Четыре крыла - Татьяна Юрьевна Степанова
Обмякший от коньяка, он вдруг хрипло затянул:
– Солнце всходит и заходит. А в тюрьме моей темно. Дни и ночи часовые стерегут мое окно.
Клавдий сел за руль внедорожника, Макар устроился рядом. В сумерках из «сельпо» вслед им неслось:
– Как хотите стерегите, я и так не убегу, мне и хочется на волю…
В Камергерском переулке – летние веранды ресторанов в цветах, памятник Чехову. Огни вечерней иллюминации. Бутик «Вася Моревна» на углу, напротив итальянского ресторана, оказался уже закрыт, но на их стук им распахнули стеклянные двери. Менеджер удивленно уставился на их помятый, непрезентабельный, грязный и пыльный после земляных работ «прикид», но промолчал и повел их через пустой торговый зал, увешанный одеждой, мимо примерочных с бархатными шторами, зеркал, картин на стенах в стиле ар-деко в глубину особняка. Открыл двустворчатые двери, и они очутились в комнате, где горели лишь напольные вычурные светильники и множество свечей на каминной полке и низком столике у широкого алого бархатного дивана. В комнате витал аромат тяжелых восточных благовоний. Маячил сервировочный столик с бутылками и бокалами. На диване, откинувшись на подушки, сидела брюнетка лет сорока пяти в черной шелковой блузе и брюках от китаянки Умы Ванг. Широкие одежды не могли скрыть поразившее и Макара, и Клавдия обстоятельство: Василиса Панайотова, Вася Моревна, была беременна, под черным шелком выпукло выпирал живот – пятый месяц примерно…
– Добрый вечер, – поздоровался Макар. – Василиса, простите за вторжение, но мы к вам по срочному делу. Из-за пропажи известного вам Игоря Виноградова, прозванного Адонисом. Со времени столь памятной вам вечеринки в клубе «Малый», где между ним и вами, а также Анной Дрыновой и ее братом произошел конфликт, Игоря никто не видел. И его приятеля из клуба по имени Руслан Карасев тоже. Их родители подали заявления в полицию о пропаже без вести. Мы с моим другом подключились к их поискам.
– А я думала, вы в Лондоне, – медленно произнесла Василиса. – А вы здесь. Надо же… Я некогда общалась с вашей женой, Макар. И видела вас. Правда, Меланья нас с вами так и не познакомила.
А затем она произнесла ту фразу про Меланью и тюрьму. В змеином вкрадчивом тоне явно слышались издевательские нотки. И Клавдий ее сразу возненавидел. Но про себя он отметил и другое: вспоминая рассказ начальника охраны Карамазова про потасовку в клубе, про драку, оскорбления, лопнувшее на Василисе «голое платье», импланты груди и прочее, он не мог сейчас поверить – неужели все случилось тогда именно с ней? С этой женщиной в черном роскошном шелке, лениво и томно раскинувшейся на алом бархате дивана? Портрет Карамазова рисовал дерзкую хабалку, а перед ними – львица, беременная, стильная…
Но внезапно на лицо Василисы упал отблеск свечей, и Клавдий открыл для себя новую деталь: перед ними алкоголичка, отчаянно пытающаяся скрыть свой порок от посторонних. Но ни с чем ведь не спутаешь жесткость некогда правильных, нежных черт лица, ныне утяжеленных макияжем – слишком ярко, театрально подведенные глаза с тщательно замазанными, заштукатуренными синяками под ними и несуразные насурмленные брови вразлет к вискам – искусственные и нелепые на узком испитом лице. И взгляд… Алкоголики порой смотрят на мир особо. Пристально и одновременно отупело, сражаясь с внутренней пустотой, полной демонов на спирту. Клавдий прикинул: Василиса по возрасту старше бывшей жены Макара, что их связывало в светской тусовке? Тряпки от-кутюр? Василиса – владелица бутика, переехавшего из опустевших «Времен года» на Камергерский.
– Адониса вашего полиция уже с собаками разыскивает после заявления его отца, – с места в карьер начал он. – Скоро полицейские придут с вопросами и к вам, Василиса. Вам лучше и полезнее пообщаться сейчас с Макаром и со мной, рассказать про вашего парня. Меньше нервов потратите.
– Садитесь, – Василиса окинула его оценивающим взглядом. – Что у вас с рукой?
