Галина Романова - Семь лепестков зла
Нет!!!
Отрезвление наступило стремительно. Вместе с картинами захламленного неуютного быта, видом болезненных сопливых детей, глубоких корыт с грудами грязного белья, засаленных сковородок. Она уже так не сможет. Никогда, ни за что!!! Слишком много они сотворили ужасного, чтобы, выбравшись оттуда, снова вернуться.
Нет!!!
– Дэн, что мне делать? – Настя притворно всхлипнула в трубку.
Он, конечно же, тут же почувствовал ее фальшь и даже природу понял. И сделался грубым. Непозволительно грубым. Он послал ее матом далеко-далеко. И потом еще добавил много непечатного, не оставляя ей ни единого шанса сожалеть о нем.
– Значит, мы больше никогда не увидимся? – уточнила она уже совершенно спокойно.
– Нет. Надеюсь, нет, – отрезал Дэн. – Как только я получу от этой ведьмы все свои деньги, доступа то к моим счетам у меня так и не появилось! Она все обещала, обещала, сука… Короче, как только получу доступ, я сваливаю. А ты… Ты можешь снова выходить замуж. Никого там тебе твоя мамашка не присмотрела, а?
«Присмотрела», – хотелось заорать ей во все горло. И еще какого!!! Не ему – голодранцу преступному – чета! И вон он поднимается по лестнице с ищущим взглядом. Наверняка отправлен был на ее поиски.
– Настенька, милая! – Владимир Иванович широко развел руки, шагая ей навстречу. – Нельзя же так внезапно исчезать!
– Внезапно? – Она игриво стрельнула глазами.
– Ну, просто Золушка, в самом деле! Только вы даже боя курантов не дождались, исчезли!
Он взял ее под руку, прижимая локоток к своему боку. Повел напористо, но не грубо, но не к лестнице, а к одной из комнат, двери которой были гостеприимно распахнуты настежь.
– Разве мы не вернемся к гостям?
Она попыталась остановиться, хотя это и не входило в ее планы. И даже осуждающе свела бровки, когда он легонько втолкнул ее в комнату и запер за ними дверь изнутри.
– Мы? К гостям? – Он повернулся к ней от двери с самой обнадеживающей, самой сексуальной ухмылкой на свете, после которой она точно знала, что бывает. – Тебе в самом деле этого хочется?
– Ну… – Она все еще растерянно моргала, но язычок вполне заученно прохаживался по губам. – Ну, неловко как то! Наше отсутствие заметят и… И я совсем недавно овдовела, это неприлично.
– Неприлично?
Он подошел к ней, протянул руку, слегка коснулся нежной щеки. Не той, в которую вчера вцепилась мамаша и которую ей сегодня пришлось долго замазывать гримом. Потом его пальцы скользнули под волосы, нащупали затылок и потянули ее на себя.
– Хочу тебя, – шепнул он ей прямо в рот и вцепился в ее губы жадно, настырно.
Насте нужно было бы остановить его. Конечно, следовало бы! Мать завтра такого ей наговорит! А можна и по лицу от нее схлопотать! Это она тоже может. И будет орать, орать, учить, учить.
Непристойно после пяти минут знакомства стонать, прогибаться, льнуть к мужчине. Лезть к нему в ширинку, снимать с него штаны, перешагивать через свои трусики, упавшие к туфлям. Совершенно отвратительно занимать мерзкую позу похотливой самки на подлокотнике кресла и двигаться, двигаться, двигаться с хрипом и стонами.
Непристойно, мерзко, отвратительно, но… как же ей было чудесно! И плевать, что завтра скажет мамаша! Нечего было забирать у нее Дэна.
Владимир продержал ее в комнате полтора часа. Они почти не разговаривали. Раздавались лишь властные команды и хриплое согласие.
Потом они одевались с красными потными лицами, хихикая глупо и натянуто. Приглаживали волосы у большого зеркала. Осматривали друг друга. Когда спустились к гостям, то оказалось, что все уже разъехались. И даже мать с отчимом куда то подевались.
– Что станем делать, Вэлл?
Настя сидела на диванном подлокотнике, картинно выгнув спину и поигрывая туфлей, свисающей с большого пальца. Она снова была распутной, разбитной, пошлой, вальяжной. Ей это нравилось! И не потому, что это была ее лучшая роль. А потому, что это была сама ее суть. Она именно такой и была. Такой она сама себя знала. Такой ее знала мать. Такой ее знал Дэн. И она искренне надеялась, что такой ее захочет и Владимир.
Но он повел себя неожиданно. Одним прыжком он подлетел к ней. Схватил ее за волосы, заставил подняться и встать во весь рост. Глянул безумными глазами ей в лицо. И прошипел:
– Никогда так меня больше не зови, шлюшка! Никогда!!!
– Отпусти меня!
У Насти тут же от обиды задрожали губы. Что она такого сказала то?! Ничего особенного! Чего он так вызверился?!
