Вячеслав Курицын - Акварель для Матадора
— И? — нагнетал Гаев.
— Сам председатель ФСБ, вице-премьер Барышев.
Зайцев ахнул.
— Переворотец, — подытожил Ёжиков, — Стоит на пару дней слинять в изолятор…
Зайцев шикнул. На экране мелькнуло знакомое лицо человека со шрамом на правой щеке. Гаев сообщил, что это сотрудник Федеральной Службы Безопасности, оказавший при задержании особо активное сопротивление. Тут же переключили камеру на какое-то непонятное помещение, где сидел чудик, узнавший якобы человека со шрамом. Чудик утверждал, что человек со шрамом обещал ему поставлять Акварель. Лицо чудика было замазано компьютерными кляксами.
— Тили-бом, тили-бом, — сказал Ёжиков. — Этот парень был со мной в одной камере.
— Откуда ты знаешь? — спросил Зайцев.
— Голос, откуда… Очень характерный…
— Подожди, — снова оборвал его Зайцев.
На экране появилась Арина. Показали, как её выводят из какого-то подъезда и усаживают в машину. Выглядела Арина невесело. Слов в камеру она не говорила. Но тут же всплыл Гаев и жизнерадостно поведал, что сотрудница его телекомпании Арина Борисова, похищенная неизвестными, обнаружена сотрудниками Силового Министерства в помещении, которое, по данным Силового Министерства, принадлежит Федеральной Службе Безопасности.
Спектакль закончился, завертелась заставка «Самсон интернешнл».
— Здесь что-то не так, — задумчиво произнёс Зайцев.
— Да всё ясно, — пожал плечами Ёжиков. — Твой Самсон с этим ублюдком министром топят других ублюдков. Этот, со шрамом, скорее, попал как кур в ощип, ни хера не соображает.
— Это парень Аринки, — сообщил Зайцев. — Его зовут Матадор.
— Конфетки-бараночки, — удивился Ёжиков. — Значит, свой человечек. Остальные ублюдки.
— А что за голос, который с тобой сидел? — спросил Зайцев.
— Подсадка, — сплюнул Ёжиков, — Ночами ходил к хозяйке титьку сосать. Рассказывал, как носил местную траву в пакетике из Амстика… Убей-жопа, где-то я про этого мудака слышал. Жор, тыщу отстегнёшь? На пару месяцев, да? Я тут одну фишку подвинчу и отдам. Мне для следователя надо.
От двери донеслось утробное урчание. Зайцев и Ёжиков быстро обернулись. Это Пуся бесшумно подобрался к кухонному порогу.
Пуся, от которого почти год никто не слышал ни слова, выдавил из себя ржавым, нездешним голосом:
— Он называется Стёпка Симонов. Стёпка Симонов.
— Неожиданное и отрадное развитие ситуации, — сказал Зайцев, — Немой заговорил.
Пуся крякнул и рванул в глубины Теремка. Хлопнула дверь туалета. Раздался грохот, по обыкновению сопровождающий камнепад в горах.
— И не только заговорил, — добавил Ёжиков.
* * *— Он тут ни при чём, — отрубила Арина. — Не говори глупостей.
Кровавую Мэри здесь делали по-пижонски, по-гопнически. Лили водку в сок по серебряному ножу, чтобы слои не смешивались.
— А он хоть ни при чём, но по морде кирпичом… Ладно, не он прятал в темницу свою возлюбленную. Что, хер-то у него длинный?
— Да уж подлиннее твоей пипетки, — огрызнулась Арина.
Пипетка! Он зашпаклевал этой пипеткой добрую сотню щелей. Вплоть до народных артисток и одной членши Конституционного суда… Рекламаций до сих пор не поступало.
— Так много вместе прожили вдвоём… Ты можешь меня ненавидеть, но так-то зачем?
Гаев повернулся и пошёл к выходу, низко опустив плечи. Стал старым и несчастным. Арину пробило на жалость:
— Ну перестань, кто тебя ненавидит. Нормально я к тебе отношусь…
Арина тут же поняла, что Гаев её обманул. Воспользовавшись переменой в её настроении, он стремительно взял инициативу в свои руки. И уже через полминуты излагал идеи, которые очень легко умел подавать как руководство к действию.
— Давай разборки отложим на потом, ладно? Я вернусь из Выборга, узнаю, где держат твоего парня, что ему грозит. Может, что придумаю. Знаешь, Арина, жизнь такая штука… Я тоже, оглядываясь, вижу лишь руины и пепелища, но приходится терпеть, сжав зубы…
Маленький самолёт на аэродроме Силового Министерства давно прогревал моторы. Арину вдруг охватило глубочайшее безразличие.
— Слушай, тебе нужны деньги, надо ведь как-то жить. А мне нужна ты… Начнутся концерты, привезём туда всяких звёзд. Голубой Мальчик будет, тебе же нравился Голубой Мальчик… Я хочу, чтобы ты вела эти концерты. А потом, после Выборга, о твоей передаче подумаем, помнишь, ты хотела… Пока ты можешь вернуться на канал, публика тебя ждёт. Арина, ты меня слышишь?
