Андрей Мягков - Осторожно, стекло! Сивый Мерин. Начало
Шофёр сел за руль, медленно тронулся с места.
Чибилин понял: это его шанс.
— Шеф, в центр, шеф, свободен? — он бросился наперерез «Волги». — В центр, шеф. Свободен? Свободен?
— На стоянке свобода, — грубо буркнул Филин.
Чибилин, уцепившись за дверцу, побежал рядом.
— Шеф, не обижу, выручай, время — деньги, зелёными заплачу.
— Это сколько? — притормозив, поинтересовался Филин.
— Сколько скажешь, шеф, не обижу, — он обежал машину, плюхнулся на сиденье рядом с водителем. — Не обижу. Ехай.
Филин боязливо огляделся по сторонам:
— Застукают. Вон на стоянке диспетчер номера пишет. Следят, суки.
— Давай, давай, не боись, ехай. Давай, — Юра достал из кармана долларовую купюру, положил рядом с собой на сиденье, философски заметил: — За всеми не уследят. Тебя как назвали?
— Юрием, — недовольно протянул Филин.
— Юрием? Ну надо как! И меня тоже. А чего ты недовольно так? Красивое же имя.
— Да-а-а, — водитель удручённо махнул рукой.
— А ты как бы хотел? — поинтересовался Чибилин.
— Я бы? — Филин помолчал, потом сказал, улыбнувшись незаметно: — Анатолием.
— Ну ты даё-о-о-ошь! Сравнил х… с пальцем. Юриями царей называли! Юрий Долгорукий. Слыхал?
— Нет.
— Ну вот, видишь. Потом этот, как его, — Чибилин задумался, — ну этот… забыл фамилие… — тоже Юрий. А Толями одних собак зовут. У нас во дворе кобель бегает — его все так и зовут: «Толик, Толик, Толик». Считай — повезло тебе.
Лихая иномарка метнулась перед филинской «Волгой», Анатолий чудом успел вдавить в днище машины тормозную педаль. Чибилина дёрнуло вперёд, локтями он загородился от лобового стекла, откинулся на спинку кресла.
— Ух, ёпп… мудак. Догнать бы и надрать жопу. Чуть не убились. А ты молоток. Закуришь?
Филин взял протянутую сигарету, прикурил, глубоко затянулся американским дымом. Руки его слегка подрагивали. Какое-то время они ехали молча.
— Ты где так шоферить научился? — спросил Чибилин.
— В армии.
— Молоток. Я бы не успел. Я тоже в армию хотел, меня от неё один мудак спас. Я и не просил, наоборот — хотел под ружьё, надоела гражданка. А чего в ней хорошего, в гражданке этой?: Водка да бабы, больше нет ничего. Меня там одна подставила, мы с ней жили, а ей шестнадцати не было. Я и не знал: девка умелая, я у неё не первый. А какая разница — шестнадцать, семнадцать… Паспорт ведь не попросишь. Все ж они по-разному растут, верно? На какую вон и в двадцать не встанет: жопы нет, вместо грудей — два прыщика. А у Надьки моей — всё на месте было, хоть и без паспорта. У мужиков молнии на ширинках лопались на её глядючи. Но она только со мной… — Чибилин прервал рассказ, тронул Филина за плечо. — Значит так, тёзка, сейчас направо, тормознём на Таганке, пять минут и на Басманную. Не задержал?
— Нормально.
— Я тебе дальше расскажу. Умора. Я из-за неё чуть на срок не загремел. Год почти Бутырскую баланду ел.
Юрий выскочил из машины, на ходу ещё раз заверил: «Пять минут, шеф» — и скрылся в подъезде девятиэтажного кирпичного дома.
Дверь ему открыл немолодой, грузный, с мрачным лицом мужик. Он долго молча смотрел на Чибилина, затем обдал его тяжёлым перегаром:
— Чего тебе?
— Моё фамилие Чибилин, — Юрий никогда не мог запомнить, какого рода слово «фамилия»: среднего или женского. Знал только, что не мужского. На всякий случай поправил себя: — Чибилин я. — И полез в карман за телеграммой: — Вот получил…
— Пройди.
«Хозяин» пропустил его в прихожую, плотно затворил дверь.
— На чём приехал?
— На такси. У моей колёса спустили.
— Все четыре?
— Нет. Два задних.
«Хозяин» коротко зыркнул на него, сказал недовольно.
— Это бывает. Хвоста не привёл?
— Не привёл, не боись…
— Бояться ты будешь. Мне это по х..й. Давай. — Он взял из рук Чибилина телеграмму, долго её изучал. — Когда получил?
— Сегодня.
— Стой здесь, я щас. — «Хозяин» скрылся за дверью комнаты.
Юрий слышал, как он разговаривал с кем-то по телефону, но слов разобрать не мог. Потом «Хозяин» позвонил ещё раз, говорил так же тихо, коротко. Вышел в прихожую.
— Отпусти таксиста. На моей поедем.
— Далеко?
— Нет. Рядом: на тот свет, — было видно, что собственная шутка ему понравилась, он даже на миг обнажил свои жёлтые зубы.
— Мне велено… — начал было Юрий…
— Тебе «велено» то, что я тебе велю! — окриком перебил его «Хозяин». — Отпусти водилу, сказал. Я жду. Выпьем.
Юрий не стал спорить. Конечно, можно послать подальше этого старого придурка — уж больно тот ему не понравился, но… Лоб его неожиданно покрылся испариной, руки предательски задрожали. Ему вдруг стало страшно.