– Отпусти! – потребовала она дребезжащим от слез голосом. – Я… Я все маме расскажу! И отчиму!!!
– Валяй! – Он все еще держал ее за волосы, не позволяя шевельнуться или хотя бы надеть туфлю как следует. – Только кто тебе поверит, шлюшка?! Чтобы я позволил себе в отношении женщины грубость? Никогда!
– Мама мне поверит, – пискнула Настя неуверенно.
– Мама поверит мне. Особенно когда я расскажу ей, как ты названивала какому то Дэну и жаловалась ему на нее.
Он освободил ее волосы, но держал теперь за шею, все так же не позволяя двинуться с места. Его глаза, которые она находила еще каких то пару часов назад удивительными, смотрели на нее жестко и грубо.
Ей сделалось по настоящему страшно. Она не понимала, во что вляпалась. И ее теперь, кажется, совершенно некому было защитить.
– Так что, сучка, скажем мамочке, с кем ты чирикала по телефону, а? Или это будет нашей с тобой маленькой тайной?
– Нет!!! – Настя почувствовала, как белеют ее щеки, синеет, сжимаясь в линию, рот. – Не надо!!! Не надо ей ничего говорить!
– Умница! – Неожиданно он провел языком по ее щеке, дотронулся до века, прошелся по лбу и вдруг цапнул зубами за губы, сделав так больно, что она заплакала. – Не надо плакать, сучка. Надо наслаждаться!
– Чем? – Она почувствовала во рту привкус крови. – Чем наслаждаться?! Болью?!
– О-о-о, через боль приходит наслаждение, разве ты не знала?! – Его взгляд сделался совершенно безумным, а вторая рука, не занятая ее шеей, больно хватала за зад и бедра. – Иногда это своя собственная боль, иногда чужая! Разве ты никогда не испытывала наслаждения, видя чужую боль, сучка?!
– Не-е-ет, нет!
Настя зажмурилась, замотала головой, хотя далось ей это нелегко.
Что за придурок?! Что за садист, мать его?! Кого ей подсунула мамаша?! Знала она или нет, кого прочит ей в ухажеры?! Нет, они с Дэном, конечно, забавлялись по всякому, не брезговали и игрушками. Но его то она не боялась никогда. А этот человек опасен!
– Я хочу домой, Володя, – шепнула она ему в ухо, когда он вдруг затих и задумался. – Пожалуйста, позволь мне уехать!
– Не вопрос! – Он как ни в чем не бывало отошел от нее, снова чуть согнулся, целуя ей руку, погладил по щеке, одернул на ней платье. – Настюша, ты просто прелесть! Домой? Хорошо, домой. Только я тебя сам отвезу, ага?
– Ага, – она поежилась, уже точно уверовав, что имеет дело с сумасшедшим. – А машина?
– Пускай твоя машина остается тут, а я тебя отвезу на своей, идет? – И Владимир самым обезоруживающим образом улыбнулся, повторив: – Ты просто прелесть, детка.
Всю дорогу он болтал о таких милых пустяках, так заразительно смеялся и нежно трогал ее за коленку, что Настя всерьез начала подозревать уже и себя в сумасшествии. Может, ей все это привиделось?! Может, он ничего такого и не делал? А у нее это… раздвоение личности?!
Но нет же, нет, у нее губа вспухла, десна побаливает. Он точно кусал ее за губы. И слова говорил нехорошие. И угрожал ей.
Господи, как она влипла!!! Как она попалась!!! Она теперь ни матери не может пожаловаться, потому что позвонила Дэну вопреки ее запретам. Ни Дэну не может пожаловаться, потому что совместно с матерью готовила его устранение и даже передавала Толику инструкции.
Что делать?! Что???
Владимир подвез ее к воротам. Галантно помог выйти из машины и даже довел до парадного входа.
– До встречи, детка, – нежно шепнул он ей на ухо, жарко и часто целуя в шею. – До встречи!
– А… мы еще увидимся? – Она судорожно глотнула и уставилась умоляющими глазами в небо.
Вот когда надобно вспомнить о всевышнем! Вот когда надобно молиться! Но не знает ведь ничего – ни молитв, ни псалмов, ни чего то еще, с чем необходимо прийти к Богу. И небо над головой раскинулось зловещее, черное, без проблесков звезд.
– О детка, конечно, мы увидимся! – удивленно отозвался Владимир голосом нежным и ласковым. – Мне так хорошо с тобой…
Ах, если бы не его минутная мерзкая выходка! Она бы теперь была абсолютно безмятежна и почти что счастлива. Если бы не ныла десна, не зудела вспухшая губа и не переворачивалось все внутри от страха. Он же хорош был, Володя, чудо как хорош!
Надо же было ему так перед ней облажаться! Может, его редко так клинит, а? Может, он выпил и…
И тут, словно желая закрепить за собой право называться великим притворщиком и засранцем, Володя просунул руки под ее пальто. Прижал ее к себе с силой и проговорил, больно стиснув ее поясницу:
