Перо бумажной птицы - Елена Ивановна Михалкова
– Воровали? – понятливо спросила Даша.
– Лучше бы воровали.
Мастера пили. Казалось, чем больше работников, тем выше среди них процент алкоголиков. Егор бесился и лез на стену.
– В те годы с людьми, у которых руки на месте, была серьезная проблема. – Ника встала, подлила чай себе и Даше. – Работяги – люди простые, и развлечения у них немудрящие.
– Ты мне будешь рассказывать! Сереня, один из маминых бывших, в такие запои уходил, что соседи ментов вызывали…
– А у нас, знаешь, как раз ценились те, кто уходил в запои, – усмехнулась Ника.
Даша вскинула брови:
– Это как?
– Если работяга пьет каждый день, думаешь, он дожидается конца рабочей смены? Даже если дожидается, наутро приходит в таком состоянии, что ему пилу доверить страшно. Людей, которые прикладывались к бутылке каждый день, мы выгоняли. Опыт показал, что работники из них паршивые, избавляться надо немедленно. Напортачат, все испортят, потом будут валяться в ногах и клясться, что это в последний раз. Главное – не поверить, гнать в шею. Мы так обожглись несколько раз, потеряли клиентов, которые не простили задержки с заказом, и стали умнее.
И как раз тогда Егор стал закатывать ей первые скандалы. Он, гениально общавшийся с клиентами, не имел и сотой доли того же терпения, когда речь заходила о его собственных работниках. «Я вам, суки, деньги плачу! – орал он. – Живые деньги! А вы на бровях приползаете, мать вашу!»
Пару раз свара закончилась потасовкой. Мастера начали разбегаться.
Ника поняла, что их дело в опасной близости к провалу.
Вот тогда-то она и пришла с третьей идеей.
– Егор, давай распределим обязанности. Ты отвечаешь за клиентов и продвижение, а я – за цех.
Муж рассмеялся ей в лицо. Нежная, веселая, женственная Ника, которая не выносит ругани и не умеет повышать голос, станет отвечать за производство?
– Давай попробуем! – твердила она.
– Это блажь!
– Что ты теряешь?
– Не стану я страдать херней, что ты пристала? – рассердился он.
– Дай мне месяц! За месяц ничего не успеет испортиться. В конце концов, хуже не будет!
Последний аргумент стал решающим.
К тому же в Егоре пробудилось любопытство. Он видел: у Ники что-то есть на уме, и не мог понять, что она задумала. Бороться с алкоголизмом, серьезно? Ника в рот не берет спиртного – ее папаша запойный алкаш.
В конце концов он решил, что его бедная жена, душевно травмированная пьющим отцом, пытается бороться со своими демонами. И махнул рукой: пускай попробует.
Егор плохо знал Нику.
Ника вовсе не была «душевно травмирована». Ее отец уходил в запои два раза в год, как по расписанию, и обе девочки Овчинниковых относились к ним как к чему-то вроде затяжного эпилептического припадка: противно, тяжело, но рано или поздно заканчивается.
Большую роль в формировании стоического отношения сыграла их мать. Дважды в год, по осени и весной, заметив, что муж становится беспокоен, она отвозила его в далекую деревню и сдавала на руки своему дядьке Сан Санычу. Для своей бывшей жены Сан Саныч был человеком пустым и никчемным. Собственных детей не содержал и не слишком ими интересовался. Жил огородом и рыбалкой вместе с дворовой собакой Дурнем, временами уходя в беспробудное пьянство.
Для племянницы Сан Саныч был опорой на все времена. Она привозила к нему своего мужа, сгружала перед покосившимся деревенским домом, обнимала дядьку, целовала в колючую щеку и уезжала в слезах.
На две недели Овчинников и Сан Саныч оставались вдвоем.
Две недели Никин отец пил. Опохмелялся с утра, в обед начинал и к вечеру ползал по огороду. На следующий день цикл повторялся заново. Рядом небритым ангелом-хранителем существовал Сан Саныч.
В сарае ржавел мотоцикл с коляской. При необходимости дядька грузил бесчувственное тело в коляску и вез до больнички в соседний райцентр.
В конце двухнедельного срока Светлана приезжала за мужем. Из деревенского самогонного быта, где все дни сливались в один, прозрачный и зеленоватый, как толстое бутылочное стекло, Овчинников попадал в наркологическую клинику. Там его приводили в порядок. Он возвращался домой чистый и гладкий, словно проутюженный с паром, очень стыдящийся самого себя и твердо намеренный начать новую жизнь – на следующие полгода.
Никин план, точно слон на черепахе, держался на широкой спине человека по имени Евгений Харитонов.
По имени его никто и никогда не звал, только Харитоном.
В цех его привела она сама.
Старый друг родителей, которого Ника знала с детства, из-за несчастного случая на производстве Харитон когда-то лишился ноги. На протезе он бегал очень ловко. С маленькой Никой они часто играли в пиратов: Харитон сажал девочку на плечо и воинственно вышагивал по кухне, громко стуча протезом по плитке.
Харитону исполнилось пятьдесят пять. Он был тем самым локомотивом, который способен тащить за собой многокилометровый поезд. Знал досконально каждый этап производства. Умел делать все. И пользовался непререкаемым авторитетом среди работяг.
Вместе с измученной женой, состарившейся раньше времени, они растили позднего сына-подростка с ДЦП, колясочника, на которого уходили все его заработки.
Заработки были скудны, потому что ни на одном месте Харитон не задерживался дольше чем на полгода. Как и Никин отец, Харитон был запойным алкоголиком.
Пить он начал после увечья. В отличие от Овчинникова, выпив, Харитон становился буен и зол. Лез в драку, причем выбирал начальственные рожи покрепче. Трижды сидел, четырежды ломал кости себе и другим, но ни перспектива нового срока, ни слезы жены его не останавливали.
Вот какого человека Ника выбрала себе в помощники.
У Егора, задумай он что-то подобное, ничего бы не вышло. Харитон хорошо знал и любил Нику. Она выросла на его глазах из веселой малышки во взрослую женщину; двадцать с лишним лет ее жизни прошли рядом с ним.
Ника поставила его старшим в цеху. Харитон пришел позже остальных мастеров, и у многих ее решение вызвало гнев.
Недовольных Ника мгновенно уволила.
Егор скрипел зубами, но сделать ничего не мог. Месяц, выделенный ей, только начался. Ему оставалось лишь с изумлением наблюдать, как жестко действует его обычно мягкая жена.
«Никакого бунта на корабле, – решила Ника. – Иначе все пойдем ко дну».
Через Харитона она постепенно, исподволь выяснила все об оставшихся работниках. Отыскала и приняла на работу еще четверых – на место выгнанных.
И в течение следующих двух недель уволила всех до единого, кто выпивал на рабочем месте.
В коллективе из двадцати пяти человек остались или непьющие, или запойные алкаши вроде Харитона.
Ника не кричала. Не материлась. Не размахивала кулаками, как ее муж. Но в глазах ее горел тот огонь фанатизма, который
