Реджи Нейделсон - Красная петля
Нащупывая пачку сигарет, я брякнул, не подумав:
– Не разрешай мне спать с тобой. Дай слово.
– Самая невинная просьба в моей жизни, – засмеялась она. – Я постараюсь.
– Лили, я боюсь.
– Чего?
– Всего.
– Поэтому ты решил меня найти?
– Да. Я беспокоюсь за Толю.
– Скажи, что тебя напугало?
– Ты ведь знаешь Сида Маккея?
– Конечно. Знала когда-то. Немного. И недолго. А что? Он был симпатичным и нравился мне. Заботился о молодых репортерах. Хороший человек.
– Насколько близко ты его знала?
– Говорю же, немного, совсем немного. При тебе познакомились, помнишь? И потом виделись время от времени.
– Где?
– Гае придется. Не помню. Может, в «Рауле» или еще в каком-то ресторане, а может, у Рикки. Мы же с тобой всех знали, верно? В смысле, были общительные. Почему ты спрашиваешь о Сиде? Перед тобой я. Ты пришел поговорить со мной. Нельзя же огорошивать меня странными вопросами и надеяться, что я не полюбопытствую, к чему бы это?
– Нельзя.
– Так в чем дело?
– Он умер.
– Господи. Жалость какая. От чего он умер? Не такой уж он старик.
– Его убили. Кто-то ударил его по голове железкой и сбросил в реку. Точно не знаю.
– В самом деле жаль. Мне он нравился.
– Сид нравился всем, насколько удалось выяснить.
– Тебя это настораживает? Почему бы людям не любить его? Может, такой он был приятный человек.
– А еще какой?
– Помешан на работе. Он считал, что если у тебя нет трех безупречных источников, на которые можно сослаться, сюжет давать нельзя. Витал в заоблачных высях, и многих это бесило, – сказала Лили, – Но, как я помню, он был не робкого десятка. Когда-то давно я повстречалась с ним в Советском Союзе, и он был на все готов ради правдивого репортажа. Но ведь за это не убивают. – Она посмотрела на меня. – Почему же его убили? – Она допила свое вино. – Ах, я почти забыла: ты живешь в мире, где людей принято убивать.
– И тебе это всегда претило, верно?
– Уж точно, – едко ответила она. – Хочу еще выпить.
Она встала, проследовала к стойке, и бармен наполнил ее бокал. На этот раз она расплатилась сама.
– Наверное, в твоем мире все по-другому и покойников там нет, – произнес я, когда Лили села. – Ты скорбишь о них на расстоянии, сидя перед телевизором. Нет бы сразу сказать, что не выносишь мою работу. Ты молчала и ненавидела то, что я делаю.
– Зачем ты нападаешь на меня?
– Ты первая.
– Не будь дурачком, Арти. Я нормально относилась к твоей работе.
– А кто хотел загнать меня в юридический колледж?
– Я думала, ты способный. Считаешь это высокомерием? Что ж, никогда не любила оружие. Ясно?
– Как Бэт?
– Скучает по тебе.
– Вот это ты зря.
– Ты ведь сам спросил. Пора уже повзрослеть, – заявила она. – Переступи через это. Я бросила тебя. Прости. Ты говоришь, что никогда не изменял, пока мы жили вместе, был чист, аки ангел? Я сделала то, что пришлось сделать, – ушла. Хочешь поговорить об этом – говори. Но не будь младенцем. Что за тупое мещанство, Арти? – Внезапно она разъярилась, я помнил, как это у нее бывает. Она никогда не лгала, не лукавила; между нами не было фальши или недомолвок, и для меня, уроженца «королевства кривых зеркал», это было поразительно.
– Может, скажешь, что у тебя на самом деле на душе? – спросил я.
– Только что сказала.
Двое в дальнем конце бара поглядели в нашу сторону и снова принялись за выпивку. Паренек за стойкой клевал носом над учебником по математике.
Лили по-прежнему злилась, я чувствовал жар, и мне до одури хотелось прикоснуться к ней, так что я буквально ловил себя за руки, и она знала это. Глаза ее горели, волосы причудливо пламенели в скупом свете.
Бледная, в замызганной блузке, в помятой юбке, Лили казалась жертвой катастрофы. Она выглядела старше, хрупкая, уязвимая, никогда не видел ее такой, даже представить не мог столь беззащитной. Она поправила прическу, запустив пальцы в волосы и зачесав их назад. Потянулась за моими сигаретами, нависла над столом, и ее блузка распахнулась. Не знаю, нарочно ли она так подстроила, но взору открылись ее груди.
– Знаешь, Арти, твоя беда в том, что ты слишком много хотел. И работником хорошим быть, и не пошатнуть моральные устои. А когда не удавалось, ты довольствовался ролью приятного парня, очаровашки, шарма-то тебе не занимать. Ты умел нравиться людям. Сонни Липперт говорил, что потому и взял тебя – ты мог очаровать подозреваемого, разговорить, разве не так? Знаешь, я уже порядком напилась, я тут несколько часов сижу, о тебе думаю, и сейчас мне больше всего хочется забраться под стол, прямо здесь. Да не бойся, ты ведь женат, ты теперь такой правильный, не надо грязи, верно, Арти?
