Дон Кавелли и Рука Бога - Конти Дэвид
Вот только Кавелли знал, что это явная ложь. Помощник монсеньора Лонги знал об этом, и оба знали, что об этом знает его собеседник. Но Кавелли прожил в Ватикане достаточно долго, чтобы усвоить, что любая дальнейшая дискуссия будет бессмысленной. Если этот человек по имени Эухенио (его фамилию Кавелли забыл), занимая незначительное положение в ватиканской иерархии, лгал ему в лицо, при этом краснел, зажмуривал глаза и почти проваливался под землю от стыда, то здесь все дело упиралось в старый, незыблемый принцип: «Roma locuta, causa finita». «Рим высказался, дело решено».
Эухенио, конечно, слышал о Кавелли, о его особом статусе и привилегиях в Ватикане; однако он был одним из многих, в основном молодых людей, занимающих второстепенные должности, которые не знали, откуда эти привилегии взялись. Ходили слухи, что Кавелли чем-то опасен, что с ним лучше не связываться, а если уж так получилось, то его точно не надо злить. Но, видимо, начальство строго-настрого приказало ему не пускать Кавелли, а в случае необходимости прибегнуть ко лжи. Потому что это был единственный способ запретить ему войти. Уже стоя у двери, Кавелли обернулся:
— Пусть монсеньер Лонги как можно скорее позвонит мне. Это срочно.
— Конечно, конечно, я передам.
Эухенио вскочил и несколько раз поклонился, как будто надеясь смягчить ложь и загладить вину чрезмерным проявлением уважения. Кавелли закрыл дверь. Спускаясь в Ватиканские сады по мраморным лестницам Губернаторского дворца, он спрашивал себя о том, зачем вообще произнес последнюю фразу. Лонги определенно не станет ему звонить, а даже если перезвонит, то скажет то же самое, что и раньше: «Ватикан не имеет к этому делу никакого отношения». К своему удивлению, он рассердился на монсеньора Лонги и даже почувствовал некоторую солидарность с Монтекьесой.
Господи боже, какая же ерунда лезет в голову! Следует признать, что его последняя идея с самого начала была обречена на провал. После разговора с Монтекьесой ему в голову пришла мысль все же устроить для него встречу со святым отцом. Тогда папа римский, опираясь на свой божественный авторитет, запретит Монтекьесе претворять в жизнь его безумный план. Как ни печально, но Кавелли выдавал желаемое за действительное! Только сейчас до него дошло, что Лонги с самого начала заявил, что Ватикан никоим образом не намерен вмешиваться в это дело. Кавелли взглянул на часы — шестнадцать сорок.
Менее чем через полтора часа Монтекьеса явится к воротам Святой Анны и потребует, чтобы его впустили. И что он ему ответит? Неясно.
И вдруг зазвонил телефон.
XXXV
Кавелли с некоторым изумлением узнал голос на другом конце провода.
Совершенно внезапно в шахматной партии, в которой его противник, казалось, одержал полную победу, появилась новая фигура. Этот звонок полностью изменил ситуацию. Вопрос заключался лишь в том, какой фигурой окажется человек, который ему позвонил. Кавелли мог только надеяться, что речь идет не о пешке, а все же о ферзе. Пока он слушал, в голове возникла неплохая идея.
— Как быстро вы сможете приехать в Ватикан? — прервал он собеседника.
Последовал нерешительный, но вполне удовлетворивший Кавелли ответ. Он пообещал перезвонить и закончил разговор. Затем набрал внутренний служебный номер, чтобы не попасть в очередь обычных внешних абонентов, и связался с полковником Дюраном, командиром швейцарской гвардии Ватикана.
Они познакомились год назад во время неприятного инцидента в Музеях Ватикана[29]и с тех пор весьма уважали друг друга. Полковник отозвался простым «привет», но его грубый голос и сочный швейцарский акцент нельзя было ни с кем перепутать. Кавелли глубоко вздохнул и принялся излагать свою просьбу, чрезвычайно важную для безопасности Святого престола.
