Наталья Солнцева - Три смерти Коломбины

Со следами ментам не повезло – на гравии, которым была усыпана аллея, их не разглядишь, а окурков или квитанций убийца, как назло, не обронил.

У следователя отлегло от сердца, когда Таврин сообщил, что родственников у Феоктистова нет. Какая-то седьмая вода на киселе в забитой провинции и бывшие жены. Значит, морочить голову следственным органам, требовать разных экспертиз, будоражить прессу и писать жалобы начальству никто не станет. Это главное.

Тело отправили на вскрытие. Начальника службы безопасности отпустили.

– Тщательнее надо было приглядывать за работодателем, – саркастически ухмыльнулся оперативник. – Если всплывут дополнительные обстоятельства дела, мы вас вызовем.

– Угу.

Стилет с витой рукояткой остался у криминалистов, но Таврин предусмотрительно заснял его камерой мобильного телефона – торчащим в груди господина Феоктистова. Пригодится. «Теперь Магда у меня в руках, – с удовольствием констатировал он. – Ей не отвертеться».

Разумеется, жене он ничего этого говорить не стал.

Надя охала, ахала, даже всплакнула, хотя в глаза не видела Феоктистова и знала его только со слов мужа.

– Ты чего ревешь? – изумленно спросил он.

– Как «чего»? Жалко же человека…

Многочисленная родня графини не слишком строго осудила «красавицу Катеньку». Сама государыня не устояла перед чарами Ивана Римского-Корсакова. Чудо как хорош молодой генерал: высок ростом, статен, а лицо – хоть картину пиши. Манеры преизящные, на скрипке играть обучен и певец отменный. Ни дать ни взять – бог любви!

В салонах Петербурга и московских великосветских гостиных вовсю судачили о романе, вспыхнувшем между женой графа Александра Строганова и отставным фаворитом.

– Глаза у него черные, цыганские, жгучие… – шептались дамы. – Говорят, темпераменту необыкновенного. От одного поцелуя можно прийти в изнеможение…

Приятельницы графини завистливо вздыхали, обсуждая скандальную пару.

– Катерина Петровна много старше любовника…

– Подумать только, десять лет разницы!

– А граф-то без бою отступился, отдал жену…

– Еще и подмосковное имение Нарышкиных для нее приобрел!

– Чтобы они уехали поскорее с глаз долой…

– Я бы хоть сейчас все бросила и укатила на край света с этаким кавалером…

Влюбленные без колебаний оставили высший свет и уединились в Братцеве. Барский дом стал для них тихим уголком, где они прожили в безмятежном счастии долгие годы. Не расставаясь ни на день!

Дети их, рожденные в незаконном браке, по обычаю того времени не могли унаследовать дворянских прав и получили другое отчество и фамилию Ладомирские. Все же император Павел I пожаловал им дворянское достоинство, и судьба их устроилась как нельзя лучше: сын – Василий Ладомирский – сделал карьеру, дослужившись до высокого чина; одна дочь была выдана замуж за князя Голицына, другая – за камергера Нарышкина.

Усадьба Братцево перешла от отца по дарственной Василию Ладомирскому, который женился на княжне Софье Гагариной, и в доме закипела новая жизнь.

– Маменька была хлебосольной хозяйкой, – говаривал Василий. – Даже когда у нее отнялись ноги, она принимала гостей и развлекала их, как могла. Она превосходно умела вести беседу, а папенька ни на шаг от нее не отходил.

Ладомирские поддерживали традицию родителей: по праздникам к ним съезжались соседи и знакомые. Подрастали дочери, которых пора было выводить в свет.

Однажды летом Софья Федоровна затеяла бал-маскарад с фейерверком, с катанием на лодках и ужином на воздухе для молодежи. В парадном зале вымыли окна, натерли паркет до зеркального блеска. Приглашенные музыканты настраивали свои инструменты. Люстры в доме пылали сотнями свечей. Для гостей почтенного возраста в карточной комнате приготовили ломберные[17] столики.

Маскарад удался. Не только девушки и молодые холостяки, но и некоторые семейные пары не отказали себе в удовольствии нарядиться в маскарадные костюмы. Танцевали, играли в фанты, дурачились… Вездесущий Арлекин потешал публику своими акробатическими трюками и под шум и хохот нахально приставал к дамам. «Турчанки», «пастушки» и «боярышни» придирчиво рассматривали друг друга – у кого платье богаче и прическа замысловатее – и боязливо вздрагивали, когда мимо них скользила загадочная и мрачная фигура в черном домино. Королевой бала выбрали Коломбину…

– Поехали кататься! – предложил хозяин.

