Андрис Колбергс - Ночью в дождь
- Формулировка примерно такая: определенное действие или бездействие каждого участника... Но мы снова уклонились от темы и никак не продвинемся вперед. Скажите, у вас дома есть хлороформ?
- У меня в доме есть разные медикаменты.
- На сей раз меня интересует только хлороформ.
- Есть. Конечно.
- Вы могли бы его показать?
- Всю бутылку? Ничем не примечательная прозрачная жидкость.
- Буду крайне признателен.
Пожав плечами, он выходит, сказав, что шкафчик с лекарствами находится в комнатке за кухней - там прохладнее.
Я поступаю как дилетант, но у меня уже нет другого выхода. Во всяком случае сейчас другого выхода не вижу. Не могу же я идти за ним следом! Вместо того чтобы дождаться Ирину Спулле, которая с понятыми составила бы опись бутылки, содержащей хлороформ, я допускаю, чтобы профессор подошел к шкафу с медикаментами сам.
Двери кабинета обшиты настоящей кожей. Должно быть, это сделано давно - теперь вполне можно обойтись дерматином. В кабинете почти все старинное или хотя бы под старину. На книжной полке, на письменном столе небольшие, приятные безделушки: бронзовая пепельница в виде плавающего листа, на котором сидит мальчик в остроконечной шапочке; японская фарфоровая гейша, она долго качает головой, если ее слегка заденешь; вологодская деревянная шкатулка с кружевной резьбой; гладкая пестрая раковина из Индийского океана и перочинный ножичек в кожаном чехле с серебряным черенком - раньше этот металл из-за дешевизны широко использовали и в изготовлении обыденных вещей. Я завидую людям, которых окружают такие тщательно, как для вечности сделанные безделушки, потому что с каждой, наверно, связаны особые воспоминания. Купленные в комиссионном магазине, они вряд ли интересны - ведь их не продают в комплекте с воспоминаниями.
Звукоизоляция в доме все же не очень хорошая - я слышу, как в кухне или где-то в соседней квартире со звоном разбилась тарелка, миска или что-то стеклянное.
"Я не должен отступать от намеченного плана - профессора следует отвезти в управление. В любую минуту он может узнать об аресте Илгониса Алпа и тогда поймет, что это связано с Наурисом. Что будет потом - трудно предугадать. Ясно одно - этот человек не погнушается обвинить нас во всех смертных грехах. Если в его распоряжении останется телефон, он попытается настроить против нас все инстанции и учреждения. Он обвинит нас в произволе, подлоге фактов и нарушениях процессуального кодекса. Шеф прав я поступил опрометчиво, явившись сюда. В документе по задержанию записано: "В связи с убийством А. Л. Грунского", но что, если профессор надо мной лишь посмеется? На Наркевича не наденешь железные наручники и не поведешь его за собой, как упрямого осла".
На книжной полке не видно томов собраний сочинений. Мне всегда казалось, что они нужны лишь ученым-литераторам или как декорация - даже у классиков обычно есть всего несколько вещей, которые читают следующие поколения.
"Если я..."
Дверь распахивается настежь и ударяется о стену.
Свалив на своем пути чайный столик, на меня набрасывается растрепанная Спулга Наркевич.
- Чтоб ты сдох, паршивый пес! - истерически кричит она. - Будь ты проклят навеки! Чтоб ты...
- Что сказали врачи "Скорой помощи"? - озабоченно спрашивает Шеф.
И хотя он не курит, в его кабинете воздух тяжелый: он сидит тут с самого утра, но почему-то никому не пришло в голову проветрить.
- Увезли. Сказали, постараются что-нибудь сделать.
- Что он выпил?
- В том-то и беда, что неизвестно. Падая, он уронил на себя шкафчик с лекарствами - бутылки и ампулы рассыпались по полу. Большинство из них разбилось. Но из классических ядов он, наверно, ничего не выпил: пульс слабо, но все же прощупывался.
- Тебе не следовало говорить о соучастии Кирмужа в убийстве. Когда он не обнаружил в шкафчике бутылку с хлороформом, ему и так сразу стало ясно, что только Наурис мог ее прибрать.
- Может, о Кирмуже не следовало...
- От этого уголовного дела я тебя отстраню.
- Почему?
- Чтобы тогда, когда от меня потребуют отчета, я мог сказать, что кое-что уже предпринял для пользы дела и с философским спокойствием добавить: от мягкотелых лейтенантов мало пользы, от жестких лейтенантов много вреда...
- Я, конечно, допустил глупость, но...
- Чем старше я становлюсь, тем больше в мире замечаю загадочного, мимо чего в молодости пробегал, не задумываясь. Ты спрашиваешь: почему? Не знаю. Могу только ответить: так надо! Вот в этом я уверен.
- Кроме того, ведь я и не лейтенант. Уже давно.
- Но так лучше звучит. Ступай и не обижайся на меня!
На улице идет белый снег. Надеюсь, теперь он надолго.
