Екатерина Лесина - Счастливый доллар

– Случалось.

Она ошиблась, когда связалась с ними. Как это было? Когда?

Тысячу тысяч лет тому.

– Эй, девушка, а можно чутка быстрей? Мы спешим! – черноглазый и черноволосый Ильюха – тогда она не знала его имени, как и имен прочих, – свистнул, и девчонка с восточным разрезом глаз, слишком молоденькая даже для местных шлюх, захихикала. Третий, до того сидевший тихо, поднял голову и полоснул безумным взглядом, от которого у Вареньки едва поднос из рук не выпал.

Но не выпал. А тип снова уткнулся в пустой лист меню, которое он читал вслух.

– Девушка, не обращайте внимания, – сказал четвертый, сидевший с краю. – Мой брат слегка странен. Это нормально для художника. Но мы и вправду спешим.

Варенька попалась на его вежливость и улыбку, как рыба на крючок.

Вареньке показалось, что вот он – волшебный шанс. Орешек для Золушки. Стоит лишь постараться…

Она старалась.

Она много сделала. Сначала в кафе. Потом на заднем дворе в ставшем на вечную стоянку фургончике. Потом в другом фургончике, который угнали тут же… она словно сошла с ума.

Из-за монеты.

Доллар в руках того-кому-нельзя-перечить. Вежливое предложение:

– Возьмите.

Прикосновение. Ожог. Холод. Жизнь кувырком и жажда чего-то, пока не ясно чего. Выяснила на первом же деле. И тогда же оценила талант Антошки.

– Все закончилось. Отпусти, – Варенька рванулась, стряхивая воспоминания.

– Нет.

Антошка не собирался отпускать. Толкнул к стене. Прижал. Навалился всем телом, сопя на ухо. Спокойно. Потерпеть, у него это быстро проходит, а перечить опасно.

– Никогда. Это никогда не закончится. Слышишь?

Слышит. Только ты не прав, маленький безумец. Закончится, и уже скоро. Варенька выбрала правильный путь: счастливый доллар всегда давал верные подсказки.

Сейчас монета кувыркнулась в мыслях. Вздох-орел, выдох-решка. Зубы, оставившие отпечаток на шее – аверс. И с другой стороны, симметрии ради – реверс.

Результат?

– Послушай, Антош, – Варенька все-таки вывернулась. После секса урод слабел и становился еще более тупым. – Подумай, если ты ее не убивал и я тоже не убивала, а ты же веришь, что я не убивала?

Кивок.

– Если это не мы, то кто?

Пожатие плечами. Рассеянный взгляд. Желание отвесить пощечину. Соберись же ты!

– Кто еще знал, что она здесь?

– О-он? Он. Да?

– Да, милый. Он. Он хочет нас стравить. Тебя и меня. Разве это правильно? – Нежно по щеке, стереть с губ капельку крови – прокусил, болезный. Подняться на цыпочки и поцеловать. – Он хочет, чтобы ты меня убил. Или я тебя. А он убьет оставшегося.

– Зачем?

– Затем, чтобы остаться одному. Садись.

Сел на корточки у бурой лужи, отмахнулся от мух и спросил:

– Тогда получается, что и Олежку он убил?

– Именно!

Неужели этот идиот хотя бы раз в жизни подумать способен?

– Он нас боится. А еще жадный. И когда Олег решил сбежать, то он воспользовался ситуацией. Это же просто, понимаешь? Убить Олега, украсть деньги, а нас заставить искать! Подумай, если бы я была причастна, неужели я стала бы рисковать, оставаясь?

Антошка с каждым словом темнел.

– Но мы ведь не поддадимся? Мы же вдвоем. Давно вдвоем. И справимся со всем. С ним тоже.

– А если ты ошибаешься?

– Нет, Антошенька, не ошибаюсь, – Варенька присела рядом и накрыла руками широкие Антошкины ладони. Такие бы трактористу, а не живописцу. – Вспомни. Сначала он убил Ильюху. Сам дострелил.

– Он раненый был…

– Но ведь живой. А я не врач. И ты не врач. И никто не врач. Семен тоже был раненый, но выжил. Вдруг бы и с Ильюхой также? Потом эта история с Веркой. Следующий Олег. А там уже и мы с тобой…

Теперь он думал очень долго, а когда Варенька почти потеряла терпение, сказал:

– Его надо убить.

В Антошкиной мастерской пришлось остаться на ночь. Варенька считала минуты и трещины на потолке. Потом цветы на обоях в углу. Потом мух на недописанной картине. Потом, наконец, от нее отстали и позволили уйти в ванную.

Рыжее корыто с вечно протекающим краном. Скользкая от плесени плитка и нарядное дамское зеркальце, свисающее с потолка на золотистом шнуре. Горячая вода. Минута забыться…

– Не утопи ее! – одернул тот-кого-нельзя-ослушаться Антошку. – Еще нужна.

Женщина брыкалась. Ноги молотили в воздухе, руки вцепились в бортики, пытаясь вытянуть жирное тело. Разъелась. Еле-еле влезла. И смотреть противно.

