Ирина Мельникова - Дикая Лиза
Морозов позволял себе лишь иногда и только украдкой наблюдать за Лизой. За столом она почти ни с кем не разговаривала, обращалась только к Саше, или к Зое. Она довольно ловко орудовала вилкой и ножом, пользовалась салфеткой, отказывалась от вина, и как выяснилось еще в больнице, никогда не курила. В простеньком домашнем платье, а чаще в джинсах и футболке, она выглядела очень милой и обаятельной, а короткая стрижка умаляла ее возраст лет этак на десять. И Виталию никак не удавалось вообразить ее в камуфляже, в тяжелых солдатских ботинках, разгрузочном жилете, со снайперской винтовкой в руках.
Более того, он не мог себе представить, как ей удалось преодолеть почти сотню километров по тайге, с ребенком на руках, без нормальной еды, одежды, в рваных кроссовках… Отбить атаку бандитов, уничтожить лагерь боевиков… Он никогда не видел ее в деле и не до конца осознавал, что она из себя представляет, И, верно, поэтому не мог свести воедино два образа: милой, красивой женщины, женщины-матери и жесткой, сильной Волчицы, бойца, воевавшего и уничтожавшего врага наравне с мужчинами.
Все эти дни он почти беспрерывно думал о ней. Вот и сегодня он ехал в машине и вспоминал, как она спустилась вчера вечером на первый этаж в тот момент, когда он вошел в прихожую. Как вспыхнули ее щеки! Лиза что-то смущенно пробормотала и почти бегом бросилась вверх по лестнице. Морозов проводил ее взглядом, который тотчас наткнулся на Катю. Дочь, ехидно улыбаясь, наблюдала за отцом и Лизой от дверей своей комнаты.
— Здравствуй, Катя! — Морозов сделал вид, что не заметил этой улыбки, и, поставив портфель с документами на столик в прихожей, принялся раздеваться. — Как дела? — спросил он Катю, опять же не обратив внимания на ее сердитую физиономию. Девочка не сбежала, как бывало раньше вниз, чтобы поцеловать отца, а продолжала стоять возле дверей, заложив руки за спину, и покачиваясь с пятки на носок.
— Почему ты не спишь? — спросил он, поднявшись по лестнице и остановившись рядом с дочерью. — Уже поздно! Тебе пора спать!
— Она разбила сегодня мамину вазу, — сказала Катя сварливым голосом, очень смахивающим на голос Зинаиды Тимофеевны, и Виталий понял, то, чего он опасался, случилось. — Она неуклюжая, как бегемот! — Глаза Кати гневно сверкали. — Бабушка и Зоя только и делают, что подбирают за ней Сашины вещи. Сегодня у бабушки поднялось давление. Ей пришлось перестирывать Сашины штанишки и колготки.
— С чего вдруг твоя бабушка занялась стиркой? — удивился Виталий. — И с каких трудов у нее поднялось давление, если Сашины вещи стирают на машинке? Она что же, стирала на руках?
— Ну да! — Лиза кивнула головой. — Бабушка сказала, что Лиза не простирывает Сашино белье, и взялась перестирать его сама.
Морозов покачал головой. Он прекрасно понимал, чем вызваны подобные попытки задвинуть Лизу на ее истинное место. Зоя, которая относилась к ней с симпатий, уже не раз торопливо шептала Морозову, что Лизу потихоньку-полегоньку заедают, но он не мог оставить завод, чтобы навести порядок в собственном доме, и выкурить, наконец, Зинаиду Тимофеевну — осиное гнездо контрреволюции в его доме. Причем, в этом гнезде поселилась его любимая дочь, и оттуда пыталась метать копья в Лизу наравне с бабушкой.
— Скажи, Катя, — отец взял ее за подбородок и развернул к себе лицом, — ты — добрая девочка?
— Не знаю, — дочь в изумлении уставилась на него. — Но я не делаю ничего дурного. Я не дразню собак и не мучаю кошек.
— Да, наверное, к собакам и кошкам ты — добрая, — сказал Морозов. — Я помню, как ты тащила в дом всех подряд: брошенных котят, безродных щенят, хомячков, морских свинок, от которых хотели избавиться родители твоих приятелей. Выходит, щенков, котят и хомячков можно жалеть, спасать, нежно за ними ухаживать? Но почему ты так безжалостно относишься к Лизе? Она спасла нашего Сашу, но так получилось, что у нее нет семьи, которая могла бы ее поддержать, нет дома, где она могла бы жить, нет работы, потому что она всю жизнь была солдатом, и умеет только воевать.
— Она убивала людей, — совсем тихо ответила Катя и отвернулась, — а хомячки они мирные, и котята.
