Наталья Солнцева - В храме Солнца деревья золотые
— Я принесу, — Кострома поднялся, не дожидаясь указаний Ильи. — Сейчас…
— Сходи с ним. — Вересов посмотрел на Аксельрода и кивнул в сторону Костромы. — Вместе сподручней будет.
— Вы мне не доверяете? — побледнел паренек.
— Нам лучше присматривать друг за другом, — спокойно ответил Илья. — Идите.
Потапенко сделал укоризненное лицо, когда Саня с Виталиком вышли.
— Зачем ты так?
— Прикажешь мне еще и Кострому потом искать? — взорвался Вересов. — В группе бог знает, что происходит! А отвечать мне. Я здесь старший.
Через пару минут ребята вернулись и принесли с собой рюкзак Маркова.
— Смотрите все сюда, — сказал Илья, развязывая рюкзак. — Будем искать вместе. У альпинистов нет традиции рыться в чужих вещах, но… в некоторых обстоятельствах допускается. Гоши нет, и мы не можем спросить у него разрешения.
— Ладно вам, Илья Григорьевич, — смутился Кострома. — Ищите. Мы вам доверяем.
Никто возражать не стал, и Вересов занялся поисками блока питания. Наконец, переложив кучу вещей, он добрался до искомого предмета.
— Ур-р-а-а-а! — завопили присутствующие. — Есть связь!
Потапенко занялся рацией, а Вересов складывал содержимое чужого рюкзака в обратном порядке. Взяв в руки пару теплых носков, он глазам своим не поверил. Из носка что-то вывалилось и блеснуло…
Илья поднял голову. Ребята сгрудились вокруг Потапенко и были увлечены рацией и предстоящим разговором с базой.
Вересов незаметно положил блестящий предмет к себе в карман, собрал рюкзак, завязал его и отставил в сторону.
— Есть связь! — радостно сообщил Толик. — База нас слышит!
Пока он передавал о случившемся, Вересов вышел из палатки, присел на корточки и, загораживая свет полой куртки, включил фонарик. На его ладони лежал блестящий предмет из рюкзака Маркова. Это был золотой самородок размером с перепелиное яйцо…
МоскваЗима не хотела уходить из Москвы. По ночам она сковывала город морозом, заметала злыми, непроглядными вьюгами. Однако март медленно и неумолимо вступал в свои права. По утрам светило яркое солнышко, с сосулек под крышами капало, а люди сменили тяжелые меха на более лег — кую одежду.
Ангелина Львовна, в коротком полушубке и сапожках, уже собиралась выйти из квартиры, как зазвонил телефон. «Наверное, Марат», — подумала она и сняла трубку.
— Алло, Геля! Это ты?
Звонила Машенька Ревина, взволнованная и недовольная.
— Я, — подавляя вздох, ответила Закревская.
— Так что, Данила отказался ходить на твои сеансы?
— Отказался.
— Как прикажешь это понимать?
— Маша, — серьезно начала Ангелина Львовна. — Психотерапия — дело добровольное. Я никого не принуждаю. Твой муж вправе сам решать, стоит ему посещать мои сеансы или не стоит.
— Ты же видела, в каком он состоянии! Разве он может что-то решать? Надо было не отпускать его!
— Как ты себе это представляешь? — усмехнулась Закревская. — Держать и не пущать? Или, может быть, нам с Самойленко следовало привязать твоего Данилу к стулу? Так он мужик здоровый, крепкий. Еще неизвестно, кто бы вышел победителем. Разгромили бы мне весь офис…
— Ты шутишь, — заплакала Машенька. — А мне не до веселья. Знаешь, какой он мне вчера скандал закатил? Как с цепи сорвался! Вы, говорит, с Холмогоровым заодно. Тот спит и видит заполучить мой бизнес, а ты, дура, ему помогаешь. Вопил, что я хочу его упечь в психушку.
— Разве это не так?
— Он ненормальный! Ему там самое подходящее место!
— Вот видишь? Стоит ли удивляться, что Ревин возмущается? Уверяю тебя, он вовсе не сумасшедший. Твой Данила просто хочет быть самим собой. Прекрати делать из него идиота. Это кого угодно взбесит!
— Хочет быть самим собо-о-ой? — нараспев повторила Машенька. — Кем же он тогда до сих пор был? А? Ответь мне на этот вопрос. Кем Ревин был до сих пор?
Ангелина Львовна задумалась.
— Не знаю… — наконец сказала она. — Человеческая суть загадочна. Откуда взяться пирамидам и всяким там идолам с острова Пасхи? Если бы наука плясала от человека, она давно бы попутно раскрыла все остальные земные тайны.
Машенька громко шмыгнула носом. Такие слова были ей непонятны.
— Извини, это я так… философствую, — усмехнулась Закревская.
— А-а… И что ты мне посоветуешь?
