Лотос, рожденный в грязи - Марина Крамер
Это Тину немного порадовало – значит, она оказалась права, и к религии, как таковой, духовник Василий отношения не имеет, весь этот словесный бред – просто маскировка каких-то иных намерений. И эта нездоровая фиксация на девственности тоже настораживала, говоря в пользу возможности сексуальной эксплуатации.
– Н-да, смесь гремучая – религия и секс, – пробормотала Тина, откладывая тетрадь. – Но резон есть. В монастырь везут девочек как раз в том возрасте, когда у них идет перестройка организма и психики, вот тут бери и дуй им в уши все, что хочешь. А в изоляции от мира, от нормального общения, зато с соблюдением обрядов и послушаний эти семена падают в хорошо удобренную почву. Ладно, с этим более-менее понятно. Интересно, кто автор этой тетради и как она попадает в руки девочек.
У нее была мысль, что подобная тетрадь существует не в единственном экземпляре, но их все-таки не так много, судя по истрепанным страницам и обложке той, что лежала сейчас рядом.
– Наверное, есть какой-то смысл в том, что это именно рукописная тетрадь, а не книга, – бормотала Тина, глядя в окно на запруженное машинами Садовое кольцо. – Лиза говорила, что книги тоже есть, печатные. Но именно рукописный текст, видимо, призван сделать тетрадь чем-то личным, вроде как в руки попал чей-то дневник. Кстати, нельзя исключать, что это и на самом деле дневник, хотя маловероятно – очень уж сложный текст для девичьего дневника. Надо у Лизы тоже об этом спросить.
Снежана снова сидела на скамейке во дворе Инары Васильевны, но сегодня никто не узнал бы в ней ту девушку, что крутилась здесь вчера. На Калинкиной был парик с дредами, темные очки-консервы, расписанная вручную какими-то фразами и одиночными словами на английском и французском джинсовка, под нее на бедра повязана красно-черная клетчатая рубашка, а на ногах – легинсы и высокие берцы почти до колена, выглядевшие так, словно мыты были последний раз в день покупки. Чтобы довести сапоги до такого состояния, Снежана с утра пораньше отправилась на соседнюю улицу, где рабочие рыли котлован, и как следует погуляла там по грязи.
Как и Тине Володиной при первой встрече, она объяснила удивленно уставившемуся на нее в прихожей отцу:
– Ну, папусик… да, знаю, грязная обувь – признак свинства, но это как раз то, что запомнят все, кто меня увидит. А вот моську мою никто даже не опознает потом – сниму я очки или нет.
Она чмокнула его в щеку и выскочила за дверь, на ходу крикнув:
– Вернусь поздно!
И вот она опять заняла место на скамейке, бросая взгляды на светившееся окно в квартире Сомовой, опять видела, как та снует по кухне, готовя завтрак. Снежана тоже подготовилась – в рюкзаке, небрежно кинутом на скамейку, лежал термос с кофе и бутылка воды, а также два больших гамбургера, купленных в булочной возле дома. Мысль о том, что не придется, как вчера, слушать симфонию, исполняемую пустым желудком, очень успокаивала, и Снежана, вставив сегодня небольшие наушники вместо вчерашних огромных, включила в телефоне плейлист с инструментальной музыкой. Ей всегда было важно на работе не отвлекаться на текст в наушниках, потому музыку она предпочитала именно такую.
Примерно через час из подъезда показалась Инара Васильевна с большой хозяйственной сумкой на колесах, которую волочила за собой.
«Ну, похоже, сегодня мы идем-таки в супермаркет, – скептически усмехнулась про себя Калинкина, нехотя поднимаясь со скамьи. – Ну конечно, сегодня-то мне туда не надо, я ж с собой все прихватила, чего б и не погулять среди продуктовых полок».
Сомова действительно направилась в супермаркет, мимо которого прошла вчера. Снежана следовала за ней на расстоянии в несколько метров, стараясь не выпустить из вида. Сумка-тележка облегчала процесс, потому что гремела колесами по брусчатке, и не услышать этот грохот было невозможно.
В магазине Инара Васильевна неспешно шла сперва по ряду, где продавались крупы, рассматривая ценники и бросая в каталку те, что подешевле, затем завернула к полкам с макаронами, взяв там с самой нижней трехкилограммовый мешок с рожками самого низкого качества. В мясном отделе, поколебавшись, добавила две упаковки суповых наборов – куриных, где одни кости и кожа.
«Кого она всем этим собирается кормить? – думала Снежана, незаметно нажимая кнопку камеры, укрепленной под распахнутой курткой на специальной портупее-держателе. – Такое дворовым собакам покупают обычно».
К кассам одни подошли одновременно, Снежана встала так, чтобы Сомова ее не видела, рассчиталась за пакетик барбарисок и, бросив его в рюкзак, вышла из магазина, встала под деревом неподалеку, наблюдая за выходом.
Инара Васильевна появилась минут через пять, волоча за собой набитую тележку, и направилась, похоже, по вчерашнему маршруту.
«Неужели кормит чьих-то собак в элитном жилом комплексе? – с удивлением думала Калинкина, незаметно следуя за ней. – Владельцы, поди, куда-то в отпуск рванули, а собак некуда деть, вот и наняли бабулю. А та животных травит всякой дешевкой».
Но примерно через квартал Сомова повернула в арку, и Снежане пришлось замедлить шаг, чтобы не оказаться к ней слишком близко. Прислушавшись, она ждала, когда шаги Сомовой стихнут в гулкой арке, потом вошла туда и быстро преодолела метров пять, оказавшись во дворе, образованном двумя хрущевками. Инара Васильевна уже подходила к подъезду одной из них и вынимала из кармана ключи.
– А это еще к кому ты? – пробормотала Снежана, прикидывая, как поступить – рвануть следом, сделав вид, что ей туда же, или дождаться, пока войдет, и потом подобрать код домофона – это было несложно, Добрыня научил ее нехитрому приему сразу, попутно удивившись, что она не знала этого, будучи опером.
Поколебавшись пару секунд, Снежана приняла решение действовать по второму варианту, рассудив, что не потеряет Сомову, подбирая код, – с тяжелой тележкой пешком она будет подниматься долго.
Так и случилось. Едва Снежана вошла в подъезд, как услышала стук колес по ступенькам – значит, Инара Васильевна еще не добралась до нужного этажа. Калинкина двинулась вверх, стараясь шагать как можно тише, чтобы не привлечь внимания к своей персоне. Где-то выше открылась дверь, но стук колес о ступеньки не прекратился, значит, Сомова шла выше.
– Явилась?! –
