Эпидемия D - Джереми Бейтс
Салли плюхнулась на пол перед телевизором и сказала:
– Понятия не имею, как пользоваться этим дурацким видаком. Может, ты знаешь, Бен?
Я сел рядом с ней, мне нравилось, что она называет меня по имени.
– Просто засунь кассету в прорезь.
– О-о, – хихикнула она. И засунула кассету с «Крепким орешком» в специальное отверстие спереди. Машина зашипела и с жадностью проглотила подарок.
– Балдеж, – сказал я.
– Ты сказал «балдеж»?
– И что?
– Никто больше так не говорит.
– А я говорю.
– Пижон.
– Я пижон?
– Да, если говоришь слова вроде «балдеж».
Мы снова заржали, и Салли привалилась ко мне, уронив пустой бокал на ковер. Я хотел поднять его, но не стал. Отодвигать ее от себя не хотелось.
Я заметил, что Хомяк на кухне подливает себе вина.
– Хомяк! – крикнул я. – Он что-то разбил?
Салли тут же от меня оттолкнулась – эх, надо было сидеть и молчать.
– Отличная штука! – заявил Хомяк и наполнил свой бокал почти до краев.
– Совсем спятил! – воскликнула Салли. – Спорим, не выпьешь?
– Ты же знаешь, что выпьет, – сказал я. – Делать что-то на спор – его любимое занятие.
– Знаешь! – подтвердил Хомяк, поднося бокал к губам. – До дна!
Но он сделал лишь один вялый глоток.
– Тухляк!
– Покажи, на что ты способен!
– Слабак!
Я подумал, что у него снова не хватит духу, но невероятным образом он проглотил все до последней капли.
– Балдеж, – сказал я, и Салли рассмеялась.
Большая часть того, что произошло в следующие пару часов, была в бессвязном тумане. Мы решили выключить фильм – отчасти потому, что Хомяк все время гоготал и выкрикивал «Ну, бляха-муха!», но главная причина была в другом: в таком состоянии сидеть и пялиться в телевизор? Это же скука смертная!
Мы с Салли тоже приложились к вину – меньше, чем Хомяк, но достаточно, чтобы слегка одуреть. Салли поставила кассету «Лед Зеппелин» и прибавила громкость.
В какой-то момент Хомяк выскользнул из дома, прихватив у Салли сигарету и зажигалку. Мы застукали его только потому, что он так раскашлялся, что даже перекрыл музыку.
Салли щелкнула выключателем на крыльце – и в свете белого сияния Хомяк был пойман с поличным. Согнувшись пополам, он пытался харкнуть, держа сигарету подальше от себя, будто надеялся, что кто-то ее у него возьмет.
Салли выхватила ее у него из пальцев, и он фыркнул:
– Сейчас блевану…
Что он и сделал – прямо в бассейн.
Это немного испортило нам веселье, потому что следующие десять минут мы с Салли пытались вытащить из бассейна как можно больше расплывавшейся по воде блевотины. Когда мы перестали отлавливать совсем уже мелкие кусочки и вернулись в дом, Хомяк в полной отключке лежал на ковре, раскинув руки. Салли перевернула аудиокассету на первую сторону, промотала до «Лестницы в небо». И предложила мне потанцевать. Я, конечно, согласился. Положил руки ей на бока, и мы начали медленно кружиться. В какой-то момент она взяла мои руки и переместила их ниже, к себе на бедра. Потом уткнула голову мне в грудь, и мой нос оказался в ее волосах. Их аромат напомнил мне ярмарку яблочного урожая, которую я никогда не пропускал.
Салли пробормотала:
– Ты знаешь, Бен, что ты очень красивый?
Я пробормотал в ответ:
– Это ты… ты очень красивая.
Мы двигались по кругу. Я изо всех сил старался не наступить ей на ногу. Мысли перепутались, но мне было хорошо, и хотелось, чтобы песня звучала и звучала.
Салли вдруг тесно прижалась ко мне, и наши интимные места соприкоснулись. Наверное, это был самый лучший момент в моей жизни – и тут у меня начался стояк!
Я не знал, что делать, но продолжал танцевать, будто внизу ничего не происходит. Салли наверняка сразу отскочит, как только заметит, – но нет, она и бровью не повела.
И ведь ясно, что заметила – просто не могла не заметить!
Выходит, она не против? От этой мысли я совсем взлетел на небеса… и вдруг понял, что сейчас выстрелю, как в последнее время случалось посреди ночи.
Выстрелить вот так сейчас, когда она рядом, – до смерти неудобно. Тем более в трениках ее брата.
К счастью, от этих мыслей стояк прошел, и мне сразу полегчало… хотя отчасти я был разочарован.
Салли подняла голову с моего плеча и посмотрела на меня. Наши глаза встретились. Никакого обвинения в том, что я извращенец, в ее взгляде не было. Более того, я был уверен: она хочет, чтобы я поцеловал ее прямо сейчас. И я хотел того же, мне до боли хотелось ее поцеловать… но почему-то я продолжал смотреть ей в глаза и надеялся, что она проявит инициативу первой.
Я все еще надеялся, но тут «Лестница в небо» закончилась.
Тишина оказалась куда громче песни. Салли улыбнулась и чмокнула меня в щеку – но разве это сравнится с поцелуем в губы?
– Как ты? – спросила она.
– Прекрасно, – ответил я, не греша против истины. Я еще был в легком ступоре от вина, но куролесить уже не хотелось. – Сколько сейчас времени?
– Поздновато.
– Наверное, нам с Хомяком пора.
Мы посмотрели на него. Он лежал на полу в той же позе, что и раньше.
– Надеюсь, как-нибудь его дотащишь.
– Хомяк? – Я подошел к нему и ткнул пальцем в бок. – Проснись. Уходим.
Он не шевельнулся.
– Что с ним делать?
– Пусть спит здесь.
– Но мама постучит в окно, позвать на завтрак, увидит, что его нет, и мне придется сказать ей, что он спал здесь. – Хорошее настроение улетучилось. – Блин… когда она все узнает, возненавидит меня еще больше, чем и так ненавидит…
– Это неправда.
– Правда.
– Почему?
– Потому что… знаешь, что случилось с моей сестрой?
Салли кивнула, об этом в городе знали все.
– Мама считает, что это моя вина.
– Почему твоя? Сестру загрызла собака.
– Но смотреть за ней должен был я.
Салли помолчала, потом добавила:
– Думаю, Бен, ты ошибаешься. Мамы не могут ненавидеть своих детей.
– Возможно, – неохотно буркнул я, потому что говорить об этом не хотелось.
– В любом