— Я тебе могу подсказать, как следует себя вести. Но боюсь, ты меня не послушаешь.
— Нет, ты все-таки скажи…
Машенька рассчитывала на совет профессионала. Она цеплялась за подругу, как за последнюю соломинку.
— Оставь Ревина в покое, — заявила та. — Дай ему заниматься тем, чем он хочет. И делать то, что он считает нужным.
— Пусть так и сорит деньгами, да? Он же пустит бизнес по ветру!
— Это его деньги?
— Да-а…
— А бизнес?
— И бизнес его. Что ты хочешь этим сказать? — спохватилась Машенька.
— Только то, что Ревин имеет право распоряжаться своей собственностью.
— Данила болен. Я хочу ему помочь, а ты…
— Он тебя просил о помощи? — перебила Закревская. — Просил?
— Ну… нет. Он не понимает!
— Все он понимает. Это мы с тобой чего-то не понимаем. А Ревин знает, как ему следует поступать. Не надо ему мешать. Во-первых, это бесполезно, а во-вторых… опасно.
— Что ты… Ты меня пугаешь! — пискнула Машенька, снова заливаясь слезами. — Видишь, ты сама говоришь, что он опасен…
— Ничего такого я не говорю. Как профессионал, я тебе со всей ответственностью заявляю, что Данила — нормальный человек. Он немного странен… и только. Я бы назвала это индивидуальными особенностями личности. Люди не могут быть двойниками. Мы все разные. Понимаешь? Нет такого инкубатора, который производил бы души-близнецы…
Машенька бросила трубку. Она не могла смириться с тем, что ее последняя надежда тает, как мартовский снег.
Доктор Закревская тяжело вздохнула, посмотрела на себя в зеркало и вышла. Всю дорогу до офиса она думала о Ревине. И правда, кем он был до сих пор? Кто он теперь?…
Пожалуй, впервые она задалась вопросом: а кто же она сама? Ну… врач, психотерапевт, женщина… и все? Кто она в этом мире? Вокруг есть другие врачи, психотерапевты, женщины… Она — всего лишь одна из них? Люди, как оловянные солдатики, ничем больше не отличаются?…
Эти мысли застали ее врасплох. Она привыкла размышлять о проблемах пациентов. А применительно к себе…
До офиса добиралась на автопилоте. Опомнилась уже в холле.
— Лучше выпью чашку кофе, — пробормотала она, раздеваясь.
Кофеварки на месте не оказалось.
— Самойленко! Олег! — крикнула Ангелина Львовна, хватаясь за привычное действие, как за спасательный круг.
— Вы меня звали, мадам, или я ослышался? — вежливо поинтересовался тот, просовывая в дверь бородатое лицо.
— Где кофеварка? Ты взял?
— Я замерз, тебя не было…
— Хватит оправдываться. Неси сюда кофе и шоколад. Бегом!
— Много шоколада вредно.
— Жить вообще вредно!
— Понял. Сей момент…
Самойленко исчез, и через минуту появился с кофеваркой в руках и коробкой шоколадных конфет под мышкой.
— Чего ты такая всклокоченная? — спросил он.
Ангелина Львовна прекрасно поняла, что Олег имеет в виду не прическу, а смятение чувств.
— Я бы рассказала, да уж больно скучно…
— Не сомневаюсь, — ухмыльнулся коллега. — Тебе яду налить?
— Кофе, что ли? Умеешь ты, Олег, привнести изюминку в заурядное действие.
— Это не я, это Вольтер сказал: «Вот уже восемьдесят лет, как я отравляюсь этим ядом».
— Прекрасно… в таком случае наливай. Негоже отставать от Вольтера.
Они пили кофе, ели шоколад. Самойленко не преминул рассказать о том, как зерна кофе применяются в гомеопатии.
— Ты и гомеопатией увлекался? — удивилась Ангелина Львовна. — Ну, Олежек, ты уникум!
— Знаю.
В скромности его уж точно нельзя было упрекнуть.
— А золото в гомеопатии применяется? — вдруг спросила она.
— Золото? — Самойленко в задумчивости поскреб свою бородку. — Пожалуй. Если я не путаю, золото наличествует в крови… в ничтожной малости, правда.
— Ты уверен?
— Ага. На меня в последнее время сыплются прозрения. Наверное, шар!
— Какой шар?
— Магический…
Самойленко, кажется, сам был поражен своим открытием. Ангелина Львовна, глядя на его довольное лицо, рассмеялась.
— Нет, ты не смейся! — дрожа от возбуждения, говорил он. — Вот спроси меня о чем-нибудь…
— Я тебя уже спросила. Золото в гомеопатии применяется?
Доктор картинно закрыл глаза и сосредоточился. А потом начал «вещать»:
— Золото — король металлов! — с пафосом заявил он. — Золотом лечили восточных владык. Золото применял сам великий Парацельс.[16] И наши врачи его применяют.
— Ты не шутишь?
