Андрис Колбергс - Ночью в дождь
- Нет - это точно. Мы с ним об этом говорили долго и основательно. Он никого не заметил, к тому же автомашинам там останавливаться запрещено. Значит, если бы кто-нибудь там был, это сразу бросилось бы в глаза. По моей просьбе он опросил всех жильцов своего и соседнего домов никто ничего не заметил. Единственная мера предосторожности - не покупать машину!
- Жить тоже не стоит - можно умереть!
На том мы расстаемся.
- Да, это специалист, - говорит Ивар. - Увести за шесть минут, при сигнализации! Это ему, видимо, не впервой!
- Ты знаешь, у Саши, по-моему, есть альбом с фотографиями угонщиков.
- Да, альбом есть, только вот полный ли он?
Пока это единственный путь, по которому мы можем идти.
Начинаем обсуждать, какая польза от альбома группе, которой руководит Саша. В случае особой необходимости можно ведь использовать фоторобот.
- Альбом удобнее, - возражаю Ивару. - Для изучения, так сказать, в домашней обстановке. Это нашему отделу от такого альбома было бы мало проку: наши клиенты меняются, а у них в основном старые знакомые.
- Но и фотографии стареют.
- Значит, не так быстро, если они не отказались от альбома. Никто ведь не ищет себе лишней работы, альбом - их личное дело. Шеф им никогда его не навязывал. Я помню, как он пожимал плечами, а Саша сердито настаивал. Где мы найдем Зелигмана?
- Я знаю. Это недалеко, возле Привокзальной площади.
Не прошло и часа, а мы уже сидим в стекольной мастерской, за кулисами. Такое сравнение я вспомнил потому, что приемная, - заказчики дальше нее не проникают, - светлое, чистое и аккуратное помещение. Тут, наверно, ни одной пылинки не сыщешь. За столом сидит красивая женщина, вся в накрахмаленном, с пачкой квитанций, проложенных листами копировки, на стене - образцы рамок и реек, в витрине - полки с образцами гравировки, которую здесь также можно заказать на стеклах для книжной полки или секции. Только секция, мне кажется, не очень подходящее слово для мебели: очень напоминает о морге и паталогоанатомах.
Дальше - два помещения, которые с первым не имеют ничего общего, так же как в театре темная кладовая для реквизита не имеет ничего общего с яркой сценой. В большем помещении слышен плеск воды, в квадратных ящиках, сколоченных из простых планок, вращаются шлифовальные камни, похожие на мельничные жернова. Раздается скрип и скрежет, переходящий иногда в пронзительный визг, словно кто-то острым ножом режет живое тело, тут работают мужчины в длинных прорезиненных фартуках, и везде - к ящикам с точильными камнями, к ножкам столов и просто к стене - прислонены стекла разных размеров. Уже обработанные или еще только ожидающие обработки. Непонятно и удивительно, как ловко мужчины обходят их - ведь своими длинными фартуками они могут задеть стекла и те со звоном разобьются на мелкие кусочки.
Второе помещение занимает очень длинный и широкий стол, обтянутый зеленым сукном. На нем мастер Зелигман режет большие листы стекла на куски нужного размера. Со стороны кажется, что это чрезвычайно просто: колесико с алмазом скользит как по маслу, лист переламывается точно по линии; в отходы идут лишь узкие полоски, которые мастер ломает руками и бросает в специальный ящик.
Пока мы и двое понятых из клиентов рассматриваем необыкновенную обстановку мастерской, мастер Зелигман, позевывая, перелистывает Сашин альбом. Как настоящий мастер, он уселся на стол и, не доставая ногами до пола, раскачивает ими. Очки сдвинул на лоб, альбом положил на колени.
Фотографий не очень много - штук пятьдесят, может, чуть больше. Вначале мы хотели отобрать из них только юношей лет до двадцати, но махнули рукой: таких, кто возрастом постарше, было совсем немного, да и те все - рецидивисты.
- Этот! - Зелигман вдруг перестал листать. - Гарантирую!
Я заметил, что мастер воскликнул это сразу, как только перевернул страницу. Это можно считать хорошим признаком, очевидно, сходство на фотографии большое. Во всяком случае, было бы гораздо хуже, если бы он разглядывал долго и лишь потом сказал: "Он!" С одной стороны, это, конечно, свидетельствовало бы о его серьезном подходе к заданию, но с другой - он мог сказать так и наудачу. Многие люди, к сожалению, считают, что упрятать кого-нибудь без вины за решетку, - зло гораздо меньшее, чем оставить виновного на свободе. Это какой-то непонятный рефлекс самозащиты, в основе которого, наверно, убежденность, что невиновных не бывает, что все воруют, грабят и обманывают, только не всегда можно доказать виновность в преступлении. Другого объяснения я не нахожу. А вот когда речь заходит об убийстве, то такое отношение наблюдать не приходится - тогда свидетельские показания люди дают после более тщательного обдумывания, тогда никто не указывает на более или менее похожего - скорее наоборот. Факт смерти накладывает печать особой сознательности. Шестая заповедь второй книги Моисея гласит: "Не убий!" Сообщая или свидетельствуя по поводу убийства, человек берет на себя часть ответственности за будущий приговор суда. Современный человек может не знать, что такое заповедь, что такое Книга Моисея, может не знать даже, что такое Библия, но он должен знать и помнить - "не убий!".
