Роковой подарок - Татьяна Витальевна Устинова
– Дмитрий Львович, – сказала она, расписавшись на каждом листе бумаги, – можете мне рассказать о брате Максима? Я слышала, у него был брат.
– От кого вы слышали?
– От Романа Сорокалетова. Он сказал, что Максим с братом почти не общались, вроде бы этот брат сидел в тюрьме. Он до сих пор сидит?
– Освободился двадцать лет назад. Больше не привлекался.
– А за что он… привлекался?
– За хулиганство.
– Какого рода?
Раневский хотел было рассердиться, но не стал. Она ему нравилась, эта писательница. Нужно хоть почитать, чего такого она пишет, что ли!.. Впрочем, она ведь детективы строчит, следовательно, фигню всякую!
– Так за что его посадили?
– Они с друзьями табачный киоск перевернули.
– Как?!
– Ну так. Поставили на крышу.
– Зачем?!
– Хулиганство, – повторил Раневский и почесал себя за ухом. – Всё бы ничего, но они его с киоскёром перевернули.
– То есть внутри был киоскёр?…
Раневский кивнул.
Они посмотрели друг на друга, и вдруг Маня захохотала – представила картину.
И следователь захохотал вместе с ней.
– Дали три года, отсидел он полтора и с тех пор больше киосков не опрокидывал. Ну не судился точно.
– А где он был, когда убили Максима?
– Пока не установлено.
– А вы его… нашли?
– Ищем.
Маня немного подумала.
– Я уже нашла, – сказала она. – Никита работает на лесопилке в заповеднике. У него их несколько, лесопилок.
– Откуда вы знаете?!
– У нас там все друг друга знают. – Писательница Покровская махнула рукой. – Чужие не ходят, своих не так уж много.
– Вы что, знакомы?!
– Ну да. Он меня подвозил, когда дядя Николай потерялся. Я вам сегодня утром говорила, что дядя Николай может быть где угодно! А вчера мы с Лёликом, это моя подруга, гостили у него на пилораме, в смысле, у Никиты, а не у дяди Николая, и я увидела фотографию на стене. Точно такую же, как у Максима! А Роман Сорокалетов сказал, что у Максима был брат. Я сложила два и два, и получилось, что Никита и есть брат. Они на той фотографии маленькие совсем.
– У вас есть его телефон? – спросил следователь и тяжело покраснел.
Ещё не хватает телефоны возможных подозреваемых спрашивать у свидетелей! Непрофессионально, глупо!
– Есть, – сказала Поливанова. – Он нам обещал сарай поправить, оставил телефон. Я вам скину. Послушайте, Дмитрий Львович. Мы должны найти Пашу Кондратьева! Это задача номер один. И проверить алиби Никиты. Это задача номер два! Хотя если они не общались, зачем бы Никита стал в брата стрелять? А с другой стороны, если они не общались, почему держали одинаковые фотографии в таком месте, где бывали каждый день?
– Мария Алексеевна, – начал Раневский грозно, но она перебила:
– Называйте меня Маней! Мне так удобней.
– Мария Алексеевна, расследование – это вам не детектив писать! Я категорически запрещаю вмешиваться! Езжайте в Москву, вас там ещё раз опросят!
– А Женя? – не слушая, спросила писательница. – По-прежнему в КПЗ?
– Освободили, – словно по инерции ответил Раневский и снова взвился: – Вас это совершенно не касается! Мария Алексеевна, послушайте меня! Вам надлежит выехать в Москву, и чем скорее, тем лучше. Оттуда пришёл… м-м-м… запрос. Вас вызовут в Следственный комитет РФ для дачи показаний. Москвичи тоже будут… м-м-м… заниматься этим делом.
Маня сделала большие глаза:
– Федералы?! Заниматься?! Убийством в Беловодске?!
– Мария Алексеевна…
– Зовите меня Маней!
– …вы должны вернуться в Москву и ждать вызова из комитета.
Маня секунду подумала и заключила:
– Ну, в крайнем случае они разыщут меня по телефону. Вы же наверняка передадите им все мои данные, включая паспорт, прописку и СНИЛС.
Раневский совершенно изнемог.
План выдворения «национального достояния» из Беловодска терпел сокрушительный крах.
– Мария Алексеевна, СНИЛС тут совершенно ни при чём, и я повторяю, вам надлежит выехать в Москву сегодня же.
– Хорошо, хорошо, – легко согласилась Маня. – Я выеду. Вечерней лошадью.
– Послушайте, Мария Алексеевна!
– Понимаете, Дима, если мы не разыщем Пашу Кондратьева, с ним может случиться беда. Он признался своей подруге Карине Степанян, что виноват в смерти Максима. И теперь собирается завербоваться в геологическую партию, дурачок.
– Что-о-о?! – заревел Раневский. – Кондратьев признался в убийстве?! И вам это известно?! И вы молчите?!
– Как – молчу?! Я как раз говорю. Вот сейчас.
– Так. Мария Алексеевна, давайте я подпишу вам пропуск. – Раневский поднялся. – И… давайте… того… идите. Сегодня вечером наша машина отвезёт вас на вокзал. Поезд в двадцать один с копейками.
– Спасибо большое. – Маня протянула ему бумажку. – Меня отвезёт дядя Николай, если мне куда-нибудь понадобится. Дим, мне кажется, нужно сейчас все силы бросить на Пашу. Понимаете, он говорит, что виноват, но это может означать всё что угодно. Ему двадцать один год или что-то около, а они все в этом возрасте бредят! Может, он ему нахамил, Максиму, а теперь страдает и думает, что виноват.
– Забирайте пропуск и уходите!
– Давайте так договоримся. Вы сейчас же займётесь поисками, и я тоже. А к вечеру созвонимся и, как сейчас говорят всякие болваны-чиновники, сверим часы!..
Раневский взял со стола карандаш, сломал его и кинул обе половинки на пол.
Маня посмотрела на обломки.
– Поняла, – бодро сказала она. – Это означает – ух, как я зол!.. Ну, тогда до свидания, Дмитрий Львович.
– Я пришлю машину к первому посту на въезде в заповедник сегодня к восьми вечера.
– Не нужно так затруднять себя, – сказала Маня, – если мне понадобится, я позвоню дяде Николаю.
До вечера Маня металась по Беловодску на такси, просадила кучу денег! Она побывала в общежитии сельхозакадемии, ничего там не добилась, потом у профессора Шапиро, который опять оказался «в поле», а не в деканате. Профессор подошёл к делу поисков Паши Кондратьева со всей ответственностью и повёл Маню в парк, где «на практике» работали какие-то студенты, заранее сдавшие экзамены. Среди них оказался Андрей Приходько, которого Шапиро характеризовал как бестолочь.
Бестолочь Приходько оказался длинным как жердина, худым как спичка, лохматым, как пёс породы афганская борзая, растерянным парнем. Он никаких экзаменов заранее не сдавал, а отрабатывал «хвосты по лабам», так он объяснил грозному Шапиро.
О друге Паше он ничего не знал, бормотал, что видел его в последний раз в общаге, тот собирал рюкзак, чтобы отправиться в геологическую партию.
– Какая партия!? – ужаснулся Шапиро. – Что ещё за партия?! А диплом? Аспирантура?!
Приходько отводил глаза, сокрушённо кивал головой, соглашаясь с профессором, и Мане показалось, что, несмотря на весь свой простодушный и недотёпистый вид, парень знает больше, чем говорит, и пожалела, что явилась вместе с профессором.
В одиночку она вытянула бы
