Кофе и полынь - Софья Валерьевна Ролдугина
— И никто не погиб?
— Только птицы, — качает Лайзо головой; взгляд у него меркнет. — Больше в небе никого.
Я опускаюсь на камень рядом с ним, невесомая, почти бесплотная. Мои печали и невзгоды кажутся теперь надуманными и легковесными. Личное горе всегда выглядит недостойным упоминания в сравнении с бедствием, способным унести множество жизней…
А потом я вспоминаю Мэдди, её дрожащие руки и лицо, мокрое от слёз.
И тоже начинаю говорить.
Лайзо выслушивает внимательно, хмурится. Моя история не нравится ему; когда я договариваю, лопается одно из зеркал — из глубины мутной поверхности проступает трещина с тем особенным щелчком, какой издаёт осколок льда, если бросить его в тёплую воду.
— Если бы Валх пытался убить кого-то из вас, то действовал бы иначе, — произносит он наконец. — Куда надёжней подослать сомнамбулу с револьвером.
Рассеянно киваю. Это правда. Моих родителей Валх погубил руками несчастной, сломленной женщины, Элси Тиллер, а ко мне ближе всего подобрался через безумного парикмахера. Уронить свечу на отсыревший ковёр — не слишком-то верный способ, тем более что я всё ещё была в кофейне, и к тому же не одна…
— Он хочет меня… запугать?
— Сломить, — соглашается Лайзо задумчиво, и лицо у него мертвеет, становится жестоким, точно он пытается поставить себя на место Валха, рассуждать и чувствовать так же. — Измучить ожиданием удара, ослабить… Но это не значит, что он не способен ни на что иное. И снова повторю: будь осторожнее; не уповай всецело на свои силы, ты их предела не знаешь, а он свои пределы изучал столетиями.
Прикрываю глаза, размышляя.
Леди Милдред могла нести на своих плечах, кажется, целый мир, но Валх изувечил и её. Отнял по очереди близких — всех, до кого смог дотянуться, медленно, жестоко. До последнего леди Милдред сохраняла ясный рассудок, так и не превратившись в марионетку Валха, чего он страстно желал. Но то страдание, которое она испытывала, переплавилось в болезнь, а болезнь пожрала её изнутри.
И вот теперь он кружит надо мной чёрной тенью, выискивает слабые места… Ищет способ сломать мою волю, превратить меня в свою служанку вместо Абени.
Ведь Абени стареет; она не бессмертна.
— Я буду осторожной, — обещаю негромко. И добавляю: — Он меня боится.
— Тем хуже, — отвечает Лайзо. — Потому что осторожным будет и он. И безжалостным.
Ещё одно зеркало трескается; кажется, моё время здесь истекает. Мы молчим; наши руки рядом, но не соприкасаются, и я не уверена, что вообще смогу дотронуться до него, если захочу…
Мои пальцы прозрачные, как стекло.
— Мать… мама не сердится? — спрашивает вдруг Лайзо, не глядя на меня.
Она плачет; ей больно.
Но ему я об этом, конечно, сказать на могу.
— Нет, не сердится, — улыбаюсь я мягко. — Но скучает. Твой подарок ей понравился.
— Хорошо, — эхом откликается Лайзо. — Если будет беда, иди к ней. Уж сделать простой оберег или сплести ловец снов ей по силам… Жаль, что я не могу быть сейчас рядом с тобой, — вырывается у него.
Я вспоминаю смертоносный туман, и две армии, и деревню, и дымки над трубами.
Всё-таки никто не погиб.
Чудо.
— Значит, ты нужен здесь, — говорю мягко и склоняюсь к его губам.
Он тянется навстречу…
И тут лопается ещё одно зеркало — и вместе с ним трещина рассекает башню.
Я очнулась за миг до поцелуя. Щёки у меня горели; на улице моросило, и воздух был таким влажным, что простыни и одеяла отсырели тоже.
— Возвращайся скорее, — прошептала я, утыкаясь лицом в подушку, чтобы согнать румянец. — Возвращайся, пожалуйста, живым…
По счастью, от неподобающих чувств не осталось и следа к тому времени, когда надо было спускаться к завтраку. По крайней мере, Клэр ничего не сказал. А может, он сам испытывал смущение после своей нечаянной исповеди накануне…
«А может, ему просто привычнее спать до полудня, — пронеслось в голове. — Он ведь даже говорил, что по утрам всегда пребывает в дурном расположении духа. И всё-таки встаёт пораньше, чтобы позавтракать вместе с нами».
Клэр украдкой зевнул, видимо, не удержавшись; я притворилась, что ничего не заметила.
Мы с Мэдди прибыли в кофейню за час до открытия, но в зале нас уже ожидал Эллис — как всегда, полный кипучей энергии… и немного голодный, несмотря на солидную порцию пирога, от которого к нашему приходу остались лишь крошки и корочки.
— Виржиния! У меня новости, одновременно хорошие и дурные. И у вас, похоже, тоже что-то есть, — и он взмахнул сложенной вчетверо запиской, той самой, что я отослала ему после разговора с леди Чиртон. — Я чудовищно тороплюсь, но побуду здесь ровно столько, сколько нужно, чтоб всё обговорить… Но сначала идите и выбраните вашего повара.
— Мистера Мирея? — встревожилась я. — Зачем? Он снова затевал с вами ссору?
Эллис закатил глаза:
— Хуже. Он не замечал, как я затеваю с ним ссору! Так что отругайте его для тонуса, ему полезно. Некоторые люди совершенно невыносимы, тем и ценны, а стоит им исправиться — и пиши пропало… И, если уж вы идёте на кухню, то не спросите ли мистера Белкрафта о кофе, который он мне обещал?
Полагаю, это был лишь предлог, чтоб остаться ненадолго с Мэдди наедине. Но я и так собиралась заглянуть на кухню, чтобы поприветствовать Георга. И Рене Мирея, разумеется, тоже; он не выглядел настолько подавленным, каким живописал его Эллис, но всё-таки держался чуть тише и скромнее обычного.
— Осенью никому не избежать хандры, а от тумана болит голова. В такие минуты я скучаю по дому, да! — ответил Мирей, как мне почудилось, не вполне искренне, когда я осведомилась о его здоровье. — Пустяки.
— Вам не снятся дурные сны? — осторожно поинтересовалась я.
— Не дурней, чем обычно… Но, ах, ваша забота согревает мою одинокую душу! — произнёс он, прижимая руку к груди.
Рука была испачкана в какао-пудре; на белой ткани остался коричневатый отпечаток, словно подсохшая кровь, прямо напротив сердца, и я с трудом подавила дрожь.
Георг же держался куда спокойней, чем несколько дней назад. О происшествии в кофейне он уже почти не заговаривал, точно усилием воли спрятав воспоминание в самый пыльный и дальний сундук. Зато ворчать стал, как и прежде, если не больше… Забрав у него кофе для Эллиса и для себя, я вернулась в зал.
— У меня попытались украсть посылку, которую граф Ллойд якобы приказал отправить ему перед смертью, — без предисловий сообщил детектив. Взгляд у него сиял торжеством. — И знаете что, Виржиния? Мы поймали их! Вернее, его. Увы, трофейного пленника пришлось передать «осам», но,