На фотографии юноша во весь рост, одетый по-летнему - в спортивной рубашке с короткими рукавами. Рядом другая фотография, увеличенная с первой. Только лицо. Милый, симпатичный, хорошо воспитанный мальчик. Из тех, кто умеет поклониться, шаркнув ножкой, у кого и в будни "спасибо" и "пожалуйста" - наиболее употребляемые слова. Смуглое лицо, густые темные волосы и большие карие глаза. Вспомнилось, как сказал Зелигман, "изюм в шоколаде". Сколько ему может быть лет? Четырнадцать? Пятнадцать? Уж никак не больше. - Мы вам очень благодарны, - говорит Ивар мастеру-стеклорезу.
- У меня у самого есть машина, и я знаю, что это значит! - Зелигман горд, что свой долг выполнил. - Пока машина новая, с нее нельзя глаз спускать! Этих мошенников я знаю, - он кивает в сторону альбома, - их следовало бы сажать на долгий срок, а то рога не обломаете! Или плеткой по заднице, до синяков, да так, чтоб сесть не мог. Почему бы такому не красть? Поймают - папенька заплатит. У кого есть, чем платить, тот заплатит. А кому платить нечем, с того вообще ничего не получишь. Я только потому свою машину страхую, что если украдут или просто обчистят, то не придется ждать, пока станут высылать по пять рублей в месяц. По страховке платят сразу, потом уж они сами с них получают по исполнительным листам. А вы страхуете или нет?
- Я твердо решил застраховать, как только куплю! - Ивар согласно кивает. Ох, получит он у меня на орехи: этот порядочный мужчина вовсе не заслужил такой иронии. К счастью, Зелигман ее не уловил.
- Да, да! Застраховать нужно непременно! - он советует и понятым, которые подписывают заполненный мной бланк. - Тогда и ездить можно смелее.
- А вы не помните, как юноша был одет? - спрашиваю, чтобы увести разговор от неисчерпаемой темы страхования и судебных сфер.
- Спортивная куртка вишневого цвета, под ней джемпер с высоким воротом, - без запинки отвечает Зелигман. - Я хорошо помню, словно он стоит перед глазами.
Вот и вся информация, которую мы пока имеем.
- Поедем брать? - спрашивает Ивар, когда мы снова оказываемся на улице и шагаем в сторону управления.
- Надо подготовить к этому начальство, - отвечаю я.
Шеф на радостях угощает меня хорошим чаем.
Глава XIV
"Таким другие его не знают - знаю только я. Одна я".
Женская рука свободно свесилась с дивана - почти до самого пола. Обнаженная, с нежным смуглым оттенком - от загара при искусственном горном солнце, - такая же изящная, как сама женщина.
Мужчина, кутаясь в мягкий полосатый халат, сидел на низенькой скамеечке и ворошил в камине тлеющие угли - их отсвет образовал красный вытянутый прямоугольник на полу просторной комнаты. (Не стройте свой дом по типовым проектам. Хороший архитектор к холлу присоединит квадратные метры, которые полагаются под теплицу, и у вас будет по крайней мере одно помещение, где вы не будете чувствовать тесноту двадцатого века).
"Медицина - религия, а он - ее пророк.
У меня нет ни малейших угрызений совести. И не будет. Есть только гордость, что я принадлежу ему и что я нужна ему".
Двенадцать лет подряд изо дня в день она ждала, когда он позвонит ей на работу и скажет:
- Во вторник ты можешь? С двух до четырех.
- Подожди, я сейчас посмотрю, - она быстро листала график работы. Нет, никак не могу: в половине второго начинается заседание у главного и, как всегда, затянется часов до трех.
- А на будущей неделе в четверг?
- Подожди, посмотрю... Знаешь, кажется, могу, только ты накануне обязательно позвони.
- Я тебя целую.
- По телефону не хочу.
- Нет, хочешь.
- Да, хочу.
- Получай! И до четверга.
- Спасибо, было очень сладко! Только не забудь мне предварительно позвонить!
Но когда наступал желанный четверг, то он либо сам не мог встретиться (сваливалась на голову какая-нибудь делегация, заседание и не присутствовать нельзя было), либо ей не позволяли срочные, очень неотложные дела.