Полковник Дюран, конечно, знал об особом положении Кавелли в Ватикане и всегда принимал это, хотя и с некоторой показной неохотой. Но в этот раз — и Кавелли отдавал себе в этом отчет — его желание далеко выходило за рамки его обычных привилегий. Дон несколько минут беседовал с полковником, при этом избегая подробно рассказывать о плане Монтекьесы. Он особенно упирал на тот факт, что от того, сможет ли Дюран выполнить его просьбу, зависит жизнь и благополучие бесчисленного множества людей. Наконец, полковник согласился, но неоднократно подчеркнул, что лишь ввиду исключительных обстоятельств и только единожды он сделает для Кавелли исключение, которое никогда и ни для кого не было доступно. Кавелли вздохнул с облегчением, поблагодарил Дюрана и повесил трубку.
Что ж, это огромный шаг вперед. Впрочем, пойдет ли все так, как он надеялся, нельзя сказать наверняка. Это лучшее, что он мог придумать, но, в конце концов, себя не обманешь, его новый план — это лишь маленький проблеск надежды, не более того.
И прежде чем все решится, ему придется задержать Монтекьесу на целый час. Даже это будет очень нелегко. Может, стоит ему позвонить и просто отложить встречу на час. Но, поразмыслив, Кавелли отказался от этой идеи. Лучше избегать всего, что может расстроить Монтекьесу или вызвать у него подозрение. Затем он перезвонил своему первому собеседнику и продолжил разговор.
XXXVI
Уже издали он увидел приметный лимузин Монтекьесы. В семнадцать часов пятьдесят девять минут черный «Майбах» остановился перед воротами Святой Анны. Но, к удивлению Кавелли, он не заехал в Ватикан. Из салона вышли Монтекьеса и Мариано и пешком прошли к воротам. Что довольно странно, ведь, в отличие от центра города, в Ватикане достаточно парковочных мест. Кавелли лично сопроводил гостей мимо поста дежурных гвардейцев, его фамильные привилегии освобождали их от досмотра и всяких объяснений. Монтекьеса, казалось, наслаждался особым обращением, он широко и весело улыбался во все стороны, в то время как Мариано отводил взгляд и мрачно смотрел перед собой.
Кавелли уже придумал, как протянуть час, прежде чем он сможет приступить к осуществлению своего плана. Он решил встретить Монтекьесу как особо важную персону, с тем чтобы выгадать время и при этом держать его подальше от клириков, обладающих властью в Ватикане, и от святого отца: он проведет его через сады в самые укромные уголки, которые нельзя увидеть во время обычных туристических экскурсий. Это, несомненно, польстит Монтекьесе, но предприятие обещает быть рискованным: совсем не факт, что он согласится на целый час таких прогулок. Впрочем, пока что он пребывал в очень приподнятом настроении. По-видимому, его воодушевляла перспектива скорого свидания со святым отцом. Размеренными шагами, соответствующими особому достоинству этого места, они шли по гравийным дорожкам, в то время как Мариано следовал за ними на некотором расстоянии. Он выглядел скорее как телохранитель, чем как секретарь. Кавелли показал Монтекьесе место возле Ватиканской библиотеки, где якобы был погребен знаменитый слон Ханно, которого папа Лев X[30] получил в подарок от короля Португалии. Экзотический зверь пришелся по душе местным жителям и даже впоследствии участвовал в праздничных шествиях. Сначала Монтекьеса слушал с интересом, видимо, решив, что таким образом ему выказывают особое почтение, но вскоре ему показалось, что даже в Ватикане ему пристало быть учителем. Роль ученика и слушателя являлась несомненной несправедливостью, которую следовало немедленно исправить. Не очень сообразуясь с логикой, он решил вспомнить про Наполеона:
— Почти все знают, что Наполеон занял Рим и Ватикан, и все также слышали о том, что его солдаты использовали Сикстинскую капеллу как конюшню для лошадей. — Он разразился невеселым смехом. — Но вряд ли кто-нибудь вспомнит о том, что… — он сделал небольшую театральную паузу, сверля Кавелли взглядом, — что сам Наполеон никогда не входил в Рим. Трудно поверить, не так ли? Он ненавидел папу, но был достаточно умен, чтобы не унижать его своим триумфальным появлением в Риме.