— Лиза была солдатом, — произнес сквозь зубы Морозов, — она принимала присягу защищать Родину. И разве те, кого она убивала, не угрожали России, не угрожали нашему народу? Вспомни взрывы домов, захват заложников, убийства ни в чем неповинных людей, твоих сверстников в том числе. Твою мать, между прочим, тоже убили эти бандиты, а Лиза им отомстила. Уничтожила главаря и несколько его помощников. И спасла не только Сашу, но еще двух солдат, которым бандиты собирались отрезать головы.
— Как это? — побелела Катя.
— А так, как поступают солдаты! — усмехнулся Морозов. — Сейчас я приму душ, а после ты придешь ко мне в кабинет, и я тебе расскажу все, что знаю о Лизе.
Конечно, подобные рассказы не для ушей тринадцатилетнего ребенка, но он понимал, что иначе стальной блок бабушки и внучки не расколоть. Клин клином вышибают. Ведь Лиза была чуть старше его Кати, когда жизнь надругалась над ней, заставила пройти сквозь такие испытания, которые не всякий человек выдержит. Но она их выдержала, и осталась милой, обворожительной женщиной, разве что больше, чем нужно, сдержанной и молчаливой. Но ее замкнутость — не болезнь, от нее очень просто избавиться. Стоит заронить в ее сердце капельку тепла, согреть его участием, заботой и… любовью.
Виталий опустил глаза, чтобы Катя не заметила тот странный огонек, который возникал в них при любом упоминании или воспоминании о Лизе. Он не знал, что происходит с ним, какие силы распоряжаются его мыслями и волей. Но не спешил признаваться самому себе, что хотя его мысли в последнее время были об одном и том же, а воля перед ними явно пасовала, он не испытывал никакого раздражения по этому поводу.
Он беспокоился, что не все спокойно в его семье, что эта женщина стала причиной разлада с дочерью, именно она стала виновницей того, что теща воспылала горячим желанием окончательно обосноваться в его доме. Конечно, у Виталия Морозова были связи и в Министерстве обороны, и в различных фирмах, тем или иным образом связанных с его производством. Стоило напрячь мышцы правой руки и поднять трубку, и все проблемы Лизы решились бы в одночасье. Но если б трудности были только с работой и жильем? Лиза до сих пор верила, что Саша ее сын, и с трудом, после долгих уговоров, согласилась называть малыша не Димой, а его настоящим именем.
А Морозов не мог лишить ее веры, потому что это было безнравственно, бесчеловечно. Это оказалось бы предательством по отношению к той, которая рисковала жизнью, чтобы спасти самое дорогое, что у него осталось — его сына, продолжателя славного русского рода мастеровых — кузнецов, вальцовщиков, сталеваров, а позже ученых и инженеров…
Виталий вздохнул про себя.
Возможно, и заказ чуть не упустили по той причине, что он не мог сосредоточиться и вникнуть до конца в проблему поставки высококачественных составляющих нового радиолокационного прибора, которые производились на Украине, перманентно бодавшейся со своим северным соседом.
На этот раз он не сдержался, и вздохнул чуть сильнее, чем следовало.
Водитель молча покосился на него. Профиль у шефа заострился, глаза запали…
— Что? Дома бузят? — спросил Вячеслав. Иногда он себе позволял задавать такие вопросы. Это не было фамильярностью, он прекрасно знал те рамки, выходить за которые ему не дозволялось. Но десять лет вместе сказались на их отношениях. Порой Морозов давал ему поручения, которые не доверил бы близким помощникам и домочадцам, к тому же года четыре назад Вячеслав вытащил его из провалившейся под лед машины, когда они весьма опрометчиво отправились на рыбалку на только что покрывшееся льдом водохранилище.
Сейчас Морозов не ответил на его вопрос, но замолчать тоже не приказал, поэтому водитель решился на продолжение.
— Давеча видел Лизавету, как она с Сашей в парке гуляла. А Зинаида Тимофеевна поодаль шествовала. Как почетный караул. А Лизавету вы, смотрю, приодели. Классно смотрится, прямо картинка, а не женщина.
Морозов не отреагировал на его тираду, и Вячеслав воодушевленный его молчаливым согласием, продолжал:
— Моя говорит, видела, дескать, как Лизавета с Зоей на днях в магазин заходили. Они что-то детское покупали, питание, или одежду какую… Только продавцы вмиг забыли о своих весах и кассах, сгрудились в одном месте, и давай шептаться, пока Зоя их не отчитала.
— Катя ее ненавидит, — сказал вдруг Морозов, — не знаю, как ее переубедить. Вчера часа два с ней разговаривали. Я ей про детство Лизы рассказывал, что ей тогда пришлось пережить… Катька плачет, а все равно твердит: «Женишься на ней, убегу!»
— Теща? — понимающе заметил Вячеслав и, не дожидаясь ответа, покачал головой. — И чего ей неймется? Ведь у нее кроме вас никого на всем белом свете?
