Андрей Остальский - Жена нелегала

— Да?

А бархатный голос произнес:

— Это я.

Кто я? Что я? Приличия, вообще-то, требовали, чтобы Джули холодно спросила: «Кто говорит? Представьтесь, пожалуйста!»

Но пока она лихорадочно перебирала варианты, он повторил:

— Это я.

Как будто само собой разумелось, что это он, и никто другой. И что она сидела все это время у телефона и ждала только его звонка. Безобразие!

— Как дела?

Это, видно, он вспомнил, что все-таки в Англии находится, а не в своей Греции. Что здесь принято непременно и обязательно спрашивать: «Хау а ю?» Иначе это просто грубость неописуемая!

— У меня все в порядке. А у вас? — отвечала Джули. Надеялась, что звучала достойно, спокойно. Хотя голос все-таки дрожал слегка, предатель.

И тут же спохватилась: ответив на формулу «Как дела?», она тем самым как бы признавала, что знает, с кем говорит. А надо было ведь изобразить недоумение! Но теперь уже позд но. Господи, она даже не знает. как его зовут! Какое неприличие…

— Меня зовут Карл. Я фотограф. Хотел бы пригласить вас в кафе на чашку кофе. Или чая.

Джули была поражена. Хотела сказать: какое странное имя для грека — Карл. Но сдержалась. От растерянности не нашла ничего лучше, как тоже представиться:

— А я — Джули… Очень приятно!

Ох уж эти английские формулы! Выскакивает «очень приятно» автоматом, как только производится обмен именами. А ведь тем самым признаешь право собеседника продолжать разговор. И даже даешь понять, что можешь согласиться на такое нелепое предложение: пойти в кафе с совершенно незнакомым мужчиной. Причем иностранцем! Ой-ой-ой! Что сказали бы папа с мамой! Что скажет тетушка! Ну, ей, впрочем, совсем не обязательно об этом знать…

Вот опять она растерялась, не сообразила, что сказать. А между тем в своем городе имела репутацию довольно бойкой и сообразительной девушки с острым язычком, на который лучше не попадаться. Но вот вышла на международную арену и… позор какой-то!

— Я в прошлый раз проезжал через ваш город, видел там, внизу, на подъеме на Олд-Хай-стрит, ресторан или кафе… Называется «Кафе Ройял». Уютное место. И в будние дни там, по-моему, не очень много народу. В среду, в четыре ровно, не опаздывайте, пожалуйста.

Нет, ну каков нахал! Права тетушка.

Но вместо того чтобы четко и ясно поставить нахала на место, Джули принялась лепетать, что работает в среду до пяти, ну, в крайнем случае полпятого может освободиться…

— Я в другое время не могу, — сказал Карл. Как отрезал. — Придумайте что-нибудь. Поменяйтесь с коллегами. Вы где работаете?

— В агентстве недвижимости «Бертон и Виллерс».

— Тогда, я думаю, проблем не будет. Вот если бы вы на атомной электростанции трудились…

Джули неожиданно для себя прыснула. Хотя так себе шуточка. Но с тех пор так и повелось: когда он хотел ее рассмешить, ей тут же делалось смешно. Но ведь раньше ей это было совсем несвойственно! Просто гипноз какой-то!

— С нетерпением жду встречи, — сказал он очень вежливо, но довольно формально. И повесил трубку.

А она, как полная идиотка, стояла еще некоторое время с трубкой в руке и смотрела на нее. Как будто видела в ней Карла. И ужасно досадно было, что разговор уже закончен, что бархатный голос с таким забавным, милым акцентом больше не звучит. И что как-то глупо все вышло, не смогла она показать, как она остроумна, находчива и начитанна. Потом опомнилась, сказала себе строго: о чем ты? Не должна ты была ему ничего показывать, отпор ему надо было дать. За кого он вообще тебя принимает? Да ни за что не надо идти в это дурацкое кафе, еще чего!

Поменяться оказалось непросто. Даже при том, что она была совладелицей агентства, в котором трудилась, — получила в наследство от родителей долю в бизнесе. Впрочем, это тот еще был бизнес — одно название. Торговля недвижимостью в семидесятые шла ужасно, точнее, почти совсем не шла. А какая могла быть торговля, когда налоги душили средний класс. Свыше восьми тысяч фунтов в год получаешь — гони шестьдесят процентов, а со всего, что больше двадцати тысяч, и вовсе восемьдесят три процента! Пытаясь отбить у британцев вековую привычку к предпринимательству, социалисты-лейбористы придумали еще и категорию «незаработанный доход». То есть доходы от бизнеса облагались еще дополнительным пятнадцатипроцентным налогом. Состоятельные люди толпами покидали Британские острова — кому охота отдавать девяносто восемь процентов прибыли правительству! Но, видимо, в этом и был замысел: ликвидировать эксплуататоров как класс без кровопролития. Правда, экономика от этого пришла в плачевное состояние, Англия быстро превращалась в страну «третьего мира». Но в провинции этот упадок ощущался не так остро: здесь, по крайней мере, почти всегда убирали мусор и редко отключали электричество.