Он вышел на улицу. Наклонился к окну филинской «Волги»:
— Свободен, шеф. Отруливай. Я задержусь. Угощает товарищ.
— Могу помочь, у меня есть в багажнике.
— Обойдёмся, — Чибилин бросил на сиденье стодолларовую купюру. — Вали. — Он неспешно побрёл обратно к дому.
— Как это понимать? — крикнул ему вслед Филин. — А на Басманную?
Чибилин не ответил.
Анатолий Филин отъехал метров на тридцать, поставил машину так, чтобы подъезд, в котором скрылся Юрий, был хорошо виден. Он понимал: с минуты на минуту может произойти непоправимое. Выхватил из кармана рацию.
— Сорок седьмой, сорок седьмой, нахожусь на Таганке. Поддубного, 16. Как поняли? Как поняли? Приём.
Он вздрогнул от неожиданности, когда щёлкнула дверца машины и на сиденье позади него сел незнакомый пожилой человек:
— Хорошо тебя поняли. Убери свою говорилку. Поехали.
— Я занят.
— Поехали, поехали.
— Сказал, занят. Клиента жду.
Незнакомец помолчал, затем улыбнулся, обнажив жёлтые зубы:
— Твой клиент мудаком оказался. Забыл в аэропорту своих товарищей. Захватим — вернёмся.
Анатолий включил двигатель, выехал на Таганскую улицу. Вариантов было немного: остановиться у телефонной будки, позвонить в «контору»; «зачихать» мотором — «сломаться»; махнуть на Петровку… Он перестроился, намереваясь повернуть налево, но пассажир тронул его сзади за плечо.
— Прямо поедем. Через центр.
Ну что ж, прямо так прямо. Анатолий нажал на газ. Все варианты отпали сами собой.
Тускло освещённая Москва осталась позади, пришлось включить ближний свет. Встречные машины ослепляли дальним, особенно старались автобусы: этим мигай, не мигай — у них своя дорожная «этика».
В зеркало заднего обзора Филин видел пассажира: тот спал, прислонившись к боковому стеклу.
До аэропорта оставалось километров двадцать.
Встречное движение уменьшилось, спидометр застрял на цифре 80, Анатолий прибавил скорость.
Впереди по правую сторону шоссе сноп света выхватил две человеческие фигуры с поднятыми руками.
Голос пассажира раздался неожиданно:
— Тормозни, шеф. Прихватим мальчиков.
— Обойдутся. — Филин нажал на клаксон и в этот момент ощутил на затылке холод металла.
— Тормозни, я прошу. Жалко людей.
Карты были раскрыты.
Анатолий свернул к обочине, остановился.
Удар пистолетом пришёлся ему в затылок, ближе к правому виску. От острой боли он на какое-то время потерял сознание.
Двое подбежали к машине. Один из них рванул на себя водительскую дверцу, выволок Анатолия на асфальт, ударил ногой в лицо. Сзади кто-то наступил ему на горло, он захрипел, вывернулся, попытался сгруппироваться, расслабить мышцы, защитить руками глаза, но обступившие с трёх сторон люди били ногами одновременно, и с каждым ударом в голове его что-то обрывалось, заглушая боль, лишая желания сопротивляться. Потом его, обмякшего, запихнули обратно в машину, провезли недолго, свернули с шоссе на тёмную просёлочную дорогу. Кто-то сказал негромко: «Дальше не надо. Завязнем на х..й. Давай здесь». Последнее, что он слышал — это выстрел. Негромкий щелчок, который ни с чем нельзя спутать. Мелькнула мысль: «Ну вот. Давно бы так. Зачем ногами-то». И всё. Больше ничего.
…Прошла вечность, и случилось что-то очень странное: его мозг замёрз. Замёрз до такой степени, что казалось — ещё чуть-чуть и он расколется на мелкие кусочки. Мелкие льдинки. Мелкие льдинки мозга.
Такого с ним никогда не случалось. Замерзало всё: нос, щёки, шея, пальцы рук и ног коченели, потом ныли, чесались — оттаивали, бывало — всё тело деревенело от холода… Но чтобы мозг!..
Он попробовал шевельнуть ногами, но их не оказалось, нечем было шевелить, и это его огорчило: как же теперь?
Веки разлепились неожиданно, сами собой, без его на то усилий, но перед глазами по-прежнему зияла чернота, и только очень нескоро он понял, что далеко впереди, где серое, покрытое густым туманом поле упирается в стройный частокол елей, начинает светать, а здесь, в низине, у самой кромки леса ещё ночь. Он лежал в воде, в канаве, на краю просёлочной дороги. Лежал, по всей видимости, давно, потому что ноги его были стянуты льдом. Он приподнялся на локте. Затылок моментально сковало нестерпимой болью. Он застонал. Вновь беспамятство изготовилось завладеть всем его существом. Но, с кровью закусив нижнюю губу, он удержал тело в этом положении — на локте, и это была победа. Победа сознания: мозг оттаивал. После отдыха он подтянул к телу правую руку — была она чужой: тяжёлой и распухшей, но это далось ему уже гораздо легче, и опять он почувствовал себя победителем. Теперь предстояло самое трудное: ноги. Он их не ощущал. Но видел: вот они. Надо за них побороться. Надо! Несколько жадных хватов ртом морозного воздуха, предельное усилие… ещё… сейчас он сядет… сейчас… ну же… ну… ещё чуть-чуть… ещё о-о-о!!! Он сел, открыл глаза, огляделся и… замер: из воды на него смотрело синее, неподвижное лицо… «Хозяина».