По лицу Лили пробегали тени от машин. Она говорила чересчур быстро, слишком обозлилась. Это не имело значения; ее никогда не бывало «чересчур» для меня. Я подумал: надо выбираться отсюда.
Так мы и сидели, не знаю сколько времени. Наконец Лили произнесла:
– Я просто скучала по тебе.
И весь пар вышел. Она положила ладонь на мою руку.
– Давай поймаем такси, и я высажу тебя у дома, если этого ты хочешь.
– А ты?
– Я просто хотела переспать с тобой. – Она отвернулась, глядя в окно.
– Ты часто видишься с Толей?
– Когда могу. Я встречаюсь с ним, потому что Бэт его обожает, и, если честно, потому что с ним можно поговорить о тебе. – Лили взяла сумочку, долго рылась в ней, а когда подняла лицо, оно пылало. – Мне нравится говорить о тебе. Тут я совсем как школьница. К тому же он водит меня обедать в хорошие рестораны. Политика на моем уровне таких доходов не приносит, понимаешь?
– Я думал, ты вышла замуж за денежный мешок. Но, надо полагать, не взяла ни цента, когда ушла от него?
– Ну да, у меня тут старая квартира, я сдавала ее, потом вернула, а Толя покупает Бэт все, что ее душе угодно, так чего еще мне желать?
– Толя меня пугает, Лили. Он возомнил себя этаким русским олигархом, хочет скупать все больше и больше, все подряд. Как думаешь, он ни перед чем не остановится, чтобы получить желаемое?
– Толя-то? Да это актерство по большей части Ты рассуждаешь, как коп.
– Я и есть коп, – сказал я. – Помнишь ту вечеринку в Сохо, где ты танцевала с Сидом? На Кросби-стрит?
– Конечно, помню. Это у тебя память девичья. Мы уже были вместе, наш роман только начинался Кросби-стрит. Джек Сантьяго женился, кажется, в первый раз, ну или во второй, на художнице. Явилась куча народу, я привела тебя, ты захватил Толю а Маккей был шефом Сантьяго в «Таимо, тогда или раньше. Мы все это знали. Хороший ансамбль и водка, море водки. Я когда-то гуляла с Джеком, ты в курсе?
– Ну да.
– До тебя. До того, как мы встретились.
– А он был не слишком юн для тебя?
Я понятия не имел, сколько лет Лили, но явно за пятьдесят. Она не стеснялась ничего, кроме своего возраста. Я не знал почему, ведь мне всегда было плевать, сколько ей лет.
– Да пошел ты, – улыбнулась она. – Он был умен не по годам. Отчаянный малый, а со временем, думаю, ожесточился. Он так кичился своими свершениями, а тут еще бедный Сид, влюбленный в него и желающий сделать Джека величайшим репортером всех времен. Потом Сид понял, что у Джека свой путь. Джек мог предать кого угодно.
– Включая Спад?
– Почему нет?
– Сантьяго с Сидом были близки?
– Не любовники. Сид был его наставником. Но я всегда помнила ту свадьбу. Думала о ней, о тех временах, когда в центре было весело и диковато, наркотики, криминал, все вешались друг на друга, мерли от СПИДа как мухи, сплошные панихиды, все принимали наркоту и трахались напропалую, и рыдали. А на Западном Бродвее еще обитал «цыплятник». Помнишь такого? Он был увешан связками с желтыми пушистыми игрушечными цыплятами, расхаживал по Бродвею, а народ зависал в «Рауле», пил полночи, и всякое такое. Так было? Ничего не путаю? Кажется, в восьмидесятых. Мы уже знали друг друга? У меня такое чувство, будто мы всегда были знакомы, – она улыбнулась. – Многовато я выпила. Я сюда рано заявилась. Давно уже пью.
– Что «всякое такое», милая?
– С тобой повстречалась.
Я потянулся к ее руке, но Лили ее отдернула.
– Не хочу больше об этом говорить, – сказала она. – Все вокруг распадается. Поехали домой, Арти. Или просто посади меня в такси, если не хочешь быть со мной. – Внезапно Лили умолкла и разрыдалась.
Минуту или две Лили, которая не плакала никогда, всхлипывала; слезы текли по ее лицу. Я держал ее за руку и ждал, когда она успокоится.
– Отчего ты так плачешь?
– Наверное, надо передать тебе Толины слова.
– Что он сказал?
– Он сказал, у Сида есть нечто, что ему ужасно нужно, а он не знает, как это получить, и поведала она. – Сказал, что его это сводит с ума и бесит. Я вне себя, Лили, говорил он мне, я хочу эту вещь, и Маккей знает, но отказывается пойти навстречу. – Она посмотрела на меня. – Больше не хочу знать об этом. Не говори. Просто поехали домой, или дай уехать мне.
Мы поехали не сразу. Посидели еще, не знаю сколько, много выпили. Наконец Лили встала из-за стола, посмотрела на меня, снова откинула пряли с лица и медленно направилась к двери. А я думал: вдруг больше никогда не увижу ее? Я знал, она хочет, чтобы я пошел с ней, и думал: если пойду – буду величайшим подлецом, а если нет – дураком. Так что я просто сидел и смотрел ей вслед.
