Перо бумажной птицы - Елена Ивановна Михалкова
Ее муж был предприимчив, энергичен и обладал тем, что называется деловой хваткой. У него был нюх на деньги.
Провинциальный Игнатинск кому-то другому показался бы мал. Но Егор твердо решил, что сперва будет окучивать эту поляну.
Нику по протекции мамы взяли в бухгалтерию завода. Стесняясь блата, она каждый день старалась доказывать, что годится для этой работы. Бухгалтерский учет ей не нравился. Но усилием воли она приучила себя видеть в том, что делает, математическую красоту и строгость упорядочивания хаоса. Ей стало легче.
Она была из того счастливого сорта людей, которые в равной степени одарены примерно во всем, за что берутся, но одаренность эта перерастает в выраженный талант только при упорных усилиях в одном-единственном направлении.
В средней школе она вдруг начала петь. Ника начинала день песней, точно птица, без всякой позы, по искреннему позыву, и засыпала с мелодией в голове. Родители отвели ее в студию вокала. Два года Ника участвовала во всех городских конкурсах, объехала с коллективом пол-России, а затем это увлечение было вытеснено другими. Пение по-прежнему оставалось для нее чистой радостью. Но развивать эту способность она не желала, хотя руководительница студии рвала на себе волосы и твердила, что с такой внешностью и данными открытый путь на эстраду.
Правда, тут Ника понимала побольше педагога по вокалу. Здравого смысла у нее всегда хватало. Для эстрады она со своей классической славянской красотой и репертуаром из французского шансона и английских баллад устарела лет на тридцать.
Ника увлеклась игрой на фортепиано – и полгода спустя импровизировала, а затем вдохновенно разучивала сложные вещи, часами просиживая за инструментом. Но год, прошедший под знаком Бетховена и Шопена, закончился, и Ника вдруг схватилась за теннисную ракетку. Родители крякнули: большой теннис был им не по карману, но ужались, извернулись, и Ника стала заниматься у известного тренера, хвалившего ее за успехи. Выиграла несколько местных чемпионатов – и беспечно забросила ракетку. Все, научилась.
И все-таки поступать она в конце концов решила на эстрадное отделение консерватории, и не где-нибудь, а в Москве. После школы не стала подавать документы, отложив поступление на год, всерьез занялась вокалом и фортепиано. Быть может, все и получилось бы так, как она хотела.
Но четырнадцатого мая не стало Оли.
Это все изменило.
Невозможно теперь было оставить маму и папу одних. Оба провалились в оцепенелое безумие. Ника была достаточно проницательна, чтобы понимать: горе родителей связано не с потерей младшей дочери, а с обстоятельствами этой потери. Если бы Олю сбила машина или убил наркоман, они бы пережили утрату менее болезненно, может быть, даже с тайным внутренним облегчением – после всего, что произошло за последний год.
Но случилось то, что случилось.
После похорон мама целые дни просиживала перед телевизором, бессмысленно перебирая нитки мулине из старой бабушкиной коробки. Отец, вернувшись с работы, пристраивался рядом. Застывший взгляд устремлен в ящик, пальцы подергиваются.
Нельзя было уезжать, бросив их в таком состоянии.
После похорон Ника заговорила о поступлении. Расчет ее оказался верен: родители тотчас включились. Волнение за судьбу дочери выдернуло их из скорби. «Может быть, юриспруденция?» – робко спросил отец. «Иди на учет и аудит, – сказала мать. – Единственная профессия, которая всегда тебя прокормит».
Ника пыталась возражать. Но мать стояла на своем и даже впала в подобие помешательства: ей стало казаться, что любой другой выбор приведет ее ребенка к несчастью.
Ника послушалась.
Во всем, что касалось цифр, она чувствовала себя глупой и бездарной, и это ощущение было до того неприятным для нее, успешной почти во всем, что на третьем курсе Ника едва не бросила институт. Родители, отгоревав свое, вернулись к нормальной жизни. Без Оли всем стало легче. «Бросить все, свалить в Москву!» – мечтала Ника.
Однако студенческая жизнь оказалась как раз по ней. Она сияла, блистала, крутила романы и неудержимо взрослела, не замечая, что из миловидности прорастает и распускается неподдельная красота.
Никакой мебельной фабрики поначалу, конечно же, не существовало.
Первый год Егор занимался мелким бизнесом. Сил уходило много, выхлоп был невелик.
За это время он изготовил всю мебель для их небольшой квартиры. В старом гараже по вечерам и выходным возился с листами ДСП, резал-клеил-шлифовал. Ника часто приходила к нему, садилась, точно кошка, в уголке, наблюдала.
Откуда у него, воспитанного без отца и без мужчин в близком окружении, взялся этот талант? Он работал быстро, вдохновенно и не злился, когда ошибался.
В гости к молодой паре зашел сосед. Увидел шкафы и стулья, проявил интерес.
– А вот, скажем, кухню можешь изобразить? – спросил он. – Я понимаю, кухня вещь непростая… Но что-то в магазинах дерут втридорога, я пока разориться не готов. Теща поменяла квартиру, хочет новой обстановки. Или, может, знаешь, к кому обратиться?
Егор задумался.
– А срок какой?
– Ну… пока она с дачи вернется, пока то да се… Месяца три.
– Давай-ка я все посчитаю, – решил Егор. – Скажу, во сколько тебе это обойдется. А ты определишься.
Они съездили на новую квартиру. Егор два часа лазил с рулеткой по всем углам. Ночью сидел, высчитывал себестоимость кухни, прикидывал, где можно купить материалы подешевле. Утром встретил Нику покрасневшими от напряжения глазами.
– Как думаешь, взяться за разовый заказ? Может оказаться прибыльным.
– А тебе самому хочется этим заниматься? – спросила Ника.
Он широко улыбнулся:
– Ага!
– Тогда и думать нечего!
– А если что-то пойдет не так?
Она легкомысленно пожала плечами:
– Что мы, на мою зарплату три месяца не проживем? Соглашайся!
Два месяца спустя кухня была готова. Егор сработал на совесть. Установил все сам, с единственным помощником. Отмыл до блеска, чтобы нигде ни пылинки, ни опилки, ни следа от карандаша. Сосед, как завороженный, открывал дверцы, выдвигал ящики на мягких доводчиках. Увидел металлическую корзину для кастрюль и по-бабьи всплеснул руками:
– Ай, Егорушка! Уважил!
– Подожди хвалить, еще заказчица не видела, – урезонил его Сотников.
Но заказчица осталась так довольна, что сосед по ее настоянию доплатил Сотникову сверху. Деньги небольшие, но не в сумме дело: Егор так сиял, рассказывая об этом Нике, словно получил миллион.
Через неделю Егору позвонил незнакомый человек.
– Иван Семенович мне дал твой номер… Говорит, ты ему кухню смастерил. Берешь заказы?
Так Егор и Ника на собственном опыте усвоили правило, которое потом легло в основу их бизнеса: стоит что-то сделать хорошо один раз, и люди будут передавать тебя из рук в руки. Егор не публиковал рекламу, не развешивал объявления на столбах и подъездах. Но полгода
