, пот стекал по спине, и Лина почти готова была броситься за Стефаном, когда вдруг догадалась опустить фонарь вниз. Прямо возле ее ног сидела огромная крыса и деловито смотрела на нее черными глазками. Лина не знала, могло ли животное издавать такой шум. Когда фонарь осветил крысу, она то ли испугалась, то ли разозлилась и с громким писком бросилась на Лину, вцепилась острыми когтями ей в джинсы в районе бедра. Лина даже не предполагала, что крысы могут так высоко подпрыгивать. Она закричала, отбросила тварь в сторону и, уже не глядя, куда ступает, бросилась следом за Стефаном, который давно ушел вперед, думая, что она идет за ним. Старые доски ломались под ее ногами, кроссовки то и дело проваливались вниз, но Лина, хватаясь руками за неустойчивые перила, взлетела вверх не хуже крысы.
Из коридора тут же показался испуганный Стефан.
– Лина? Что случилось? Лестница все-таки не выдержала?
Лина кивнула. Не говорить же ему, что она испугалась крысы. Тварь ее не укусила, уколы от бешенства можно не делать, все остальное не следует принимать во внимание. А вот влажные салфетки она с собой не взяла зря. От мысли, что она касалась крысы рукой, Лину начинало тошнить.
– Держись рядом, – попросил Стефан, снова возвращаясь в коридор.
На второй этаж они в прошлый раз не поднимались, поэтому все здесь было в новинку, но мало отличалось от первого этажа. Такое же запустение и разруха. Висящие клочьями обои на стенах, обломки мебели на полу, крысиный помет, кое-где – пустые бутылки, но меньше, чем на первом этаже. Очевидно, если вниз еще хоть кто-то когда-то забирался, то на второй этаж заходить не рисковал.
Лина насчитала четыре комнаты и две просторные ванные, в которых даже сохранились большие ванны на гнутых ножках. Сами ванны внутри давно покрылись слоем грязи и помета, в одной из них что-то шевелилось. Лина поспешила отойти в сторону и не приглядываться. Надо же, а вот в отеле, бывшем ранее домом Марии, никаких крыс не водилось!
Пока она осматривала обстановку, Стефан проверял стены, пытаясь отыскать несоответствие с картой, но ничего не находил. Некоторые перегородки он простукивал в надежде отыскать тайник, но тот если и существовал, то был слишком хорошо спрятан. Ордынский не зря писал в своем дневнике, что зеркало никто не найдет.
Наконец они добрались до спальни, в которой оба опознали ту самую комнату, о которой рассказывал Браун. Это была спальня несчастного художника. Остов мольберта все еще стоял у окна, но вот холст давно истлел. Окно было занавешено лишь наполовину, и солнце ежедневно на протяжении более ста лет светило на холст, вот он и не выдержал. Внизу среди груды мусора еще можно было различить баночки с красками и кисти. Напротив окна стояла огромная кровать с балдахином, один угол был занят камином, во втором притаилось, скорее всего, то самое зеркало, о котором упоминал Браун. Его поверхность потускнела и покрылась таким толстым слоем пыли, что почти ничего не отражала. Когда Стефан подошел к зеркалу и встал напротив, Лина едва смогла различить его.
– Как думаешь, это может быть то самое зеркало? – вдруг предположила она. – Знаешь же, как говорят: хочешь что-то спрятать, поставь на самое видное место.
Стефан с сомнением покосился на нее, потом снова посмотрел на зеркало. Протянул руку, протер ладонью поверхность. Намного чище оно не стало, тут требовалась работа хорошего реставратора, но его отражение виднелось чуть четче.
– Я вижу только себя, – признался он. – Кирпич на голову мне не падает, машина не сбивает.
– То есть ты не рассчитываешь прожить до старости и умереть, окруженный безутешными родственниками? – хмыкнула Лина и тут же добавила: – Браун ведь говорил, что Ордынский искал какой-то способ нейтрализовать зеркало. Что, если он чем-то покрыл его поверхность, и теперь оно отражает лишь то, что видит? Например, настоящее отражение, показывающее твою смерть, осталось где-то внутри, а то, что мы видим – второй слой зеркала, к примеру.
Стефан снова долго вглядывался в свое отражение.
– Думаешь, Ордынский стал бы каждый день ходить мимо него, зная, что оно отражает где-то там, внутри? Он ведь предполагал, что зеркало может не показывать реальную смерть, а призывать ее.
– Мы не знаем, ходил он тут или нет, – настаивала Лина. – В этой комнате жил Бреннер. Через двадцать пять лет после Ордынского. Может, Ордынский повесил здесь зеркало, обставил комнату якобы как гостевую, но сам никогда сюда гостей не селил. Или! – Лина вдруг оживилась, придумав новую версию. – Он селил сюда гостей, позволял им смотреться в зеркало, как Мария когда-то, приносил их в жертву.
– Тогда он не стал бы убегать отсюда в Зальцбург.
– А может, потому и уехал, что перестал стареть?
– Тогда забрал бы зеркало. – Стефан повернулся к Лине, внимательно всмотрелся в ее лицо. – Не могу понять, ты сейчас серьезно все это говоришь или смеешься?
– Я бы не стала над тобой смеяться, – заверила она. Потом, подумав, добавила: – Не знаю, верю ли я в то, что говорю сейчас, верю ли в то, что услышала от Брауна. Но я знаю одно: подвергать сомнению все, зачем мы сюда притащились, бессмысленно и неэффективно. Поэтому раз уж пошла с тобой на поиски зеркала, буду идти в своих версиях до конца. А о степени нашего сумасшествия подумаю потом.
Стефан еще несколько секунд разглядывал ее лицо в темноте, потом едва заметно улыбнулся.
– Спасибо. – И снова повернулся к зеркалу. – Есть лишь один способ проверить, не является ли это зеркало тем самым.
Стефан сбросил с плеч рюкзак, принялся копаться в нем и вскоре выудил оттуда зажигалку и длинную тонкую свечу, похожую на церковную. Снова повесив рюкзак на одно плечо, Стефан подошел к зеркалу вплотную, зажег свечу и практически прижал ее к поверхности. Пламя сначала задрожало, задергалось, будто хотело погаснуть, но затем выровнялось, стало напоминать каплю.
– Это не то зеркало, – уверенно заявил Стефан минуту спустя и погасил свечу.
– Это церковная свеча? – уточнила Лина.
Стефан кивнул.
– Откуда она у тебя?
– Заказчик дал. Он же и сказал, как проверить подлинность зеркала. Если бы это было то, никакие заклинания и попытки скрыть его за другим не задавили бы его сущность. Свеча бы погасла.
У Лины на языке крутились еще десятки вопросов, но задавать их она не стала. Спросит позже. Стефан тем временем спрятал свечу и спички в рюкзак, снова вытащил карту, принялся обходить комнату по кругу. Лина была уверена, что и здесь