— Чай не глухая.
— У нас пока будет два включения в день из Выборга. Утром и ближе к вечеру. Работай отсюда, из студии. Работы с гулькин кал, аванс тебе привезут сегодня.
Арина всё ждала, будет ли Гаев давить её тринадцатью тысячами. Нет, не стал.
— Самсон Наумыч, — заглянул в дверь Козлов, — министр приехал.
К трапу подруливал чёрный лимузин Силового Министра, который летел в Выборг агитировать за Гаева.
— Арина, я испаряюсь. Тебя отвезут домой… К Матадору не суйся, там опечатано. Козлов, скажи, чтобы ей дали телефон. Я позвоню из самолёта…
Убегая, Гаев схватил со стойки салфетку и запустил руку с салфеткой в широкую мотню.
— Скажи хоть что-нибудь, Глеб, — попросил Малыш. — Или спроси о чём-нибудь.
Матадор лежал, отвернувшись лицом к стене. Классическая одиночка: откидная кровать, стол и стул. Освещение бледное, как варёная картошка. Под самым потолком пыльные крестики-нолики решётки.
— Скажи хоть что-нибудь, Глеб. Возьми косяк, пыхни пару раз. Легче станет.
— Подследственному не положен косяк, — сказал Матадор.
— Да ладно тебе выёбываться.
— А ты не боишься быть здесь со мной? — повернулся на спину Матадор, не глядя на Малыша.
— Я… — растерялся Малыш, — А почему я должен бояться?
— А если я тебя начну убивать? Что — сразу влетят здешние халдеи и откроют стрельбу на поражение?
— Глеб, зачем ты так… Глеб, хорошо, я согласен признать себя подлецом, мудаком и засранцем.
— Много чести — столько-то сразу.
— Хорошо, без засранца. Подлецом и мудаком. Не наезжай, давай спокойно поговорим.
— Валяй, разговаривай, — разрешил Матадор. — Мне сказать нечего.
— Глеб, смотри. Когда ты прыгал на меня с ножом в лесу, ты думал, что я украл Арину, участвовал в покушении на тебя и ещё знал что-то лишнее про маску… Я так и не понял, что там с маской?
— Насрать. Тебя это не сношает.
— Ладно… Ну вот: и первое, и второе, и третье оказалось неправдой. Я не увозил Арину, не хотел тебя убивать, ясный пень, и не понимаю, что стряслось с маской. У тебя сейчас ко мне какие-то очень большие претензии. Может, ты снова ошибаешься? Давай обсудим, какие у тебя претензии…
— Брось. Тогда я мог только догадываться и не был уверен. А сегодня я всё сам слышал. Ты — плесень.
— Ты имеешь в виду, что я наехал на Барышева и Барановского?
— И ещё на покойника-депутата. Которого ты и убил там, у Думы.
— Понятно.
Малыш встал с табурета, попытался пройтись взад-вперёд по тесной клети, понял, что ничего путного из этого не выйдет, забрался на стол, поставил ноги на табурет.
— Понятно, — сказал Малыш, — Значит, ты полагаешь, что мерзкий коррупционер Анисимов, у которого в крови и руки, и сердце, и поршень, топит честного благородного Барышева, который хочет освободить страну от бандитов? Так?
Матадор промолчал.
— А ты знаешь, — продолжал Малыш, — что у честного благородного Барышева поларбуза зелёными в швейцарских банках? Знаешь, что он собирался съёбывать? Если бы его не уговорили в Кремль, он жил бы уже на берегу Женевского озера. А нелюбимый тобою генерал… он вкладывает свои кровавые деньги не в швейцарскую экономику, а в нашу. Сечёшь?
— В Акварель он их вкладывает…
— В минеральную воду он их вкладывает и в колбасу, между прочим.
— Я про это ничего не знаю, — сказал Матадор. — Мне плевать на всех этих кремлёвских козлов.
Малыш оживился.
— Так какого же хрена? Если там все козлы, так почему я не могу работать на того, кто больше платит?
— Потому что с этими новыми, с Барышевыми, жизнь становится цивильнее. И порядок будет — как у нас на Лубянке. А с твоими партийными мудоломами как был сплошной понос, так и продолжается… А Акварель? Что бы у нас началось, если бы Акварель…
— Ты рассуждаешь, как домохозяйка. Страшный и ужасный наркотик Акварель… Ни хера бы не началось. Не больше, чем с водки… А мои партийные мудоломы, между прочим, за то, чтобы Россия сильнее была. Мы ещё вместе с тобой Севастополь брать будем…
— Грузишь, как чеченский боевик, — нахмурился Матадор. — Есть война — есть работа.
— А ты? — удивился Малыш. — Ты-то где собираешься работать при Барышеве? В кремлёвском полку ангелов? Не будет такого полка.
— А депутат? Он ни в чём не виноват. А ты льёшь на него говно…
— А к трупу говно не липнет, Глеб. Трупу на говно насрать. Ты говоришь, ни в чём не виноват… Но он сам предлагал Барышеву бизнес на десятки миллиардов баксов… Глеб, когда человек лезет в такую игру, его поздно жалеть. Это профсоюз…