Никаких дивидендов Джули давно уже не получала и вынуждена была, бросив работу в школе Святой Энсвиты Фолкстонской, запрячься в торговые операции сама. В надежде, что все когда-нибудь да выправится. Вышел на работу и ее партнер, мистер Виллерс, в свое время основавший агентство вместе с ее отцом. Он назначил себя директором, а Джули была так, неизвестно кем. То ли замом, то ли просто рядовым агентом. По крайней мере, она сама осуществляла и почтовые рассылки, и ездила с потенциальными клиентами осматривать дома и квартиры, и препиралась с адвокатами и Регистрационной палатой. Впрочем, не брезговал черной работой и сам директор. А кроме двух совладельцев в конторе трудился только еще племянник Виллерса да несколько часто менявшихся временных сотрудников.

У коллег уже были свои планы и рабочие обязательства. Пришлось чуть ли не умолять, унижаться, заискивать и перед Виллерсом, и перед худосочным племянником, потому что они должны были взять на себя ее работу на последний час в среду. Ну и врать пришлось, отвечая на вопрос, что это ей так приспичило. Врать она ужасно не любила, и потому получалось у нее это совершенно неубедительно. Коллеги посматривали на нее подозрительно и бог его знает что говорили у нее за спиной.

Без двух минут четыре она вошла в «Кафе Ройял». В зале было пусто, только одна какая-то пара довольно пожилых туристов пила чай в уголке. Как только официант отворачивался, они начинали хватать друг друга за руки. И даже, кажется, под столом за коленки. Ясное дело, любовники! Оторвались от своих половин и безобразничают на старости лет.

Джули тоже уселась в углу, потому что и ей не хотелось, чтобы ее заметили с улицы. Вообще место было выбрано неудачное. Тетка, конечно, сюда не забредет, но кто-нибудь из общих знакомых может. По закону Мёрфи, закону подлости.

Джули нервничала, а Карл все не шел. На семь минут опоздал. Она уже начала думать: все, не придет. И как она, дура, могла согласиться?

И вдруг он появился. Как будто материализовался из воздуха. Джули потом много раз будет изумляться этой его способности появляться и исчезать мгновенно, незаметно и бесшумно, пока не привыкла наконец. Один из многочисленных его талантов, которые ей только предстояло открыть.

И вот он сидит напротив и внимательно и чуть-чуть грустно смотрит на нее. Даже головой, кажется, покачал — как будто обнаружил в ее внешности признаки опасной болезни.

— Что-нибудь не так? — спросила Джули и обрадовалась — теперь она обрела свой голос, свою обычную, слегка ироничную манеру.

Но это долго не продлилось. Он начал говорить, и через несколько секунд она уже была загипнотизирована, покорена. Ничего больше не надо было ей в жизни, только сидеть, слушать негромкий, обволакивающий голос и смотреть, смотреть не отрываясь в эти глаза, на эти волосы и губы.

И как-то между прочим вдруг пришло понимание — с ним не нужно будет чего-то там ждать, что-то такое в себе развивать, тренироваться по книгам сексуального образования. Ничего подобного не потребуется, все произойдет само собой и немедленно. Да хоть прямо сейчас. Вот пригласит его сейчас домой, и все тут же обязательно и случится. И будет замечательно, красиво, незабываемо. Всякие оргазмы и что там еще. Все будет!

Откуда это было известно? Да непонятно откуда. Известно, и все тут.

Джули покраснела. Какой ужас! Это же просто разврат! Может, это пара в углу своим примером так на нее подействовала? Или вдруг забродили в ней знаменитые женские соки, о которых она столько слышала и читала, но в существование которых до сих пор до конца не верила?

Она как бы вдруг разделилась на двух Джули: одна с упоением внимала рассказу о необычной, полной приключений жизни вольнонаемного фотографа, который колесит по всему миру, живет в самолетах и на поездах, чуть ли не весь земной шар изъездил и все войны освещал. И чего только он не навидался, жизнью рисковал, но стал знаменит в своем деле, очень неплохо зарабатывает, хотя, бывает иногда, мечтает все-таки о своем уголке, тихом пристанище, где можно было бы перевести дух.