– Не смотри, – шепнула Верка. – Это надолго. Пойдем.

Но Варенька еще стояла, смотрела, запоминала. И пыталась понять, когда же появится отвращение. Она ведь раньше не видела, чтобы человека убивали.

– Пойдем. Туда. – Верка не отставала. – Тут скучно. Как всегда.

Потом Варенька убедится, что эта черноволосая-черноглазая права. Скучно стало быстро.

– Бери, – Верка протянула золотую цепочку. – И ищи. Потом ему отдашь. Ему все надо отдавать. И обо всем рассказывать. Иначе будет больно.

Варенька сунула цепочку в карман. Позже к ней добавились серьги, пара перстней и пачка долларов, обнаруженная среди книг. Потом, когда толстуха в ванне затихла, захлебнувшись ржавою водой, подняли больше. Тут работал тот-кого-нельзя-ослушаться. Он шел по следу денег, как Антошка по следу крови. И пачки, завернутые в тугой полиэтилен, перехваченные черными резинками, просто скрученные валиком либо же смятые, сыпались в пакет.

Антошка взял резной подсвечник, дешевенький, но ему понравилось.

– Вечно хватает какую-то ерунду, – шепотом поделилась Верка. И предупредила: – Держись от него подальше. Полный псих.

Полный. И это хорошо. Психами легче управлять, главное – подход.

Антошка сидел на полу перед ванной. Голый. Завернулся в грязную простыню, словно в тогу, выставил ноги поперек коридора, а подбородок рукой подпер.

– Что? – Варенька присела рядом, обняла за плечи. – Сон плохой?

– Ты не права.

– В чем?

– Он не мог так с нами. Он о нас заботился.

Заботился? Собрал стаю, кинул на амбразуры, себя страхуя. Таскал их руками каштаны из огня, а как не нужны стали, зачищать принялся. Нет, не сразу – он терпеливый, – но Вареньку не проведешь. Уж в ней-то благодарности не было.

– Вы о нем заботились, – сказала она, прижимаясь к ледяному Антошкиному плечу. – Подумай, разве он смог бы собрать столько без вас? Нет. Он бы попался, и очень быстро. Он вообще не лез в опасные дела, появлялся только там, откуда можно было свалить.

Слушай. Думай. Шевели извращенными извилинами больного мозга. Варенька ведь права. Просто одна она не справится.

– Мы должны поговорить, – упрямо повторил Антошка. – Скажи ему, что думаешь. А я посмотрю.

Псих. Сказать? И попасть под прицел? Под приказ, который Антошка исполнит, потому что привык исполнять его приказы? Варенька видела. Варенька помнит. Варенька сама устроила то представление.

Про письма она узнала случайно. Подсмотрела, как черноволосая – с каждым днем она все больше дичала – прячет конверты в сумке. Тогда еще удивилась: кому писать? Но спрашивать не полезла. Здесь было не принято задавать вопросы.

Варенька стала наблюдать. За конвертами. За тройкой карандашей, которые Верка носила в розовом школьном пенале, за тощими тетрадками. Тетрадки время от времени исчезали, а вместо них появлялись новые. И это тоже было странно.

Еще Верка писала. Тайком. Подсвечивая бумагу экраном мобильника, облизывая карандаш, чтобы не шумел, и при малейшем шорохе пряча написанное под кофту.

Варенька подумывала заглянуть в записи, но не решалась. Выжидала. И дождалась. Все изменилось, когда Ильюху ранили. По глупости, конечно. Слишком все расслабились, слишком привыкли, что все выходит легко, и пропустили пистолетик. Крохотный, ладонью накрыть можно, он бахнул громко и дыру в Ильюхе проделал здоровенную.

Крови было. Воя было. Антошка растерялся, а потом одурел. Набросился на дамочку и, прежде чем успели оттащить, горло перерезал. Снова кровища. Скулеж Веркин. Олег, в углу блюющий. Сама Варенька оцепенела. Ее словно бы выключили. Она видела, слышала, понимала, что происходит и что надо бы делать, но вот начать делать не могла.

Уже потом, когда Ильюху перевязали, Верку заткнули, Олега отмыли от блевотины, а Антоху от крови, она пришла в себя. Очнулась на пороге заброшенной фермы, которую они облюбовали под дом. На плечах лежал вонючий тулуп, рядом сидел тот-кого-нельзя-ослушаться.

– Жизнь – странная штука, детка, – сказал он, протягивая сигарету. – Вот ты еще есть, и вот тебя уже нет.

Дым был безвкусным.

– Сегодня он, завтра ты. Страшно?

Нет. Ничуть. Странно немного, что все так вышло, но биться в истерике Варенька не собиралась.

– Это хорошо. Ты сильная девочка. Сильнее, чем Вера. Сильнее даже, чем все они.

Варенька пожала плечами и, когда он заглянул в глаза, не отвернулась. Пускай. У самого-то темные, страшные, будто и не глаза, а дыры.

– Хорошо, – снова повторил он. – Очень хорошо. Скажи, ты думала, что будешь делать потом?