Неоригинальный вопрос. Поднадоевший. Но они все, все, все цитировали «Бриллиантовую руку». Одного поля ягоды дамочки.
– Подрался, подобно вашему Адонису. Когда он с вами в «Малом» кулаками размахивал.
– Он со мной не дрался. Кто вам сказал? – Василиса удивленно подняла насурмленные брови. – Он бы меня и пальцем не посмел тронуть. Он ведь знал – я ношу под сердцем его ребенка. Он – отец, я – мать…
Она сразила их своим признанием. Макар вытаращился. Клавдий сглотнул.
– Беседа долгая, да? – улыбнулась им Василиса. – На сухую не пойдет. Никак. Макар, проявите любезность. Наполните бокалы. – Она указала изящным жестом на сервировочный столик. На батарею своих початых бутылок.
И Макар молча ей подчинился. Налил ей и себе просекко.
– В качестве кого вы ищете Игоря? Вы разве подались в детективы? – поинтересовалась Василиса, буквально присасываясь к бокалу, несмотря на свою беременность.
– Я детектив. Макар попросил меня помочь. Мы ищем знакомого Игоря из клуба Руслана Карасева. Но они пропали вместе, – ответил Клавдий.
– Выпейте со мной, детектив. Я на сухую никак.
Макар налил Мамонтову бурбон. Он был словно под гипнозом, надышавшись до одури ее восточных благовоний…
Глядя на «детектива» с рукой на перевязи, Василиса вспоминала Адониса.
Он стоит у окна, взгляд его устремлен на пустынный в три часа ночи, залитый огнями Камергерский. Он полностью обнажен. Линии его сильного тела совершенны. Рельефный торс, гордый поворот головы, твердый подбородок. Пару минут назад они стонали, кричали, извиваясь, словно змеи, совокупляясь здесь, в ее приватном салоне при бутике, на диване, сминая бархат и пачкая его своим потом. Они напились… Они насладились друг другом, словно в прежние счастливые свои времена. И сейчас, после всего, она, Василиса тянется за мобильным, валяющимся на полу, и начинает фотографировать своего прекрасного любовника с разных ракурсов. Стремясь запечатлеть сладость момента… Ускользающую реальность, плотское счастье…
Адонис – бог, и сам того не знает…
Его молодость, его наглость, его страстность, горячность, изменчивость его натуры – внезапная полная отрешенность, холодность, равнодушие действуют на нее словно пламень и лед, жар и стужа. Изломы его характера завораживают ее. Она в сущности годится ему в матери… Нет, скорее в старшие сестры, наставницы, наперсницы… Он же, пьяный, проговорился ей о родителях-кровосмесителях: родных брате и сестре. Его грызла внутренняя боль из-за них всю жизнь, и он вечно искал слушателя для исповеди о своих семейных драмах. Он обрел его в ней, Василисе. Анька ведь так никогда и не смогла его понять и привязать к себе…
– Поласкай себя сам, я сниму на видео для себя, – просит она.
– Найди себе другого шута, – бросает он через плечо.
Она наводит на его бедра камеру.
– Кажется, я залетела, – объявляет она ему.
Он мигом оборачивается:
– Ты беременна?
– Тест сегодня показал. Ребенок – твой.
– Избавишься? – спрашивает он глухо.
– У меня уже возраст, пойми. Не девочка. А это мой первенец. Я пыталась завести детей с моим бывшим, никак не выходило у нас. А с тобой вдруг получилось. Но если родится больной… с отклонениями?
– Из-за моих долбаных предков? – он низко опускает свою прекрасную голову. Заливается румянцем.
– Я не знаю. Я просто боюсь неизвестности. Будущего.
– Оставь моего ребенка жить, – просит он. – Хочешь, женюсь на тебе?
Он валится перед ней на колени – пьяный, вновь обуреваемый желаниями и страстью, целует ей ноги, бедра, живот… А она представляет себе перекошенное лицо Аньки, когда та узнает об их свадьбе.
Но затем видение мгновенно сменяется другим: клуб «Малый», где не протолкнуться от пьяных гостей. Спертая духота, вонь духов и перегара на танцполе. Его лицо… медальный профиль в полумраке. Его губы у ее губ. Их объятия. А потом гораздо позже в пылу потасовки его исказившийся от гримасы – брезгливости? насмешки? отвращения? – прекрасный лик, когда тот юный упитанный злобный мерзавец врезает ей со всего размаха кулаком на его глазах! Ее, беременную, ударили!
