Кружок экстремального вязания - Дарья Донцова
Андрей Дмитриевич кивнул и замолчал. Он понял, что пожилому мужчине надо облегчить душу. Старик продолжил говорить:
– На письменном столе лежит дарственная, оформлена честь по чести у нотариуса. Моя квартира – теперь твоя. Родных у меня нет. Очень хочется, чтобы Бог в самом деле существовал, мы бы с Александром встретились и оба посмеялись над схожестью нашего ухода из бренного мира. Я думаю, Господь есть, и у него хорошее чувство юмора, поэтому Он так для меня все устроил… А теперь сядь и выслушай.
Зорин решил не спорить с очень пожилым человеком, которого полюбил в процессе общения, как отца. Рассказ Бокова до глубины души поразил его.
Степан Михайлович, простой солдат, во время Великой Отечественной войны участвовал во взятии небольшого городка под Берлином. Из окон одного дома бил пулемет. Боков сумел пробраться по черной лестнице, вошел незамеченным в квартиру и убрал пулеметчика. Кроме фашиста, в апартаментах нашелся человек в гражданской одежде. Его связали и бросили в кладовку. Очень молодой тогда Степан начал развязывать пленника и донельзя удивился, когда тот вдруг на чистом русском языке произнес:
– Милостивый государь, бесконечно благодарен вам за свое освобождение! Не побрезгуете угоститься чаем? Есть в запасе настоящий, не из сушеной морковки!
День клонился к вечеру, городок взяли, предстояло где-то устроиться на ночлег. Степан позвал своих сослуживцев. Советские воины сели за стол с немцем, и он рассказал им о себе.
Юный белый офицер Александр Баратынский убежал в 1918 году от большевиков. Ему удалось добраться до Германии. Эмигрант хорошо владел немецким языком, со временем стал на чужбине преподавателем в Берлинском университете, вел курс русской литературы. Он был страстным библиофилом.
Товарищи Степана, устав после тяжелого дня, быстро заснули, а Боков все слушал педагога. Солдат никогда не увлекался чтением, книги ему казались скучными. Вот кино – это здорово! Но Баратынский так увлеченно рассказывал о книгах, о своей библиотеке, о писателях… А потом он дал парню томик Джека Лондона.
– Почитайте! Вам понравится!
Чтобы не обижать хозяина, Степа прочитал первую страницу и не сумел оторваться от повести, пока не увидел слово «конец». На прощание они с эмигрантом обменялись адресами, но переписка все не начиналась.
В октябре 1949 года образовалась ГДР, и вдруг Степан получил послание от Александра. Тот сообщал, что город, где он живет, относится теперь к Германской Демократической Республике, в которой уже существует общество советско-немецкой дружбы. Степану надо найти его штаб в Москве и вступить в организацию. Парень последовал совету, и они с Баратынским начали переписываться. В те годы общение с членами общества дружбы в разных соцстранах очень поощрялось.
Александр сыграл большую роль в жизни Бокова. Благодаря его влиянию Степан как бывший фронтовик без конкурса поступил на филфак МГУ. Сначала он ощущал себя Маугли в мире людей. Но упорные занятия сделали юношу к третьему курсу отличником.
Когда в кресло генерального секретаря ЦК КПСС сел Леонид Брежнев, Баратынский, на тот момент уже известный филолог, стал часто прилетать в Москву. В один из своих визитов он сказал Степану:
– Это наша последняя встреча.
– Нет, нет! – возразил Боков. – Почему тебе такая мысль в голову прилетела?
– Возраст подсказал, – рассмеялся Баратынский. – Один из моих бывших студентов теперь работает в столице СССР, он сотрудник нашего посольства. Дипломатическую почту не досматривают, и это позволило доставить в Москву мой подарок тебе. Держи.
– Что это? – удивился Степан.
– Никому не известная рукопись Леонардо да Винчи. Цена листов с текстами и рисунками баснословная, и она будет только расти. Спрячь этот уникум. В старости, когда не сумеешь работать, продашь его и безбедно проживешь до самой кончины. Я хорошо обеспечен, а у тебя особо денег нет. Дарить уникум музею желания нет, хочу обеспечить тебя… Еще диппочтой приехали деньги. Мои квартира, коллекция картин, библиотека – все продано. Я оплатил из этой суммы год проживания в доме для больных одиноких стариков, но, думаю, надолго там не задержусь. В России нельзя иметь на руках валюту, но ты никому о марках не говори, даже жене, если она у тебя появится. Просто спрячь чемоданчик, и в случае беды всегда найдется тот, кто купит у тебя немецкие деньги. Единственная просьба. У меня нет родных. Я не уверен в существовании Бога и Царствия Небесного, но вдруг? Поэтому прошу тебя молиться за меня. Я православный, не католик. Степан начал отказываться, но Баратынский убедил его принять рукопись и деньги.
И теперь уже Боков решил вручить сокровище Андрею Дмитриевичу. Степан, как когда-то Баратынский, попросил молиться за него и отписал Андрею свою кооперативную квартиру.
Утром Боков умер, и Зорин похоронил его неподалеку от села Пушково. Я удивилась:
– А почему не в Москве?
Андрей Дмитриевич усмехнулся.
– В Москве? Это где? На Введенском, Ваганьковском, Кунцевском? Они давно закрыты, там возможно лишь родственное захоронение. Новодевичье? Не смешите, туда простому покойнику не попасть. Рогожское? Там лишь старообрядцы. Да, можно и на вышеперечисленных кладбищах упокоить своего человека, но денег придется отсыпать горы. Сейчас москвичей хоронят на полдороге к Питеру, и чаще всего это унылые, неуютные погосты. Сельские кладбища намного лучше. У меня в Пушково жил приятель, он продавал дом, я его купил. Потом, спустя год, построил этот дом. Имею возможность постоянно навещать Степана Михайловича. Приду к нему, сяду на скамейку, расскажу о своих делах. Вы понимаете?
Я молча кивнула. Хозяин дома продолжил свою историю.
Вскоре после похорон Зорин захотел перевезти к себе библиотеку покойного, сохранить ее, сделать каталог. Места у Андрея хватало, времени тоже. Квартира Бокова была его собственностью, никто не мог помешать мужчине. Он задумался, как навести порядок в книгохранилище, и в конце концов художник решил эту задачу. Собрания сочинений классиков у него были свои, поэтому те, что хранил старик, наследник подарит районной библиотеке. Андрей закажет штамп «Дар читателям от библиофила Степана Михайловича Бокова», украсит оттиском все титульные листы томов, попросит хранить их на полках, где повесят фото друга Зорина. Но это потом. А сейчас надо открыть тубус.
Андрей Дмитриевич отвинтил верхнюю часть. Внутри обнаружился атласный мешок с печатью. Зорин взял лупу и прочитал надпись на штампе: «Собрание Александра Баратынского». Внутри лежали свернутые листы очень старой бумаги. Похоже, это и в самом