Синяя ночь благоухала резедой и жасмином. В темной воде пруда дрожали звезды. Лодки, облитые луной, пустились наперегонки. Скрипели уключины, весла с плеском опускались и поднимались, вздымая фонтаны голубых брызг…

– Победителю – приз! Поцелуй Коломбины!

Кто-то украдкой обнимался, кто-то любовался лунной дорожкой, кто-то налегал на весла. Другие азартными криками подбадривали отстающих. Эхо далеко разносило по парку голоса, смех… В аллеях гулял теплый ветер.

Арлекин искал глазами Коломбину. Где же она? В какой лодке?

Тем временем на втором этаже дома, в библиотеке, собралась веселая компания – две девушки и молодой человек приятной наружности. Это были хозяйская дочь Софи с подругой и ее старший брат Иван, которого назвали в честь деда.

– Жан, – на французский манер обратилась к нему подруга сестры, одетая в платье Коломбины. – Ты обещал показать шкатулку! Я сгораю от нетерпения…

– Папá запретил нам прикасаться к шкатулке. Это реликвия нашей семьи.

– Но, Жан, пожалуйста! Правда, что ваш дедушка Римский-Корсаков хранил в ней письма и записки самой императрицы Екатерины? Говорят, они были…

– Тс-сс! Ни слова больше.

Коломбина надула пухлые розовые губки.

– Ты обязан подчиняться королеве бала, – капризно протянула она. – Сегодня все должны выполнять мои желания!

– Жан, – захныкала Софи, – я тоже хочу посмотреть. Там еще лежат волшебные часы, подарок государыни. Маменька мне показывала!

Девушки чуть ли не со слезами умоляли его.

«Папа́ не узнает, – подумал Иван, сдаваясь. – Он сейчас готовит фейерверки и не придет в дом, пока не вернутся гости – он хочет встретить их взрывом огней. Не будет ничего худого, если я достану шкатулку».

– Закройте глаза, негодницы!

Они послушно зажмурились. Иван повернулся к ним спиной, открыл потайную дверцу за шпалерой[18] и вытащил на свет увесистый ларец, инкрустированный слоновой костью, бронзой и эмалью. Крышка приподнялась, когда он нажал на пружину. Казалось, что пожелтевшие листы все еще пахнут духами императрицы. Сверху лежали песочные часы – темно-синие колбы в позолоченном корпусе…

– Это совсем не те часы! – ужаснулся он. – Те были…

Как-то вечером, незадолго до смерти, дед посадил его к себе на колени и показал часы на цепочке. В последний год он полностью погрузился в прошлое: то часами просиживал перед портретом покойной жены, то перебирал письма влюбленной царицы. В его жизни были две женщины, две Екатерины…

– Это первый подарок государыни… Видишь, тут ее портрет, написанный на эмали? А на цепочке – жемчужины. Красиво?

– Да!

До сих пор Иван Ладомирский был уверен, что в шкатулке вместе с письмами хранятся те самые часы. Он не особенно интересовался отношениями дедушки и Екатерины II. В семье неохотно вспоминали эту историю. С бабушкой тоже было не все гладко. Екатерина Петровна носила фамилию первого законного мужа – графа Строганова, и брак ее с Иваном Николаевичем церковь не освятила. Сие обстоятельство не помешало их любви, но легло тенью на репутацию потомков.

– Эти часы императрица подарила дедушке на прощанье! – выпалила Софи. – Они ей достались от какого-то французского вельможи в виде презента. Вроде бы ими пользовался астролог королевы Франции. Мне маменька говорила. Царица Екатерина называла время – самым страшным врагом, которого только любовь способна обезоружить. Она протянула дедушке часы астролога со словами: «Вдруг звезды сведут нас еще когда-нибудь, мой друг? Погляди-ка на сих голубков, как они нежно соприкасаются клювами…»

Старший брат пропустил девичьи рассуждения мимо ушей. Коломбина же, напротив, слушала Софи, затаив дыхание.

– Каких голубков?

– Вот… видишь? – Ладомирская бережно взяла в руки часы. Песчинки с неуловимым шелестом потекли из одной колбы в другую. – Птицы изображены здесь с величайшим искусством.